Мысли вслух на Рим 9:1-18

Начиная с девятой главы, апостол Павел пишет о том, что всегда составляет предмет споров среди христиан. Как же быть с Израилем? Что произошло с обетованием? Почему Израиль не признал Христа? Кто лучше и главнее, обратившиеся язычники или отвергнувшие Мессию иудеи? Кто без греха? Как относиться к Израилю и иудеям тем, кто принял Иисуса как Господа и Спасителя? Все эти вопросы один за другим будет освещать апостол язычников.

В сегодняшнем отрывке хочется обратить внимание на две вещи. Во-первых, что обетование, данное Аврааму, вечно и нерушимо. Ничто не может заставить Бога быть неверным своему слову. Сказанное один раз будет пребывать в вечности, как бы те, кому обетование дано или те, на кого оно не распространяется, не хотели бы отменить его действие и забыть о нем.

Во-вторых, обращаешь внимание на отношение Павла к своим сородичам. Кто из нас готов сказать "я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти". В человеческих ли силах согласиться на такое, ради тех, с кем ты всего лишь близок по плоти. Даже не с родственниками, а всего лишь с историей, землей, традицией, с которыми уже не связан верой. Видимо, эта жажда разделить свет воскресения с теми, кто, казалось бы, почти ничего для тебя не значит и составляет основной признак истинного апостольства.

У еврейского народа, как и у всякого народа на земле, есть своя история, отчасти обусловленная теми же общественными законами, которыми вообще обусловлена история всех народов. Но помимо этой истории, общей всем, еврейский народ, как народ Божий, является частью ещё одной истории — истории Завета, истории тех отношений Бога со Своим народом и с человечеством в целом, которые представляют собой внутренне единый духовный процесс. Еврейский народ в этом процессе оказывается той самой осью, на которой всё держится и вокруг которой всё вращается.

И в таком качестве он сохранится навсегда, до второго пришествия. Но не каждый рождённый евреем автоматически оказывается Божьим человеком. Да и история Израиля говорит о том, что границы народа Божия и еврейской нации совпадали далеко не всегда. Собственно, только после Вавилонского плена, когда еврейство стало этноконфессиональной общиной, стало возможно говорить о народе Божьем хотя бы формально: до плена многие евреи были по сути (а иногда и формально) язычниками.

Более того: таких тогда было большинство, что и сделало неизбежным сам плен. В плену выделился тот остаток, о котором говорили ещё допленные пророки, и этот-то остаток стал основой нового, послепленного еврейства, которое существовало уже как этноконфессиональная община, где язычников не могло быть по определению. Но вот пришёл Мессия, и оказалось, что одной религиозности мало: нужно жить полноценной духовной жизнью, чтобы узнать Его и пойти за Ним. А во всякой религиозной общине религиозных людей всегда бывает больше, чем живущих духовной жизнью или такой жизни ищущих.

И снова начинается выделение остатка, теперь уже не по религиозному принципу, а по принципу духовному: те, кому дороже собственная религиозность, для Царства не годятся. Но: завет остаётся в силе. Бог не отказывается от однажды заключённого союза. Евреи прошли по пути к Царству дальше, чем любой другой народ, и этого у них никто не отнимет. Правда, реально для них такое преимущество ничего не меняет: ведь тут важно не пройти дальше других, а дойти до цели. Вот на это Павел и надеется, об этом он молится. Он хочет, чтобы путь, пройденный его народом частично, был им пройден до конца. До самого Царства.

Слова апостола о том, что Бог милует и проявляет сострадание к тем, к кому захочет его проявить, а не к тем, кто этого заслуживает или в этом нуждается, могут показаться обыкновенным произволом, не имеющим отношения к справедливости и милосердию даже в том смысле, в котором они понятны всякому нормальному человеку. И, наверное, так бы оно и было, если бы сострадание и милосердие Бога были бы такими же, как сострадание и милосердие человека.

На самом же деле между Богом и человеком в этом отношении есть существенная разница. И дело не только в том, что сострадание и милосердие Бога не имеют границ и пределов, в то время, как у человека они ограничены по определению. Дело ещё и в том, что у Бога и милосердие, и сострадание представляют собой не просто сочувствие и понимание, как нередко бывает у нас. У Бога они всегда действенны, это всегда отношение, меняющее человека.

Меняющее так, чтобы в конце, когда человек переменится полностью, он был бы способен к полноценной любви и нуждался бы в любви Бога, а не в Его сострадании и милосердии. Сострадание и милосердие Бога — это его духовные инструменты, которые Он применяет для того, чтобы вытащить человека из той ямы, в которой мы все оказались после грехопадения. А поскольку это Его инструменты и Его работа, то Ему одному и может быть известно, как, когда и по отношению к кому их следует применять в данный момент.

И наши представления тут вполне могут не совпасть с Его планом. В конце концов, нужно знать о другом человеке столько же, сколько знает о нём Бог, чтобы судить о том, кто больше нуждается в данный момент в сострадании и милосердии. Так же, как и о том, кому именно из множества нуждающихся непосредственная помощь нужна прямо здесь и сейчас. И Павел предлагает оставить всё это на усмотрение Бога. Богу во всяком случае виднее, и к тому же можно быть уверенным, что у Него всё получится.

В своих посланиях Павел нередко говорит о том, что спасение зависит не от человека, а от Бога. Человеческие усилия тут ничего не меняют, а значит, ничего не стоят. Что он имеет в виду? И означает ли это, что человеческая активность в деле собственного спасения бесполезна? Вопрос неоднозначный. В каком смысле говорит апостол о том, что спасение зависит только от Бога? Очевидно, в том же самом, в котором мы могли бы сказать, что от Него зависит всё. Бог в сотворённом Им мире — абсолютный суверен. Без Его участия в мире вообще ничего хорошего не происходит.

То, в чём Бог не участвует непосредственно, автоматически становится злом, хотя это и не всегда видно сразу. А ведь Павел ведёт речь о Царстве. О Божьем Царстве, где не только Божье присутствие, не только Его дыхание, но и Его воля явлены во всей полноте. Человек по определению не способен не только создать Царство, но даже изменить его хотя бы на йоту, если в этом изменении не будет непосредственного Божьего участия, непосредственного действия Его воли. Тут апостол абсолютно прав: спасение только от Бога, если Он Сам не откроет человеку двери Своего Царства, самому человеку их не открыть никакими усилиями.

Да и жить в Царстве можно лишь с непосредственным Божьим участием, в Его прямом присутствии. Но и есть и другая сторона. Входя в Царство, становясь его частью, человек вносит в его полноту себя. Свою жизнь. А вот полнота этой человеческой жизни зависит уже не только от Бога, но и от человека. И иногда от человека больше, чем от Бога. Полноту жизни Царства Бог готов открыть каждому ищущему, а вот сколько от этой полноты человек вместит — зависит в первую очередь от него самого. Меру полноты жизни Царства определяет Бог, меру полноты нашей собственной жизни — мы сами. За Богом дело не станет. Дело за нами.