Мысли вслух на31 Марта 2015

Ряд горьких вопросов обращает Сын Человеческий к людям, собравшимся вокруг Него. В самом деле, они же были свидетелями потрясающих чудес Иисуса и сами же хотели сделать Его царем; они слышали Его проповедь Евангелия Царства и понимали, что «ни один человек не говорил так, как Этот». Что же теперь — глаза их закрылись? Уши замкнулись? Склероз напал? Разум заснул? Сердце окаменело?

Повторяя эти вопросы вслед за Иисусом, мы очень легко можем впасть в грех осуждения. Ведь Он задает эти вопросы с болью в сердце, потому что Он любит этих людей, а мы — только превозносимся над ними. Чтобы этого не случилось, полезно обратить все эти вопросы к нам самим. Ведь и мы — свидетели Божьих чудес в нашей жизни, ведь и мы знаем о Его милости. А где же наша ответная любовь, где наша вера, где праведная жизнь?

Как видно, Иаков многому научился, живя в Харране у своего тестя Лавана, и во многом изменился. Конечно, начались эти перемены раньше, после той встречи с Богом в Вефиле, во время которой Бог возобновил с Иаковом союз, когда-то заключённый с его дедом Авраамом. Тогда Иаков, кажется, впервые в жизни встретил Бога своих отцов. И Бог впервые стал для него реальностью его собственной жизни, даже если он и слышал о Нём что-нибудь прежде. А теперь, в Харране, Бог становится для Иакова главной опорой в жизни. Наверное, это произошло не сразу. Речь в отрывке идёт о последних днях пребывания Иакова в доме своего тестя, которым предшествовало четырнадцать лет жизни там. И, судя по всему, полагаться на Бога Иаков учился именно в эти годы. А Бог воспитывал Иакова: ведь ему нужен был Свой человек во главе Своего народа. И теперь, после четырнадцати лет у Лавана, Иаков уже не сомневается, что, если он и сможет чего-то достичь в жизни, то лишь с помощью Божией. Конечно, это ещё не завершение духовного пути, а только его начало. Иакову ещё предстоит понять, что человек является помощником Бога в осуществлении Его замыслов, а не наоборот. Но такое понимание, как видно, станет целью следующего этапа его духовного пути. И этап этот будет связан уже не с Харраном и не с домом Лавана.

Говоря о своём пророческом служении, Исайя произносит горькие слова: я трудился напрасно, и силы свои истратил попусту. Что же так разочаровало пророка? На первый взгляд кажется, что его служение, наоборот, было вполне успешным. Он стал фактически пророком первой алии, той первой репатриации, того возвращения евреев из плена на землю отцов, которое всеми — и теми, кто отправился в Иудею, и теми, кто предпочёл остаться в Вавилоне — воспринималось, как торжество народа Божия, как начало благословенных времён, которые увенчаются скорым приходом Мессии.

Исайя заговорил о скором конце плена ещё тогда, когда Вавилонская империя казалась незыблемой, и когда то, о чём он говорил, действительно произошло, пророк стал настоящим народным героем. Но его это не радовало, и его собственные слова позволяют понять, почему. Он говорит о том, что Бог сделал его собирателем народа, тем, через кого Он хочет не только собрать, но и духовно обновить народ. Бог хочет, чтобы сам яхвизм стал другим, чтобы свидетельство о Нём прозвучало бы по всей земле, чтобы Его народ (значительная часть которого осталась в общинах к тому времени уже довольно обширной и многочисленной диаспоры) стал бы Его свидетелем для всех, ищущих истины и духовной жизни.

Народ же между тем вовсе не соответствовал поставленной задаче. Была эйфория от указа Кира Великого о возвращении, были интенсивные, почти лихорадочные мессианские ожидания, но уже проявлялась и замкнутость общины, и некоторое презрение к язычникам, и самоизоляция, объяснявшаяся требованием строгого соблюдения ритуальной чистоты. Словом, проявились уже все те черты, которые впоследствии расцветут пышным цветом, породив худшие образцы фарисейской религиозности.

Ни о каком свидетельстве язычникам при таких условиях не могло быть и речи, не потому, что не хватало миссионеров (иудейская миссия была довольно активной на протяжении последующих столетий), а потому, что миссионеры эти свидетельствовали о себе, о своём народе, о своей традиции, — словом, о чём угодно, но только не о том главном, что было необходимо для духовной жизни: о живом богообщении и о том, как его обрести.

Делалось это не со зла и не потому, что миссионеры считали тех, к кому обращались, недостойными. Они просто были абсолютно уверены, что пока те, к кому они обращаются, не станут такими же иудеями во всех отношениях, как они сами, никакое богообщение для них невозможно. Так провалилась миссия среди язычников, которую Бог хотел организовать через Свой народ, расселившийся по всему тогдашнему цивилизованному миру, ещё до прихода Христа. Её пришлось отложить до христианских времён и возложить на Церковь.

