Мысли вслух на Ис 49:6-10

На день Божий в Библии смотрят по-разному. Для кого-то это прежде всего день Суда — и это, конечно, верно. Для кого-то день Божий — день торжества яхвизма, торжества того правоверия, которое не оставляет никаких шансов неверным. А Исайя день Божий видит прежде всего как день прощения и милосердия Божия.

Что, впрочем, не отменяет и других его интерпретаций. Не случайно ведь речь идёт именно о дне Яхве, о дне Господнем. Это прежде всего день торжества Яхве. Торжества Бога. Не яхвизма как религии и не правоверия как понимают его люди, а Самого Бога. А Его торжество может оказаться совсем не похожим на то, каким мы его себе представляем.

Ведь для нас торжество — это победа. Победа над врагом. Или, по крайней мере, над противником. А для Бога торжество — это спасение. Спасение всех, кого можно спасти. Конечно, тех, кто твёрдо и последовательно говорит Богу «нет», спасти невозможно. Но, к счастью для грешника, довольно часто его «нет» Богу только кажется ему окончательным. Конечно, и в этом случае человек, вставший (пусть и не окончательно) на путь греха, скорее всего успеет наломать дров прежде, чем переосмыслит свою позицию и раскается.

Бог готов принять его даже несмотря на эти наломанные им дрова. Именно потому, что хочет спасти всех, кого возможно. И именно поэтому день Божий становится днём милосердия в первую очередь. Конечно, и днём Суда тоже. Конечно, иногда этот Суд (если речь идёт не об отдельном человеке, а о целом народе) затягивается на годы и даже на десятилетия, как было в случае Вавилонского плена. Но это не наказание и не месть.

Это путь покаяния. Путь осмысления того, что произошло. Путь раскаяния и обращения. Его надо пройти не ради Бога, а ради самого человека. Если, конечно, человек этот хочет спастись. Изменить свою жизнь. Духовно обновиться. Но когда путь пройден, Бог принимает тех, кто его прошёл. Будь то отдельный человек или целый народ. И они — отдельный ли человек, или целый народ — понимают: путь завершён. Они дома. И даже если речь идёт лишь о промежуточном этапе — всё равно чувство возвращения домой в день милосердия Божия переживается очень ярко. И пророк тоже его переживает. Он-то видит пройденный путь так ясно, как никто другой из его современников.

Тема возвращения народа Божия на землю отцов, собирания народа — одна из центральных тем проповеди Исайи Вавилонского. Ничего удивительного тут нет: Исайя Вавилонский жил в конце эпохи плена, незадолго до завоевания Вавилонии Киром Великим, который и издал указ, разрешавший евреям вернуться в Иерусалим, восстановить город и Храм. Но возвращение народа из плена для пророка — не только восстановление исторической справедливости. Для него это, прежде всего, знак прощения Богом народу всех совершённых грехов, знак восстановления того союза, который был нарушен народом в допленный период, приведя его и его страну к национальной катастрофе.

Возвращение народа на землю отцов было не просто восстановлением прежнего состояния, пусть и в улучшенном варианте, это было не возвращение в прошлое, пусть и духовно облагороженное, а шаг в будущее, в новую эпоху, которая, конечно, связана с прежней, но не повторяет её ни в каком виде, пусть даже изменённом и, так сказать, оптимизированном. Потому-то так и напоминают проповеди Исайи о возвращении его же и его предшественников пророчества о мессианском Царстве, о преображающейся силой дыхания Божьего земле.

Дело не только в том, что пророческая картина истории народа Божия предполагала приход Мессии, как следующую духовную веху этой истории после окончания времени испытаний (а плен всеми пророками понимался, именно как время испытаний), дело ещё и в том, что, когда некие события происходят при прямом участии Бога, когда они являются, как говорят теологи, провиденциальными, Его участие в этих событиях всегда обнаруживает и Его присутствие там, где они совершаются. Тогда и мир, по крайней мере, постольку, поскольку он оказывается в провиденциальные события вовлечён, становится Царством.

Ведь Царство Божие — не какой-то другой, особый мир или какое-нибудь иное, трансцендентное измерение нашего мира. Это всё тот же наш, так нам хорошо знакомый мир, но изменённый дыханием Божьим и весь пронизанный сиянием Его присутствия. Стоит только обнаружиться этому дыханию, проблескам этого присутствия — как мир становится иным, не просто просторным и сияющим, но и — самое главное — послушным Богу, готовым принять всякое Его определение и всякое воздействие. Он становится таким, каким задумал его Бог и каким он снова станет после возвращения Спасителя во славе и того преображения, отблески которого видел Исайя.

Перед нами одно из центральных мест пророчества Исаии. Его смысл толкования Отцов Церкви раскрывают нам как пророчество о грядущем Спасителе, названном здесь Святым Израилевым. Но характер повествования может навести на мысль, что речь идёт только о земном торжестве Израиля, и такое прочтение, должно быть, в немалой степени затруднило для части народа возможность узнать Мессию во время Его прихода к людям. А между тем, придя на землю, Мессия не только явил Собой Отца Небесного, но и воплотил в Своём человеческом облике черты наиболее близких к Богу сынов израильского народа, сконцентрировал суть их духовных путей.

