Многие советы в притчах неоднократно повторяются, таковы рекомендации не делать зла, не общаться со злодеями, быть трудолюбивым и ценить мудрость. Впрочем, дополнительное напоминание здесь язык не поворачивается назвать лишним. Но вот мы видим совет, не вписывающийся в нормативные представления о ветхозаветной мудрости, если, как нередко бывает, ограничиться обрывочным и поверхностным восприятием Писания: не следует злорадствовать падению врага, Господу это неугодно. Враг — такой же человек, как ты сам, он тоже создан Творцом, наделён бессмертной душой и человеческим достоинством, поэтому не всякое действие против врага позволительно. Дело даже не в том, что все мы — потомки Адама, хотя на то, что всякая вражда братоубийственна, тоже не стоит закрывать глаза. Не менее важно то, что цель не всегда оправдывает средства, и если забыть об этом, то даже в борьбе за справедливость можно незаметно для самого себя стать носителем зла.
Если читать Писание внимательно, то евангельские слова «любите врагов ваших» (Мф. 5:44; Лк. 6:27,35) не покажутся ни совершенно неожиданными, ни противоречащими нравственным нормам Ветхого Завета.
Кн Притчей — характерный образец письменности мудрых Израиля. В ее состав вошли два сборника: «Притчи Соломона» — Притч 10-22 16 (375 изречений) и Притч 25-29, которые вводятся словами: «И это притчи Соломона, которые собрали мужи Езекии» (128 изречений). К этим двум основным частям добавлены приложения: к первой — «Слова мудрых» (Притч 22:17-24:22) и «Сказано также мудрыми» (Притч 24:23-24), ко второй — «Слова Агура» (Притч 30:1-14), за которыми следуют числовые притчи (Притч 30:15-33) и «Слово Лемуила» (Притч 31:1-9), в котором отец дает своему сыну заповеди мудрости, а в гл 8 держит речь сама персонифицированная Премудрость. Книга заканчивается т. наз. алфавитной поэмой, (в ней каждый стих начинается буквой евр. алфавита, данного в последовательном порядке), прославляющей добродетельную жену (Притч 31:10-31).
Порядок чередования указанных частей довольно случаен: в евр. и греч. Библии он не всегда совпадает и в самих сборниках изречения следуют одно за другим без всякого плана. Книга представляет собою как бы «сборник сборников», обрамленный прологом и эпилогом. Она отражает процесс богословского развития, происшедший в письменности мудрых Израиля. Два основных сборника представляют собой машапы, или «мудрые речения», в их первоначальной форме и содержат только краткие афоризмы — обычно двустишие. В приложениях формулы становятся более развернутыми: т. наз. числовые притчи (Притч 30:15-33 ср Притч 6:16-19) вносят элемент загадочности, обостряющий интерес читателя. Этот прием применялся уже в древности (ср Ам 1). Пролог (Притч 1-9) — ряд наставлений, в который включены две речи самой персонифицированной Премудрости, и эпилог (Притч 31:10-31) отличаются сложностью композиции.
Различия в форме отдельных частей книги позволяют заключить, что они создавались в разные эпохи. Наиболее древние части — два вышеуказанных сборника (Притч 10-22 и Притч 25-29). Они приписываются Соломону, который, как утверждает 3 Цар 4:32, «изрек три тысячи притчей» и считался «мудрее всех людей» (3 Цар 4:31). Тон их, однако, так анонимен, что нельзя с достоверностью приписать царю какое-либо определенное изречение, хотя и нет оснований сомневаться в том, что они восходят к его эпохе. Изречения второго сборника — также древнего происхождения: они существовали уже задолго до 700 г, когда «мужи Езекии» собрали их. Соответственно заглавию этих двух сборников вся книга стала называться «Притчи Соломона», но в вводных стихах малых частей прямо указывается, что речь идет об изречениях других мудрецов (Притч 22:7-24:34), Агура и Лемуила (Притч 30:1-31:8). Даже если имена этих двух аравийских мудрецов легендарны, их наличие в кн Притчей интересно как свидетельство об уважении к чужеземной мудрости. О том же свидетельствует, очевидно, и отрывок Притч 22:17-23:11; по всей вероятности, его автор находился под влиянием египетского сборника «Поучения мудрости Аменемопе», составленного в начале первого тысячелетия до Р. Х.
Изречения в Притч 1-9 имеют явное сходство с «Наставлениями», характерными произведениями египетской мудрости, и с «Советами сыну», недавно найденными в аккадском тексте в Угорите. Даже персонификация Премудрости как бы намечается в образе египетской богини Маат, олицетворяющей Правду. Несмотря на подражательный характер этого литературного приема, самобытность израильского мыслителя, исповедующего ягвизм, вполне очевидна.
Можно с уверенностью датировать основную часть книги допленной эпохой (Притч 10-29). Дату написания глав Притч 30-31 трудно установить. Пролог же (Притч 1-9) безусловно более позднего происхождения: судя по его содержанию и литературной форме, напоминающей послепленные писания, его можно датировать 5 в. до Р.Х., когда кн Притчей, очевидно, приняла свой окончательный вид.
Так как в этой книге зафиксированы мысли мудрецов, живших в разное время, мы можем проследить по ней эволюцию темы о Премудрости. В двух древних сборниках притчи чисто религиозного характера, согласно подсчетам экзегетов, занимают не больше седьмой части текста, в остальных же притчах преобладает мирская бытовая мудрость. Наставления на религиозные темы являются здесь нравственными нормами практического поведения. Моральная направленность Притчей в некоторых отношениях отличается от морали древней эпохи. Эволюция заметна, в частности, в сфере отношения к женщине: блудодейство и связь с чужой женой резко порицаются, а в эпилоге женщина рассматривается как друг и хозяйка дома, заслуживающая всякого уважения. Более того, Премудрость Божия, пребывавшая искони и помогавшая Богу творить мир (Притч 8:22-31), персонифицируется в женском образе.
Учение кн Притч завершается в учении Христа, Премудрости Божией, но некоторые изречения мудрых уже предвозвещают возвышенную евангельскую мораль. Мудрые учат, что подлинная религиозность развивается лишь на основе нравственного поведения. Частое упоминание этой книги в НЗ поощряет христиан знакомиться с мыслями древних мудрецов Израиля.
«Книгами Премудрости» или «мудрых» называют пять книг: Иова, Притчей, Екклесиаста, Иисуса сына Сирахова и Премудрости Соломоновой. К ним присоединили Псалтирь и Песнь Песней, в которых мы находим ту же направленность мысли, выраженной в поэтической форме. Произведения такого рода были распространены на всем древнем Востоке. В Египте на протяжении его вековой истории появилось немало книг мудрости. В Месопотамии, начиная с шумерийской эпохи, составлялись притчи, басни, поэмы о страдании, в какой-то мере напоминающие нам кн. Иова. Эта месопотамская мудрость проникла в Ханаан: в Рас-Шамре были найдены тексты о мудрости на аккадском языке. «Премудрость Ахиахара», появившаяся в Ассирии и распространившаяся в кругах, говоривших по-арамейски, была затем переведена на несколько древних языков. Этот род мудрости по существу международен и не является собственно религиозным. В центре внимания мудрых стоит жизненный путь человека, но их метод — не философская рефлексия, как у греков, а собирание плодов жизненного опыта. Они преподают искусство жить и находиться на интеллектуальном уровне своей среды и эпохи; учат человека сообразовываться с порядком мироздания и указывают, как достигать счастья и успеха. Однако их советы не всегда приводят к желанным результатам, и этот опыт служит исходной точкой пессимизма, которым проникнут ряд произведений мудрости как в Египте, так и в Месопотамии.
