Сегодня, 15 октября 2025 г.

Судя по свидетельству Книги Деяний, первохристианская Церковь должна была быть общиной, где нормой была, в частности, общность имущества. Первохристианскому идеалу...

Судя по свидетельству Книги Деяний, первохристианская Церковь должна была быть общиной, где нормой была, в частности, общность имущества. Первохристианскому идеалу впоследствии пытались следовать многие христиане (и не только они). Кому-то это удавалось лучше, кому-то хуже. Но что же двигало всеми этими людьми? Ведь общность имущества практиковали и представители некоторых религиозно-философских учений в дохристианские времена, не говоря уже о еврейских религиозных братствах наподобие ессеев. Что же побуждало этих столь разных людей отказываться от своего имущества в пользу общины?

Очень часто главным мотивом оказывалось стремление к аскетической жизни, которое двигало не только христианскими монахами Средних веков и Нового времени, но и, к примеру, последователями Пифагора, в общинах которых общность имущества тоже была делом если не обязательным, то, по-видимому, достаточно широко распространённым. Здесь человеком двигало, прежде всего, желание максимально упростить свою жизнь, в том числе и в том, что касается экономических и социальных связей. Отказываясь от имущества, человек тем самым отказывался также и от общества, равно как и от того, что связывало его с обществом.

Другой случай — отказ от имущества в контексте близящейся эсхатологической и апокалиптической перспективы, как это было, к примеру, у ессеев-кумранитов. Тут свою роль играла уверенность в том, что мир обречён на гибель из-за своей нечистоты, а спастись смогут лишь принадлежащие к общине «чистых» (под которыми кумраниты, разумеется, имели в виду себя). Тут пожертвование имущества в общину было равнозначно вкладу в строительство единственного на земле спасительного ковчега, на который не жалко ничего.

Но могла ли первохристианская Церковь руководствоваться аскетическими или апокалиптическими мотивами? Наверное, всё-таки нет. Ведь речь шла не о воздержании и не о грядущем конце, а о жизни Царства. Но здесь был другой, не менее мощный стимул: сам опыт жизни в Царстве. Ведь Царство только и возможно как отдача, отказ от своей отделённости, готовность разделить всё, что имеешь, с тем чтобы получить всё взамен той малой части, которую отдаёшь. Здесь отдать означает не отказаться и не потерять, а приобрести и получить. Это как раз тот случай, когда разделить и означает умножить. И общность имущества оказывается тут не воплощением идеи, аскетической или эсхатологической, а естественным продолжением в непреображённом мире той жизни Царства, которая когда-нибудь, после преображения, станет для него естественной и органичной.