Сегодняшнее чтение полностью посвящено теме Завета. Современный читатель обычно в первую очередь обращает внимание на те природные явления, которые сопровождали богоявление на Синае в день заключения Завета (ст. 9, 17 – 19). За этими библейскими свидетельствами нетрудно увидеть историческую реальность: на Синае удалось обнаружить следы древнего вулканизма, а такие природные явления, как землетрясения и извержения вулканов древние повсеместно связывали с проявлением присутствия или действия высших сил. Однако важнее здесь другое: суть и смысл Завета, о котором говорит Бог Моисею (ст. 4 – 6). Слова о «царстве священников» современному читателю не всегда понятны, однако новозаветный контекст, где «святыми» называют обычно христиан и Церковь в целом, многое здесь проясняет. Впрочем, точнее, наверное, было бы говорить в этом случае не о святости в современном понимании слова, нередко предполагающем совершенство и даже безгрешность, а о святости именно в традиционном библейском её понимании, т.е. об освящённости, о том новом качестве, которое приобретает жизнь человека, реально соприкоснувшегося с тем присутствием Божиим, которое сопровождало еврейский народ на всём протяжении его исторического пути, а затем столь ярко проявилось в Церкви Христовой. Соприкосновение с ним реально меняет человека, который после такой встречи становится иным, приобретая то новое качество, которое и передаёт библейское понятие «освящённый» или «священный». И это приобретённое человеком новое качество позволяет ему иметь более глубокие отношения с Богом. И в Царство Божие без него не войти, потому-то Церковь как часть Царства, как тело Христово заключает в себе полноту святости. Можно было бы сказать, что в известной степени меняется сам природа человека, становясь более приспособленной к богообщению. Конечно, необратимыми такие изменения не являются; более того, они целиком зависят от отношений человека с Богом, являясь их неотъемлемой частью, и если отношения прервутся, то и это новое качество исчезнет. Но Бог хотел бы, чтобы отношения Его со Своим народом были как можно устойчивее и прочнее, чтобы они были такими, какие предполагаются Заветом, и готов сделать всё, чтобы добиться поставленной цели. Однако достижение её зависит не только от Бога, но и от человека.

Все люди стали грешниками, и потому никто не имеет права претендовать на праведность, и тем более превозноситься над кем-либо на основании «небольшого» количества своих грехов. Даже степень тяжести грехов не должна становиться предлогом для самовозвеличивания, ведь грех отвратителен независимо от степени, да и степень может меняться, маленький запущенный грех обязательно стремится разрастись.

Законом мы не оправдываемся, но познаём грех. Необходимо помнить, что в законе сформулированы правила, помогающие жить и воспринимать мир. Законом задан уровень, на который следует равняться, но который часто остаётся недостижимым в силу человеческой греховности. Так просто и привычно люди отзываются о повседневных греховных поступках, как о чём-то обычном и даже безобидном, а между тем грех — иррациональная тёмная сила, губящая, подобно трясине. Закон — карта болотистой местности, но того, оступился, карта не может вытащить из трясины. Вытаскивает Господь.

Свои размышления о Божьем промысле и о свободе человека Павел переносит на отношения еврейского народа со Христом. Он говорит об ожесточении народа в том же смысле, в котором Книга Исхода говорит об ожесточении перед Богом сердца фараона (Исх. 8 : 15, 8 : 32). Отчего так произошло, по-человечески совершенно ясно, а вот почему Бог не вмешался, понять невозможно так же, как невозможно понять, почему Он не вмешался в случае с фараоном, сердце которого было в Его руке, как и сердца тех, кто встречал Спасителя во времена Его земного служения.

Апостолу очевидно лишь то, что, во-первых, ожесточились не все, и, во-вторых, не навсегда. Тут он вспоминает историю с пророком Илией, который тоже был уверен, что, кроме него, верных Богу не осталось, пока Бог Сам не сказал ему, что он не один. Что же до еврейского народа, то Павел вновь говорит об остатке в том же примерно смысле, в каком говорили о нём допленные пророки. Они ведь тоже знали, что Мессию примет не весь народ, а лишь его меньшая часть, которая должна ещё сформироваться, причём в процессе гонений и катастроф.

Так оно и получилось: ещё до плена начавший складываться остаток оказался гоним от властей, а потом, во время плена, остатком стала вся еврейская община Вавилона. И это не образное выражение: в плену евреем мог остаться лишь тот, кто сохранил веру отцов, остальные были обречены на быструю ассимиляцию. В те времена остаток выделялся по религиозному признаку, а образовавшаяся община стала поэтому общиной этноконфессиональной: евреем в послепленные времена был всякий принадлежащий к Синагоге, независимо от того, родился ли он евреем или принял иудаизм.

Но когда Мессия пришёл, оказалось, что религиозность — критерий не главный. Более того: выяснилось, что иногда именно она мешает человеку принять Мессию и войти в Царство. Павел, разумеется, прекрасно это знал, в частности, и по собственному опыту. И потому он заговорил о выделении другого остатка, который примет Мессию и станет новым народом Божьим. Но этот новый народ не замещает собой прежнего, а вырастает из него так же, как послепленное еврейство выросло из еврейства допленного. Вот только теперь главной особенностью народа становится не его религиозность, а его готовность жить по благодати.