Такая мудрость процветала и у израильтян. Характерно, что израильские мудрецы признавали свою связь с мудростью «сынов Востока и Египта» и лучшей похвалой премудрости Соломона считали утверждение о ее превосходстве над мудростью языческой (3 Цар 4:29). Широкой известностью пользовались аравийские и едомские мудрецы (Иер 49:7; Вар 3:22-23; Авд 1:8). Иов и его три друга-мудреца жили в Едоме. Автор кн. Товита знал Премудрость Ахиахара, а Притч 22:17-23:11 напоминают египетские изречения Аменемопе. Некоторые псалмы приписаны Еману и Ефану, которые, согласно 3 Цар 4:31, были ханаанскими мудрецами. Притчи содержат Слова Агура (Притч 30:1-14) и Слова Лемуила (Притч 31:1-9), которые оба происходили из племени Масса, жившего в северной Аравии (Быт 25:14).
Поэтому не удивительно, что первые израильские произведения мудрости во многом родственны произведениям соседних народов. Наиболее древние части кн. Притч содержат одни только предписания человеческой мудрости. Самые важные богословские темы Ветхого Завета: Закон, Союз-Завет, Избрание, Спасение — в этих книгах почти не затрагиваются. Исключение составляют кн. Иисуса сына Сирахова и Премудрости Соломоновой, написанные значительно позже. Израильские мудрецы как будто бы не интересуются историей и будущим своего народа. Подобно своим восточным собратьям, они больше заняты личной судьбой человека, но рассматривают ее в более высоком плане — в освещении религии Ягве. Таким образом, несмотря на общность происхождения, между мудростью языческой и израильской имеется существенное различие, усиливающееся по мере того, как постепенно раскрывается Откровение.
Противопоставление мудрости и безумия становится противопоставлением правды и неправды, благочестия и нечестия. Истинная премудрость — это страх Божий, а страх Божий — синоним благочестия. Если восточную мудрость можно определить как своего рода гуманизм, то премудрость израильскую можно назвать гуманизмом религиозным.
Однако эта религиозная ценность премудрости выявилась не сразу. Содержание евр. термина «хохма» весьма сложно. Он может обозначать ловкость движений или профессиональную сноровку, политическое чутье, проницательность, а также и хитрость, умение, искусство магии. Такая человеческая мудрость может служить как добру, так и злу, и эта двузначность в какой-то мере объясняет отрицательные суждения некоторых пророков о мудрецах (Ис 5:21; Ис 29:14; Иер 8:9). Этим объясняется также, что в евр. письменности тема Премудрости Божией (евр. «хохмот» — множ. число, употребляемое в значении превосходной степени) появляется довольно поздно, хотя происхождение мудрости от Бога никогда не отрицалось, и уже в Угорите мудрость считалась свойством великого бога Эла. Только после Плена стали утверждать, что Бог мудр Премудростью надмирной, действие которой человек видит в творении, но которая в своей сущности недосягаема и «неисследима» (Иов 28; Иов 38-39; Сир 1:1-10; Сир 16:24 сл; Сир 39:12 сл; Сир 42:15-43:33 и т.д.). В большом прологе кн. Притч (Притч 1-9) Премудрость Божия говорит как некое лицо, она присуща Богу от вечности и действует с Ним в творении (гл. обр. Притч 8:22-31). В Сир 24 Премудрость сама свидетельствует, что она вышла из уст Всевышнего, обитает на небесах и послана Израилю от Бога. В Прем 7:22-8:1 она определена как излияние славы Всемогущего, образ Его совершенства. Так Премудрость, являясь свойством Божиим, отделяется от Него и представляется как Личность. Для ветхозаветного человека эти выражения являются, по-видимому, яркими поэтическими сравнениями, но в них уже заложена тайна, подготавливающая откровение Св. Троицы. Подобно Логосу в евангелии от Иоанна, эта Премудрость одновременно и в Боге и вне Бога, и во всех этих текстах обосновывается наименование «Премудрость Божия», которое ап. Павел дает Христу (1 Кор 1:24).
Вопрос об участи человека тесно связан у мудрецов с проблемой воздаяния. В древних частях Притч (Притч 3:33-35; Притч 9:6, Притч 9:18) Премудрость, т.е. праведность, непременно ведет к благополучию, а безумие, т.е. нечестие, приводит к разорению, ибо Богу свойственно награждать добрых и наказывать злых. Однако жизненный опыт зачастую как будто противоречит такому взгляду. Как объяснить бедствия, постигающие праведников? Этой проблеме посвящена кн. Иова. Те же вопросы, хотя и в несколько другом аспекте, тревожат Екклесиаста. Сын Сирахов в основном придерживается традиционных взглядов и хвалит счастье мудрого (Сир 14:21-15:10), но его преследует мысль о смерти. Он знает, что все зависит от этого последнего часа: «Легко для Господа в день смерти воздать человеку по делам его» (Сир 11:26, ср Сир 1:13; Сир 7:36; Сир 28:6; Сир 41:12). Он смутно предчувствует откровение о конечной участи человека. Вскоре после него пророк Даниил (Дан 12:2) уже ясно выражает веру в загробное воздаяние, связанное с верой в воскресение мертвых, так как евр. мысль не представляет себе жизни духа, отделенного от плоти. Параллельное и вместе с тем более разработанное учение появляется в александрийском иудаизме. Учение Платона о бессмертии души помогло евр. мысли осознать, что «Бог создал человека для нетления» (Прем 2:23) и после смерти праведники вкусят вечное блаженство у Бога, а нечестивые получат заслуженное наказание (Прем 3:1-12).
Исходной формой письменности мудрых можно считать машал (в русском переводе — притча). Таково во множественном числе заглавие книги, которую мы называем кн. Притчей. Машал — это краткое, выразительное изречение, близкое к народной мудрости, сохранившейся в пословицах. Древние сборники притчей содержат лишь подобные краткие изречения, но со временем машал развивается, достигая размеров небольшой притчи или аллегорического повествования. Это развитие, ясно выраженное в дополнительных разделах и особенно в прологе кн. Притчей (Притч 1-9), ускоряется в последующих книгах мудрых: кн. Иова и Премудрости Соломоновой представляют собой крупные литературные произведения.
Первоначальное происхождение мудрости следует искать в жизни семьи или рода. Наблюдения над природой или людьми, накоплявшиеся из поколения в поколение, выражались в изречениях, в народных поговорках, в пословицах, имевших моральный характер и служивших правилами поведения. Аналогично происхождение первых формулировок обычного права, которые иногда близки не только по содержанию, но и по форме изречениям мудрости. Эта традиция народной мудрости продолжала существовать параллельно с возникновением письменных сборников мудрости. Ей обязаны своим происхождением, напр., притчи в 1 Цар 24:14; 3 Цар 20:11, басни в Суд 9:8-15, басня в 4 Цар 14:9. Даже пророки черпали из этого наследия (напр. Ис 28:24-28; Иер 17:5-11).
Краткие изречения, запечатлевающиеся в памяти, предназначаются для устной передачи. Отец или мать учит им своего сына дома (Притч Притч 1:8; Притч 4:1; Притч 31:1; Сир 3:1), а затем мудрые продолжают преподавать их в своих школах (Сир 41:23; Сир 41:26; ср Притч 7:1 сл; Притч 9:1 сл). С течением времени мудрость становится привилегией образованного класса: мудрые и книжники фигурируют рядом в Иер 8:8-9. Сын Сирахов Сир 38:24-39:11 восхваляет профессию книжника, дающую ему возможность приобретать мудрость в противоположность ручным ремеслам. Из книжников выходили царские чиновники, и учение мудрости культивировалось сначала при дворе. То же самое происходило и в других центрах восточной мудрости, в Египте и в Месопотамии. Один из сборников притчей Соломона был составлен «мужами Езекии, царя Иудейского», Притч 25:1. Эти мудрецы не только собирали древние изречения, но и сами писали. Два произведения, составленные, по всей вероятности, при дворе Соломона — история Иосифа и история преемства престола Давидова — можно тоже рассматривать как писания мудрых.
Таким образом, круги мудрых значительно отличаются от той среды, в которой появились священнические и пророческие писания. Иер 18:18 перечисляет три различных класса — священников, мудрых и пророков. Мудрые не особенно интересуются культом, их как будто не волнуют несчастья их народа и не захватывает поддерживающая его великая надежда. Однако в эпоху Плена эти три течения сливаются. В прологе Притчей слышится тон пророческой проповеди, в кн. Сир (Сир 44-49) и Прем (Прем 10-19) содержится много размышлений над Священной историей; сын Сирахов почитает священство, ревнует о культе и даже отождествляет Премудрость и Закон (Сир 24:23-34): перед нами уже союз книжника (или мудрого) с законоучителем, который можно видеть и в евр. среде евангельских времен.
Так завершается долгий путь, начало которому в ВЗ положил Соломон. Все учение мудрых, постепенно преподававшееся избранному народу, подготавливало умы к восприятию нового откровения — откровения Воплощенной Премудрости, которая «больше Соломона» (Мф 12:42).
19-22 Повторяется (ср. ст. 1) наставление — не завидовать нечестивым (см. 19), так как конечная участь их будет безотрадна (ст. 20, сн. 13:9). В заключение указывается на страх Божий, но при этом с собственно страхом Божиим предписывается и страх перед царем, как представителем правления Божия в обществе людей (ст. 21-22, сн. 1 Петр 2:17; Рим 13:2).
Книга Притчей Соломоновых в еврейской Библии помещается в третьей части библейского канона, среди так называемых кетубим или агиографов, и в ряду их занимает второе место — после книги псалмов и пред книгою Иова. Еврейское название книги Притчей: Мишле-Шеломо (המלש ילשמ) или обычнее просто Мишле, как и греческое LXX-ти: Παροιμίαι Σαλωμω̃ντος, и латинское Вульгаты: Parabolae Salomonis или liber proverbiorum и подобное указывают на преобладающую форму изложения этой священной книги, содержание которой составляют именно притчи, т. е. в большинстве случаев отрывочные, афористические, иногда же связные, в последовательном порядке (обнимающем целые отделы) изложенные изречения, в которых предлагаются то умозрительные истины — главным образом религиозного свойства, например, о Боге, Его свойствах, Его мироуправлении, о божественной (ипостасной) Премудрости и пр., то — чаще всего разнообразные правила практической мудрости, благоразумия и благоповедения в жизни религиозно-нравственной, общественной, семейной, трудовой, хозяйственной и т. д., то — иногда — опытные наблюдения над ходом жизни, дел и судеб человека и мира; словом «притчи» обнимают или захватывают всю совокупность вопросов знания и жизни, представлявшихся наблюдению и размышлению древнего еврея — теократа, в своем духовном складе определявшегося законом Моисеевым и своеобразным характером древнееврейской ветхозаветной истории. Основное значение еврейского машал: сравнение, подобие, т. е. речь не с буквальным только смыслом, но и с переносным, речь, в которой явление, например, нравственного миропорядка уясняется через сравнение с явлением мира физического (ср. Иез 17:2; Притч 24:3; Притч 25:11). Сравнение при этом принимает неодинаковые формы, откуда и получаются различные виды притчей: 1) притчи синонимические, вторая половина стиха повторяет мысль первой, только в несколько другой форме (Притч 11:15, Притч 15:23 и др.); 2) антитетические; в них второе полустишие выражает обратную сторону данной в первой строке истины, или прямую противоположность ее (Притч 10:1.4; Притч 18:14); 3) притчи параболические, соединяющие в себе элементы притчи синонимической и антитетической: они представляют нечто сходное в совершенно различных родах явлений, особенно явлений этических и физических, причем первая строка стиха представляет какой-либо штрих из картин природы, а вторая — какую-нибудь этическую истину, первое полустишие представляет, так сказать, аллегорическую картину, а второе — объяснительную подпись к ней (например, Притч 11:22; Притч 25:11).
Из такой искусственной формы притчей само собою следует, что они отнюдь не могут быть отожествляемы или сближаемы с народными пословицами, каких много бывает у всякого народа (у греков: собрание притчей семи мудрецов, поэтов и Пифагора; у римлян — Катона, Ю. Цезаря), особенно же было много у народов древнего Востока, например, у арабов (собрания притчей, как произведений народной мудрости, у арабов были известны под именем Абу аль-Фадль аль-Майдани). Напротив, в собрании притчей Соломоновых даны опыты именно одного или нескольких мудрецов — обнять истины религии или общие мудрости в применении к возможным многоразличным частным случаям жизни и выразить их в кратких, остроумных и удобозапоминаемых изречениях (ср. толк. 3 Цар 4:33), которые, не имея тесной логической связи между собою, располагаются лишь во внешней связи друг с другом.
Хотя бесспорно, что «притчи» суть, в некотором смысле, продукт субъективного творчества мудреца, продукт самодеятельного упражнения мудреца в законе, но однако совершенно не допустима мысль некоторых западных библеистов, будто мудрость книги Притчей не имеет связи с религией народа Божия, даже стоит в противоречии с нею: напротив, религия составляет основную почву всех изречений книги Притчей, закон Моисеев — основное предположение всех нравоучительных и др. идей этой книги; откровение божественное — неизменный источник всей богопросвещенной мудрости священного приточника. Отсюда притчи Соломоновы от других восточных притчей отличаются именно своим религиозным направлением и отпечатлевшимся на них характером откровения, из которого они проистекают, а вследствие этого характером чистоты, определенности и безошибочности, с какими здесь поняты все отношения жизни и возведены к познанию определенного Богом назначения человека.
Совокупность изречений, содержащихся в книге Притчей, составляет так называемую «мудрость», евр. хокма. Эта мудрость, изрекаемая разными мудрецами, есть самостоятельная и самодеятельная Сила, говорящая через мудрецов, дающая им и всем ведение откровенной истины (Притч 29:18; «без откровения свыше народ не обуздан, а соблюдающий закон блажен»). Все учение книги Притчей есть слово Иеговы или закон Иеговы; частное, оно исходит от лица вечной Премудрости, сотворившей мир (Притч 8:27-30; сн. Притч 3:19), и еще до творения мира бывшей у Бога (Притч 8:22-26), всегда близкой к сынам человеческим (Притч 8:31) в Израиле же нарочито, всенародно проповедующей во всех местах общественных собраний (Притч 1:20-21; Притч 8:1-4), выслушивающей молитвы просящих (Притч 1:28), изливающей дух мудрости на принимающих ее (Притч 1:23), словом — личной или ипостасной Премудрости Божией.
Существенный характер мудрости, которой научает книга Притчей, как и вся так называемая хокмическая священная библейская письменность (некоторые псалмы: Пс 36, Пс 49, Пс 72 ..., книга Иова, кн. Екклезиаста, кн. Иисуса сына Сирахова), слагается из двух основных черт. Эта мудрость, во-первых, всецело зиждется на религиозной основе и есть в существе своем истинное боговедение и богопочтение: «начало мудрости — страх Господень» (Притч 1:7); «начало мудрости — страх Господень, и познание Святого — разума» (Притч 9:10). Мудрость эта, во-вторых, имеет прежде всего и главным образом практический характер: тогда как в пророческих писаниях весьма много места уделяется речам о судьбах народа Божия, о его верованиях и пр., в книге Притчей весь этот теоретический элемент является лишь основою, предположением всех суждений священного писателя, главный же предмет его речи всегда образует практическая жизнь теократического общества и отдельного члена его по руководству закона Иеговы. Существует путь Господень — и этот путь — твердыня для непорочного, и страх для делающих беззаконие (Притч 10:29). Источник всякой истинной мудрости — в законе Иеговы: «От Господа направляются шаги человека; человеку же как узнать путь свой?» (Притч 20:24). Соответственно тому, следуют ли люди пути Иеговы или уклоняются от него, все человечество разделяется на мудрых и глупых, т. е. расположенных к принятию закона Божия и следованию путем его, — людей благочестивых, и — пытающихся на место общей для всех воли Божией поставить свою частичную волю и тем нарушающих гармонию мира, людей нечестивых и грешных (см., например, Притч 10:23). При этом, неизбежным, по суду Божьему, следствием добродетели является благо и счастье, а нечестия и греха — всякого рода бедствия (см., например, Притч 12:21; Притч 21:18). Из этого основного принципа истекают все многочисленные наставления книги Притчей, обнимающие все разнообразие жизненных и житейских отношений человека. В целом совокупность изречений книги Притчей представляет собою как бы особенное нравственное законодательство, параллельное законодательству Моисея. Но если книги Моисея, по самому назначению своему в качестве законоположительных книг, обращают преимущественное внимание на развитие национальных форм гражданской и религиозной жизни евреев, как исключительно богоизбранного народа, то законодательство книги Притчей стоит на универсальной точке зрения (в целой книге ни разу не упомянуто имя Израиля) и ставит целью, рядом с специфическими чертами библейского еврейства, развивать еще и общечеловеческие стороны духовной жизни, общее гуманитарное направление к истине и добру. Понятие мудрости — в смысле книги Притчей — не ограничивается одними религиозностью, набожностью, благочестием, но обнимает жизнь еврея — теократа во всем разнообразии, по всем направлениям и во всех отношениях, так, например, в понятие мудрости необходимо входят: рассудительность, проницательность, осмотрительность, художественные дарования и мн. др. Сходясь в отношении преобладающего законодательного содержания с книгами закона Моисеева и отличаясь этим от писаний исторических и пророческих, книга Притчей имеет то сходство с последними, что моральный элемент в ней, как и у пророков, решительно преобладает над богослужебно-обрядовым, культовым. Но ни о каком якобы враждебном отношении философии книги Притчей к закону Моисееву (что допускал, например, I. F. Bruch. Weisheitslehre der Hebrдer. Ein Beitrag zur Geschichte der Philos. Strassburg, 1851) не может быть речи. Напротив, закон Моисея в моральном законодательстве кн. Притчей нашел новую точку опоры, поскольку развитие общечеловеческих гуманных добродетелей должно было смягчать жестоковыйный дух народа и располагать его к исполнению и заповедей закона, притом решение моральных вопросов книга Притчей дает только в духе закона. Справедливо, поэтому, иудейская традиция (Мидраш на кн. Песн 3:2) утверждала, что Соломон, переходя постепенно от изречения к изречению, от сравнения к сравнению, этим путем исследовал тайны Торы, и даже, что до Соломона никто не понимал надлежащим образом слов Торы1 . Если же в Притч 21:3.27 правосудие и добрые дела ставятся выше жертвы, то это отнюдь не есть протест против Моисеева закона (авторитет которого, напротив, всячески охраняется в книге Притчей, см. Притч 28:9: «кто отклоняет ухо свое от слушания закона, того и молитва мерзость»), а лишь уяснение его смысла — такое же, какое во всей силе и неоднократно находим у пророков (см. 1 Цар 15:22; Ис 1:10-20; Ос 6:6). Так как по воззрению самой книги Притчей, для уразумения ее наставлений и советов требуются: известная мудрость, развитой смысл и чувство человеческого достоинства, то законодательство кн. Притчей, как и наша морально-христианская философия, первоначально назначалась собственно для интеллигенции народа, прежде всего для самих правителей народа (как видно из многих мест книги, уроками ее назидались прежде и более всего наследники Соломона).
Судя по всему содержанию книги Притчей, как учению о мудрости, равно как уже по самому надписанию книги, Притч 1:2-6, в котором она называется между прочим мудростью и словами мудрых, следует считать древним названием книги, параллельным общепринятому «Притчи», евр. Мишле, другое: «книга мудрости или премудрости», евр. сефер Хокма. С таким именем книга эта была известна уже в древнееврейском предании (в Талмуде см. тосефту к тр. Бава-Батра 14b), а оттуда имя это перешло и в христианское, древне-церковное предание. Хотя Ориген употребляет только название «Притчи», когда передает евр. Мишле греческою транскрипцией Μισλώθ, но более обычным у древних церковных учителей названием нашей книги были σοφία, ηανάρετος σοφία. Так, св. Климент Римский (1 послание к Кор LVII, 3), приводя место Притч 1:23-33, выражается: οὕτος γὰρ λεγει ἡ ηανάρετος σοφία. Мелитон Сардийский (у Евсевия Кесарийского, Церковная история IV, 26, §13) приводит оба названия книги, как равно употребительные: Σολομω̃νος παροιμὶαι, ἣ καὶ Σοφία. По свидетельству церковного историка Евсевия (Церковная история IV, 22, §9), не только цитируемые им Мелитон Сардийский, Егезипп и св. Ириней Лионский, но и вся древность христианская называла притчи Соломоновы всесовершенною мудростью, ηανάρετος σοφία (ὁ πα̃ς τω̃ν ἀρχαίων χορός ηανάρετος σοφία τὰς Σολομω̃νος παροιμι̃ας ἐκὰλουν) и, по мнению Евсевия, такое название происходило «из неписанного иудейского предания» (ἓξ Ιουδαϊκἣς ἀγράφου παραδόσεος). Название «книга Премудрости», без сомнения, более приличествует книге Притчей Соломоновых, чем двум неканоническим учительным книгам: «Книга Премудрости Соломона» и «Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова». И даже в сравнении с двумя каноническими книгами — книгою Иова и книгою Екклезиаста, обыкновенно причисляемыми к хокмической библейской письменности, т. е. содержащей в себе раскрытие учения о премудрости, — книга Притчей имеет преимущество полноты, цельности и законченности раскрытия учения о мудрости.
В греческой, славянской и русской Библии, как и в Вульгате, книга Притчей принадлежит к седьмерице священных книг — кн. Иова, Псалтирь, Притчи Соломоновы, Екклезиаст, Песнь Песней, Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова, — которые по своему содержанию именуются учительными книгами (Православный катехизис) или премудростными, понеже в них разуму и истинней премудрости научаемся (Предисл. к первопечатной Славянской Библии), а по форме своего изложения стихотворными (свв. Григорий Богослов, Кирилл Иерусалимский, Иоанн Дамаскин и др.), т. е. в широком смысле поэтическими, частное в изложении своем всюду представляющими так называемый параллелизм членов (о видах этого параллелизма в книге Притчей мы сказали выше).
Происхождение и состав книги Притчей. Творцом притчей в Притч 1:1 называется царь Соломон. И христианская древность признавала книгу Притчей единым произведением одного Соломона, как книга псалмов известна была с именем Давида. В пользу авторства Соломона в отношении книги Притчей говорят как внешние библейские свидетельства, так и внутренний характер приточной мудрости кн. Притчей. По 3 Цар 4:32, Соломон изрек три тысячи притчей (и песней его была тысяча и пять), Иисус, сын Сирахов, прославляя мудрость Соломона, между прочим, взывает к нему: «душа твоя покрыла землю, и ты наполнил ее загадочными притчами... за песни и изречения, за притчи и изъяснения тебе удивлялись страны» (Сир 47:17.19). Слава о мудрости Соломона, и по свидетельству 3-ей книги Царств (3 Цар 4:34; Притч 10:1-22:16), распространилась очень далеко, и мудрость его, служа предметом удивления окрестных народов, впоследствии сделалась у них сюжетом для разного рода легенд и сказочных произведений поэзии. Правда, те 3000 притчей, которые, по 3 Цар 4:32, изрек Соломон, не могут быть отождествляемы с каноническою книгою Притчей, ни по количеству своему, ни по самому характеру и содержанию, в целой книге Притчей не более 915 стихов; и следовательно, большинство из 3000 притчей Соломона не могли войти в книгу Притчей; притом, судя по 3 Цар 4:33, притчи и вообще мудрость Соломона, выражались более всего в познании природы и отдельных ее явлений и подобном; напротив, в книге Притчей притчей такого рода не имеется, а преобладают жизненно практические и особенно религиозно-нравственные мотивы. Не лишено, поэтому, значения предположение, что в книгу Притчей вошла лишь некоторая, избранная часть всех притчей Соломона, характера преимущественно религиозно-нравственного. Трижды повторяемое в книге Притчей надписание «Притчи Соломона» (Притч 1:1; Притч 10:1; Притч 25:1) представляет во всяком случае важное свидетельство в пользу происхождения, по крайней мере, большей части книги Притчей от Соломона. Некоторые частные черты и указания содержания книги Притчей своим соответствием личности и обстоятельствам жизни Соломона свидетельствуют в пользу происхождения от него кн. Притчей. Здесь, например, весьма часто повторяется совет уклоняться от распутной женщины и распутства, вообще остерегаться от увлечений женщиною (Притч 5:18.20; Притч 6:24-35; Притч 9:16-18; Притч 18:23). Советы эти напоминают читателю историю падения Соломона через женщин (3 Цар 11:1-43): естественно видеть в этих советах предостережение от той же опасности, какой подвергся сам мудрый приточник. В книге Притчей, далее, весьма много говорится о царской власти, о благах правления мудрого царя (Притч 28:16), помазанника Божия и провозвестника правды Божией (Притч 21:1; Притч 16:10.12), милости и истины (Притч 20:28), о гневе его на нечестивых и о благодеяниях для праведных (Притч 19:12; Притч 20:2; Притч 22:11); о правителях мудрых и глупых, об их советниках и характере их правления (Притч 11:11-14; Притч 14:28; Притч 25:1-8; Притч 28:2.15-16). И здесь можно видеть плод государственного опыта мудрого еврейского царя — Соломона, всецело преданного народоправлению и опытно познавшего как светлые, так и темные стороны царского служения. Равным образом, свидетельство Приточника о себе самом, как о любимом сыне отца и матери, как сыне, которого отец тщательно научал закону Божьему (Притч 4:3-4), точно приложимо к Соломону: о научении Давидом Соломона хранению закона говорит 3 Цар 3:2 (см. комментарий к 3 Цар 3:2).
Но наряду с указанными внешними и внутренними свидетельствами происхождения книги Притчей от Соломона, имеется другой ряд данных, тоже то внешних, то внутренних, наличность которых требует ограничения писательства Соломона только известною, хотя бы и самою значительною, частью книги. Именно, в книге Притчей, кроме общего надписания в начале книги Притч 1:1, имеется еще шесть других надписаний, которыми книга разделяется на несколько неодинакового объема характера — отделов, и некоторые из этих отделов, по-видимому, не принадлежат Соломону, как писателю, а произошли позднее Соломона и от других лиц. На этих других писателей есть некоторое указание уже в начале книги Притч 1:6, где упомянуты «слова мудрецов и их загадки (дибре — хакамим вехидотам)» в качестве одной из составных частей содержания книги Притчей. Затем в Притч 10:1 по еврейскому масоретскому тексту, и латинскому переводу блаж. Иеронима, как и по русскому синодальному и архим. Макария, имеется надпись. «Притчи Соломона»: этою надписью, по-видимому отмечается новый период в приточном творчестве Соломона, причем новый отдел с Притч 10:1 по Притч 22:16 — заметно отличается от первого раздела книги Притч 1:1-9:1: если в первом отделе изложено связною периодическою речью учение о мудрости и побуждениях к ней, то во втором отделе речь приточника построена в форме кратких, афористических суждений по принципу большею частью антитетического параллелизма. Многие западные библейские комментаторы (во главе с известным Эвальдом), на основании такой афористической формы речи в отделе Притч 10-22:16, почитали этот отдел древнейшею частью книги Притчи, принадлежавшею перу самого Соломона, тогда как первый отдел Притч 1-9 с его необычайно планомерным развитием мыслей, западною библейскою экзегетикою считается самою позднею частью книги, не только по характеру и содержанию, но и хронологически близкою к книге Иисуса сына Сирахова. Но различие формы речи, само по себе, не дает основания считать первый и второй отделы книги разновременными и принадлежащими разным писателям; гений Соломона естественно располагал многообразием форм выражения мыслей; оставаясь на библейской почве, мы во всяком случае должны признать всю часть книги Притч 1-22:16 Соломоновым произведением. Иначе обстоит дело с последующими отделами книги. Так, отделы: третий, Притч 22:27-24:22 и четвертый, Притч 24:23-34, судя по надписаниям, принадлежат каким-то не названным по имени, мудрецам; возможно, что эти мудрецы были современниками Соломона, даже принадлежали к его школе, вроде упомянутых в 3 Цар 4:31 Ефана, Емана, Халкола и Дарды. Пятый отдел книги или третью главную ее часть образуют, Притч 25-29, «притчи Соломона, которые собрали (евр. ге'тику. LXX: ἐξεγράψαντο, Вульгата: transtulerunt) мужи Езекии царя Иудейского» (Притч 29:1), в которых обычно видят пророка Исаию, а также Елиакима, Севну и Иоаха (4 Цар 18:26); таким образом в этом отделе заключаются притчи, хотя и происходящие от Соломона, но настоящий вид получившие лишь спустя 300 лет после Соломона — от ученой коллегии богопросвещенных мужей Езекии, собравшей эти притчи из архивных записей (соответственно чтению LXX-ти) или даже из устного предания. В Притч 30, по еврейскому надписанию, заключаются притчи Агура, сына Иакеева, к некиим Ифиилу и Укалу (Притч 30:1). У LXX эти имена переданы нарицательно, отчего значение надписания Притч 30:1 утратил. Блаж. Иероним тоже передает евр. надписание нарицательно: Verba congregantis filii vomentis, причем под первым имеется в виду Соломон, как собиратель мудрости, а под вторым Давид, отрыгавший слово благо (Пс 44:2). Но нарицательное понимание собственною имени лица, притом имеющего отчество («Иакеева»), едва ли допустимо, Соломон же даже и в аллегорическом его названии Екклезиаст, назван сыном Давида (Екк 1:1); остается видеть в Агуре неизвестного мудреца. Притч 31:9 заключает наставление некоего царя Лемуила, преподанные ему матерью его. В этом имени обычно видят символическое имя или Соломона (блаж. Иероним) или Езекии (Абен-Езра, проф. Олесницкий). Притч 31:10-31 заключают алфавитно (акростихом) составленную похвалу добродетельной жене. Ввиду свидетельства 3 Цар 4:32, что Соломон написал более 1000 песней, и очевидного сходства «песни» добродетельной жене с несомненно Соломоновыми притчами (например, ср. Притч 31:10 и Притч 12:4; Притч 11:16; Притч 14:1; Притч 3:15; Притч 18:23; Притч 31:20 и Притч 19:17; Притч 22:9; Притч 31:22 и Притч 7:16; Притч 31:30 и Притч 11:22; Притч 3:4), естественно считать эту похвалу происходящею от Соломона, только положение ее в конце книги, по-видимому, говорит за более позднее происхождение этого отдела.
Таким образом из надписаний книги — этих самосвидетельств книги о себе самой — узнаем, что писателями ее были Соломон, Агур, Лемуил и некоторые другие, не названные по имени, мудрецы. Если же на основании общего надписания Притч 1:1 книгу Притчей называют именем Соломона, то эта надпись и это название — метонимия, так как с именем мудрости всегда соединялось, как и теперь у нас, имя Соломона, мудрейшего из людей; книга Притчей должна или может называться Соломоновою в том же смысле, как и всю Псалтирь называли и называют Давидовою, т. е. в смысле преимущественного и главнейшего авторства Соломона в этой области. Весь состав нынешней книги Притчей существовал уже ко времени царя Езекии, общество друзей которого, по свидетельству Притч 25:1, издало в свет всю книгу Притчей, — по неточному выражению Талмуда (Бава-Батра, 15a), написало книгу Притчей, — точнее, редактировало ее, придало ей настоящий вид, придав к собранным, быть может, самим Соломоном (мнение св. Кирилла Иерусалимского и блаж. Иеронима) Притч 1-24, последние семь глав книги, Притч 25-31, причем внесли сюда притчи, не вошедшие в собрание самого Соломона. Отцы и учители церкви, не придавая значения вопросу о происхождении настоящей редакции книги, видели и прославляли в ней мудрость Соломона. Действительно, на понимании книги вопрос об участии в ее составлении наряду с Соломоном и других писателей нисколько не отражается, лишь бы сохранялась вера в богодухновенность книги.
Против богодухновенности и канонического достоинства книги Притчей высказывались отдельные голоса как среди иудеев, так и среди христиан. Первых смущало кажущееся противоречие притчей Притч 26:4-5, и якобы неуместное в священной книге пластичное описание распутной жены Притч 7:10-27. Оба эти возражения были выставлены на Ямнийском иудейском соборе (ок. 100 г. по Р. Х.) но там же получили удовлетворительное разрешение, и книга в целом составе была признана каноническою. В христианской церкви раздавались одинокие голоса (в древности, например, Феодора Мопсуетского, в новое время — Клерика, Мейера и др.), будто книга Притчей заключает в себе лишь земную, чисто человеческую мудрость Соломона, имевшую в виду земное же благополучие человека. Но хотя правила, предписания и наставления книги Притчей о снискании мудрости, не достигают еще совершенства и идеальной чистоты нравственного учения Господа Иисуса Христа и Его апостолов, однако богодухновенность и канонический авторитет этот утверждается уже многократными ссылками на книгу Притчей в Новом Завете. Например, Притч 1:16-9:18 цитируются в Рим 3:15-17; Притч 3:11-12 — в Евр 12:6; Притч 3:34 — в Иак 4:6; 1 Петр 5:5. Мужи апостольские часто цитировали книгу Притчей, как боговдохновенное ветхозаветное писание (ап. Варнава, посл. гл. V, св. Климент Римский, 1 Кор гл. XIV, XXI. Игнатий Богоносец. Ефесянам V, Поликарп Смирнский. Филип. гл. VI). В апостольских правилах (пр. 85) и во всех канонических соборных исчислениях православной церкви книга Притчей всегда помещалась в числе 22-х канонических книг Ветхого Завета.
Христианская православная церковь свое высокое уважение к книге Притчей свидетельствует широким употреблением чтений из этой книги в церковном богослужении. Чтения или паремии из этой книги встречаются в церковных службах чаще, чем из др. ветхозаветных книг: от преимущественного употребления в церковном богослужении книги Притчей, по греч. «паремий», последнее название сделалось общим для всех, взятых из священных книг, церковных чтений. Паремии из книги Притчей предлагаются ежедневно за исключением суббот и недель, на вечернях св. Четыредесятницы, как лучшее назидательное чтение в эти дни поста и покаяния (в течение св. Четыредесятницы прочитываются почти целиком 24 первых главы, и Притч 31:8-31). Несколько чтений паремий из кн. Притчей положено на праздники (из Притч 3 — 10 июля, 1 августа, 13 и 14 сентября; из Притч 8 — 1 января и 25 марта, из Притч 9 — в богородичные праздники и т. д.) и в дни памяти святых, как бы сопоставляя советы премудрости с примерами благочестия, наглядно представляемого жизнью святых.
О цели книги Притчей св. Григорий Нисский говорит: «как трудящиеся в телесных упражнениях в училище готовятся через сие к понесению больших трудов в действительных борьбах, так и приточное учение кажется мне неким упражнением, обучающим души наши и делающим их гибкими в духовных подвигах» (Св. Григорий Нисский. Точн. истолков. на Еккл 1:1). Подобную же цель и подобный же характер имели и две неканонические учительные книги: книга Иисуса сына Сирахова и кн. Премудрости Соломона.
По составу содержания своего, книга Притчей, как было уже упомянуто, представляет три главные части, причем вторая и третья части имеют некоторые добавления. Первую часть составляет собрание увещательных речей, обнимаемых первыми девятью главами 1-9: это — по преимуществу книга Мудрости, изображаемой в качестве высшего блага и единственно достойного предмета стремлений человека. Часть первая может быть подразделена на три отдела, по три главы в каждом; в первом отделе содержатся: отрицательные и положительные побуждения к мудрости (Притч 1), свойства премудрости и благие плоды и последствия ее для жизни человека (Притч 2), и частные обнаружения мудрости в отношении к Богу и ближним (Притч 3); во втором отделе (Притч 4-6) частнее и подробнее излагаются побуждения к снисканию мудрости и требования, предъявляемые ею человеку (Притч 4), затем предлагаются увещания — избегать сладострастия и любопытства (Притч 5), а также быть осторожным, честным, добросовестным в исполнении гражданских, общежитейских и иных обязанностей (Притч 6); в третьем отделе изображаются глупость и мудрость, как мыслящие, живые образы или лица, каждая с своими отличительными внутренними свойствами и действиями: в противовес обольщеньям глупости, олицетворяемой в виде блудницы (Притч 7), выступает олицетворенная мудрость с авторитетными призывами к людям, чтобы они следовали за нею, как за единым истинным благом (Притч 8-9).
Вторую часть книги образуют «Притчи Соломона» (Притч 10-22:16), с двумя прибавлениями: «слов мудрых» — Притч 22:17-24:34. Здесь, на основании изложенных в первой части книги общих понятий о мудрости и благочестии, предлагаются частные многоразличные правила и наставленья для религиозно-нравственного поведения и общежитейских отношений людей. Третью часть книги составляют притчи Соломоновы, которые собрали и вписали в книгу друзья Езекии, царя Иудейского (Притч 25-29); здесь преобладают притчи политические (о царе и его управлении и подобном) и практические (в отношении к гражданской и общественной жизни). Заключение книги состоит из двух прибавлений к притчам Соломоновым (Притч 30-31): а) притчей некоего Агура, в весьма искусственной и замысловатой форме научащей истинной мудрости и проведению ее в жизнь (Притч 30); и б) наставлений матери Лемуила царя (Притч 31:1-9) и похвалы добродетельной жене (Притч 31:10-31).
А) Общие вводные сведения о книге Притчей см. в «Обозрении книги Притчей Соломоновых» синопсисов св. Афанасия Великого Александрийского (Христ. Чтен. 1841, ч. 4, с. 355 и далее) и св. Иоанна Златоуста (Беседы на разные места Св. Писания, русск. перев. СПб., 1861, с. 537 и далее); извлечение святоотеческого материала о книге Притчей можно читать в кн. проф. А. А. Олесницкого. Руководственные о священном Писании Ветхого и Нового Завета сведения из творений св. оо. и учит. церкви. СПб., 1894, с. 67 и сл.). Ученые исследования о книге Притчей — русские: 1) того же проф. А. А. Олесницкого. Книга Притчей Соломоновых и ее новейшие критики (Труды Киевск. Дух. Академии 1883, №№ 11-12); 2) Епископ Михаил. Библейская Наука. Учительные книги Ветхого Завета. Тула, 1900, с. 86 и след; и 3) Проф. П. А. Юнгеров. Происхождение книги Притчей (Православн. собеседн. 1906, октябрь, с. 161 и сл.). — Б) учебные руководства: Х. М. Орды († еп. Иринея), Киев, 1871; Д. Афанасьева, Ставрополь, 1888 и др. Заслуживает внимание русск. перевод (с еврейского) кн. Иова, сделанный Архим. Макарием (Глухаревым) М. 1861. Толкование на большую часть кн. Притчей представил покойный преосв. епископ Виссарион (Нечаев) в своем «Толковании на паремии», т. II (изд. 2, СПб., 1894). Из иностранных комментариев на книгу Притчей назовем: J. Mercerius (Genf. 1573), F. Umbreit [Умбрейт] (Heidilberg. 1826), E. Berteau (Leipzig. 1847), F. Hitzig (Zьrich 1858), F. Keil-Delitzsch (1873), H. Ewald (1867), J. Lange — O. Zцckler (1867), новейший: W. Frankenberg (in Nowack's Handkommentar) (Gцtting, 1898). Взгляды иудейской традиции на содержание кн. Притчей выразились, например, в мидраше на эту книгу, см. Der Midrasch Mischle, ьbertr. v. A. Wьnsche. Leipz. 1885, отчасти — в D. Jsraelitische Bibel, III (1859) v. L. Philippson.
См. «Понятие о Библии».
Третий отдел ветхозаветных священных книг составляют в греко-славянской Библии книги «учительные», из которых пять — Иова, Псалтирь, Притчи, Екклезиаст и Песнь Песней признаются каноническими, а две — Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова1 неканоническими. В противоположность этому в еврейской Библии двух последних, как и всех вообще неканонических, совсем не имеется, первые же пять не носят названия «учительных», не образуют и особого отдела, а вместе с книгами: Руфь, Плач Иеремии, Есфирь, Даниил, Ездра, Неемия, первая и вторая Паралипоменон, причисляются к так называемым «кетубим», «агиографам», — «священным писаниям». Сделавшееся у раввинов-талмудистов техническим обозначением третьей части Писания название «кетубим» заменялось в древности другими, указывающими на учительный характер входящих в ее состав произведений. Так, у Иосифа Флавия современные учительные книги, кроме Иова, известны под именем «прочих книг, содержащих гимны Богу и правила жизни для людей» (Против Аппиона I, 4); Филон называет их «гимнами и другими книгами, которыми устрояется и совершенствуется знание и благочестие» (О созерцательной жизни), а автор 2-ой маккавейской книги — «τὰ του̃ Δαυιδ καὶ ἐπιστολὰς βασιλέων περὶ ἀναθεμάτων» — «книги Давида и письма царей о приношениях» (2:13). Наименование «τὰ του̃ Δαυιδ» тожественно с евангельским названием учительных книг псалмами» («подобает скончатися всем написанным в законе Моисееве и пророцех и псалмех о мне»; Лк 24:44), а это последнее, по свидетельству Геферника, имело место и у раввинов. У отцов и учителей церкви, выделяющих, согласно переводу LXX, учительные книги в особый отдел, они также не носят современного названия, а известны под именем «поэтических». Так называют их Кирилл Иерусалимский (4-е огласительное слово), Григорий Богослов (Σύταγμα. Ράκκη, IV, с. 363), Амфилохий Иконийский (Ibid. С. 365), Епифаний Кипрский и Иоанн Дамаскин (Точное изложение православной веры. IV, 17). Впрочем, уже Леонтий Византийский (VI в.) именует их «учительными», — «παραινετικά» (De Sectis, actio II. Migne. Т. 86, с. 1204).
При дидактическом характере всего Священного Писания усвоение только некоторым книгам названия «учительных» указывает на то, что они написаны с специальной целью научить, вразумить, показать, как должно мыслить об известном предмете, как его следует понимать. Данную цель в применении к религиозно-нравственным истинам и преследуют, действительно, учительные книги. Их взгляд, основная точка зрения на учение веры и благочестия — та же, что и в законе; особенность ее заключается в стремлении приблизить богооткровенную истину к пониманию человека, довести его при помощи различных соображений до сознания, что ее должно представлять именно так, а не иначе, Благодаря этому, предложенная в законе в форме заповеди и запрещения, она является в учительных книгах живым убеждением того, кому дана, кто о ней думал и размышлял, выражается как истина не потому только, что открыта в законе, как истина, но и потому, что вполне согласна с думой человека, стала уже как бы собственным его достоянием, собственной его мыслью. Приближая богооткровенные истины к человеческому пониманию, учительные книги, действительно, «совершенствуют сознание и благочестие». И что касается примеров такого освещения их, то они прежде всего наблюдаются в кн. Иова. Ее главное положение, вопрос об отношении правды Божией к правде человеческой, трактуется автором с точки зрения его приемлемости для человеческого сознания. Первоначально сомневавшийся в божественном правосудии, Иов оказывается в результате разговоров уверовавшим в непреклонность божественной правды. Объективное положение: «Бог правосуден» возводится на степень личного субъективного убеждения. Подобным же характером отличается и кн. Екклезиаст. Ее цель заключается в том, чтобы внушить человеку страх Божий (Иов 12:13), побудить соблюдать заповеди Божии. Средством к этому является, с одной стороны, разъяснение того положения, что все отвлекающее человека от Бога, приводящее к Его забвению, — различные житейские блага не составляют для человека истинного счастья, и потому предаваться им не следует, и с другой — раскрытие той истины, что хранение заповедей дает ему настоящее благо, так как приводит к даруемому за добрую жизнь блаженству по смерти, — этому вечно пребывающему благу. Равным образом и кн. Притчей содержит размышления о началах откровенной религии, законе и теократии и влиянии их на образование умственной, нравственной и гражданской жизни Израиля. Результатом этого размышления является положение, что только страх Господень и познание Святейшего составляют истинную, успокаивающую ум и сердце, мудрость. И так как выражением подобного рода мудрости служат разнообразные правила религиозно-нравственной деятельности, то в основе их лежит убеждение в согласии откровенной истины с требованиями человеческого духа.
Раскрывая богооткровенную истину со стороны ее согласия с пониманием человека, учительные книги являются показателями духовного развития народа еврейского под водительством закона. В лице лучших своих представителей он не был лишь страдательным существом по отношению к открываемым истинам, но более или менее вдумывался в них, усваивал их, т. е. приводил в согласие со своими внутренними убеждениями и верованиями. Погружаясь сердцем и мыслию в область откровения, он или представлял предметы своего созерцания в научение, для развития религиозного ведения и споспешествования требуемой законом чистоте нравственности, как это видим в кн. Иова, Екклезиаст, Притчей и некоторых псалмах (78, 104, 105 и т. п.), или же отмечал, выражал то впечатление, которое производило это созерцание на его сердце, в лирической форме религиозных чувствований и сердечных размышлений (Псалтирь). Плод богопросвещенной рефлексии о божественном откровении, данном еврейскому народу в закон, учительные книги носят по преимуществу субъективный характер в отличие от объективного изложения истин веры и благочестия в законе и объективного же описания жизни еврейского народа в книгах исторических. Другое отличие учительных книг — это их поэтическая форма с ее характерною особенностью — параллелизмом, определяемым исследователями еврейской поэзии как соотношение одного стиха с другим. Это — род рифмы мысли, симметрия идеи, выражаемой обыкновенно два или иногда три раза в различных терминах, то синонимических, то противоположных. Сообразно различному взаимоотношению стихов параллелизм бывает синонимический, антитический, синтетический и рифмический. Первый вид параллелизма бывает тогда, когда параллельные члены соответствуют друг другу, выражая равнозначащими терминами один и тот же смысл. Примеры подобного параллелизма представляет Пс 113 — «когда Израиль вышел из Египта, дом Иакова (из среды) народа иноплеменного, Иуда сделался святынею Его, Израиль владением Его. Море это увидело и побежало, Иордан возвратился назад, горы прыгали, как овцы, и холмы, как агнцы». Параллелизм антитический состоит в соответствии двух членов друг другу через противоположность выражений или чувств. «Искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего. Сытая душа попирает и сот, а голодной душе все горькое сладко» (Притч 27:6-7). «Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа Бога нашего хвалимся. Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо» (Пс 19:8-9). Параллелизм бывает синтетическим, когда он состоит лишь в сходстве конструкции или меры: слова не соответствуют словам и члены фразы членам фразы, как равнозначащие или противоположные по смыслу, но оборот и форма тожественны; подлежащее соответствует подлежащему, глагол — глаголу, прилагательное — прилагательному, и размер один и тот же. «Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых; повеления Господа праведны, веселят сердце; страх Господа чист, просвещает очи» (Пс 18). Параллелизм бывает, наконец, иногда просто кажущимся и состоит лишь в известной аналогии конструкции или в развитии мысли в двух стихах. В этих случаях он является чисто рифмическим и поддается бесконечным комбинациям. Каждый член параллелизма составляет в еврейской поэзии стих, состоящий из соединения ямбов и трохеев, причем самый употребительный стих евреев — гептасиллабический, или из семи слогов. Стихами этого типа написаны кн. Иова (Иов 3:1-42:6), вся книга Притчей и большинство псалмов. Встречаются также стихи из четырех, пяти, шести и девяти слогов, чередуясь иногда с стихами различного размера. Каждый стих является, в свою очередь, частью строфы, существенным свойством которой служит то, что она заключает в себе единую, или главную, мысль, полное раскрытие которой дается в совокупности составляющих ее стихов. Впрочем, в некоторых случаях то две различные мысли соединены в одной строфе, то одна и та же мысль развивается и продолжается далее этого предела.
21 Пер. по друг. чтению. Масоретский текст: с изменчивыми не связывайся.
Эти вдохновенные изречения царя Соломона, вобравшие в себя многовековой опыт Древнего Израиля, вне всякого сомнения, насущны и сегодня, в нашу бездуховную эпоху, когда человек ощущает себя мерою вещей. Да, мы устремлены ко всему, о чем говорит автор Притчей, нам дороги мудрость и познание, но мы не всегда связываем свою жизнь и благополучие с «благоговением перед Богом» (в Синодальном переводе - «страхом Божьим»). Современный человек вполне может не отрицать Всевышнего, но едва ли он стремится «познавать Святого» и обретать в этом опыте подлинное разумение. Ведь мудрость в Притчах, с одной стороны, не столько собрание утонченных афоризмов, сколько наставления, касающиеся важных практических вопросов, с которыми мы постоянно сталкиваемся в повседневной жизни. С другой стороны, мудрость - и это ключевое понятие Книги притчей - изначально пребывает в Боге, от Него исходит и к Нему ведет. Потому, если точка отсчета в жизни человека - Бог, воплощающий в Себе истинную мудрость и разумение, тогда всё становится на свои места: мир, человек, общество обретают смысл, равновесие и истинную перспективу.
Книга притчей, которую библейские комментаторы справедливо относят к разделу Учительной литературы Древнего Израиля, начинается с указания имени автора: «Притчи Соломона, сына Давида, царя израильского» (1:1). Именно ему, «мудростью превосходящему всех сынов Востока» (3 Цар 4:29-31,34), сочинившему три тысячи притчей (3 Цар 4:32), приписывается большая часть притчей (гл. 1-9; 10-22:16; 25-29), хотя в последующих главах уточняется, что Книга притчей содержит высказывания нескольких авторов, в частности изречения безымянных мудрецов (22:17-24:34), а также «Слова Агура» (гл. 30) и «Изречения царя Лемуэля» (гл. 31). Само понятие «притча» (евр. название книги - мишле (притчи), от слова машал (притча, пословица), см. примеч. к 1:1) многозначно, и русский перевод не вполне выражает его смысл, отчасти сужая его многозначность. В оригинале оно используется в более широком значении (или даже в нескольких значениях сразу), и потому это не столько притчи как таковые, сколько сравнения, поговорки и афористические изречения.
Книга притчей - собрание изречений и душеспасительных наставлений, которые помогают людям здраво и разумно организовать свою материальную и духовную жизнь, укоренив ее в Боге. Эта ветхозаветная книга отличается по содержанию и стилю от предшествующей библейской литературы, которая, главным образом, дает духовную перспективу на жизнь израильского народа, его законы, установления и особые повеления Бога Яхве. Для исторических книг Библии характерна сосредоточенность на духовной борьбе израильского народа, богословском осмыслении их политической истории и судьбы, что не является принципиальным для древней литературы премудрости.
Замысел Книги притчей иной, ее изречения, и прежде всего поучения, были предназначены, с одной стороны, для всего народа, с другой - для молодого поколения. Обращение «сын мой» (или «мудрый сын» (10:1), «слушайте, дети»), встречающееся в книге более тридцати раз, служит тому подтверждением. В этой связи цель Книги притчей ясно выражена уже в первых стихах: «Сын мой! Если ты примешь слова мои, сбережешь в душе мои заповеди, склонишь слух к мудрости, устремишься умом к здравомыслию, если будешь призывать разумение, громким голосом взывать к здравомыслию, если будешь искать его, словно серебра, стремиться к нему, словно к сокровищу, то постигнешь, что есть благоговенье пред Господом, и обретешь познание Бога» (2:1-5).
Основные темы Притчей - мудрость, знание, здравомыслие, свобода выбора, праведность, верность, забота о «сыновьях» (детях) и их воспитании, милосердие к врагам, справедливость, ответственность, усердие, трудолюбие, страх Божий. На современном языке мы бы сказали, что все эти темы касаются проблем педагогики, этики, религии и богословия. И это действительно так, но большее внимание уделяется практической стороне жизни: обилие самых разных советов свидетельствует о том, что большинство изречений не связаны напрямую с религией и верой народа Божьего, а основаны на наблюдениях над повседневной жизнью. Например, восхваляя истинную мудрость и связанные с ней благословения, наставник предупреждает ученика об опасностях (искушениях), подстерегающих его на путях. Это могут быть поступки, связанные с насилием и разбоем (1:10-19; 4:14-19), любовными увлечениями и распущенностью (2:16-19; 5:3-20; 6:23-35; 7:4-27), сомнительным поручительством (6:1-5); мудрецы осуждают лень (6:6-11), коварство (6:12-15), алчность (28:25), стяжательство (1:19), зависть (14:30), скупость (23:6-8) и прочие пороки.
Эта особенность мироощущения древнего израильтянина характерна по преимуществу для библейской литературы премудрости и отличает ее от ближневосточной, в которой немало замечательных мыслей и здравых рассуждений, но Бог-промыслитель не играет там определяющей роли. С точки зрения авторов Книги притчей, мудрость не является природным свойством человека, ее надо искать (3:13), ей необходимо учиться (30:3), к ней нужно стремиться (2:4), но этого недостаточно; по существу, главное совсем в другом: «Господь дарует мудрость, из уст Его - знание и здравомыслие» (2:6). Более того, само «начало мудрости» - предполагает не что иное, как «благоговение пред Богом», и вот эта принципиальная мысль «делает древнееврейское понимание мудрости уникальным», ибо суть ее не только и не столько в том, чтобы помочь читателю овладеть искусством правильной жизни (научиться прожить ее разумно), сколько в том, чтобы познать Бога.
Воистину, Книга притчей - это «Божья книга вразумления, сокровищница Его мудрости».