Но пути, указанные Израилю - это не пути только одного народа, пройдя по ним, Израиль показал ориентиры для всех народов. И теперь всё человечество может стать многочисленным и многообразным народом Божьим, приняв Того, Кто спустя несколько веков явится в Израиле.

В эти дни Церковь предлагает нам чтения, в которых говорится о тайне искупительных страданий Сына Божия — Отрока Господня, Мессии. Пророк Исаия говорит от лица Мессии: «Напрасно Я трудился, ни на что и вотще истощал силу Свою, но награда Моя у Бога Моего». Награда Его — в том, что Он станет светом для народов, принесёт спасение всем людям. Иисус говорит, что Бог прославит Его — Сына Человеческого. Он говорит это, зная, что через несколько часов Его ждёт распятие... Слава Иисуса — это Его победа над смертью, Его воскресение. Но победа возможна только ценой Его Крови.

Говоря о своём пророческом служении, Исайя произносит горькие слова: я трудился напрасно, и силы свои истратил попусту. Что же так разочаровало пророка? На первый взгляд кажется, что его служение, наоборот, было вполне успешным. Он стал фактически пророком первой алии, той первой репатриации, того возвращения евреев из плена на землю отцов, которое всеми — и теми, кто отправился в Иудею, и теми, кто предпочёл остаться в Вавилоне — воспринималось, как торжество народа Божия, как начало благословенных времён, которые увенчаются скорым приходом Мессии.

Исайя заговорил о скором конце плена ещё тогда, когда Вавилонская империя казалась незыблемой, и когда то, о чём он говорил, действительно произошло, пророк стал настоящим народным героем. Но его это не радовало, и его собственные слова позволяют понять, почему. Он говорит о том, что Бог сделал его собирателем народа, тем, через кого Он хочет не только собрать, но и духовно обновить народ. Бог хочет, чтобы сам яхвизм стал другим, чтобы свидетельство о Нём прозвучало бы по всей земле, чтобы Его народ (значительная часть которого осталась в общинах к тому времени уже довольно обширной и многочисленной диаспоры) стал бы Его свидетелем для всех, ищущих истины и духовной жизни.

Народ же между тем вовсе не соответствовал поставленной задаче. Была эйфория от указа Кира Великого о возвращении, были интенсивные, почти лихорадочные мессианские ожидания, но уже проявлялась и замкнутость общины, и некоторое презрение к язычникам, и самоизоляция, объяснявшаяся требованием строгого соблюдения ритуальной чистоты. Словом, проявились уже все те черты, которые впоследствии расцветут пышным цветом, породив худшие образцы фарисейской религиозности.

Ни о каком свидетельстве язычникам при таких условиях не могло быть и речи, не потому, что не хватало миссионеров (иудейская миссия была довольно активной на протяжении последующих столетий), а потому, что миссионеры эти свидетельствовали о себе, о своём народе, о своей традиции, — словом, о чём угодно, но только не о том главном, что было необходимо для духовной жизни: о живом богообщении и о том, как его обрести.

Делалось это не со зла и не потому, что миссионеры считали тех, к кому обращались, недостойными. Они просто были абсолютно уверены, что пока те, к кому они обращаются, не станут такими же иудеями во всех отношениях, как они сами, никакое богообщение для них невозможно. Так провалилась миссия среди язычников, которую Бог хотел организовать через Свой народ, расселившийся по всему тогдашнему цивилизованному миру, ещё до прихода Христа. Её пришлось отложить до христианских времён и возложить на Церковь.

О своём призвании и о своём пророческом служении пророк говорит как о чём-то таком, что Бог задумал ещё до его рождения. Неудивительно, что в христианской традиции это самосвидетельство Исайи приобрело мессианское звучание: слова пророка нетрудно было соотнести как с тем, что говорит о Себе Сам Иисус, так и с тем, что говорят о Мессии другие пророки, и прежде всего Исайя Иерусалимский.

Здесь отражена важная закономерность духовной жизни. Духовная жизнь — это система отношений, связывающая человека с Богом и с другими людьми. Такие отношения образуют своего рода духовную ткань, внутри которой человек и живёт духовной жизнью. Жизнью, которая, как всякая жизнь, меняет человека, ею живущего. И которая всегда, в любом случае представляет собой процесс, направляемый Богом. Вопрос лишь в том, насколько Бог в этом процессе участвует.

В какой мере Он входит в духовную жизнь человека, а в какой управляет ею извне. Тут уже всё зависит от самого человека. Не случайно же столько говорится о том, что человек, если он хочет богообщения, должен сам впустить Бога в свою жизнь. Тут не аллегория, а вполне конкретная истина духовной жизни. Весь вопрос заключается в том, будет ли Бог управлять нашей жизнью извне, соприкасаясь с ней лишь как внешняя по отношению к ней сила, или наша жизнь станет частью Его жизни. Как ни шокирующе это звучит, речь идёт именно о таком включении. Конечно, Богу наша жизнь сама по себе не нужна, Он вполне может без нас обойтись. Но Он любит нас, и в этом всё дело.

Он понимает, что это нам нужна Его жизнь. И Он готов её с нами разделить. Но если мы начинаем жить общей жизнью с Богом, то и оказывается, что мы становимся неотъемлемой частью чего-то такого, что было задумано и начало осуществляться задолго до нашего появления на свет. И чем больше в нашей общей с Богом жизни Божьей составляющей, тем больше преобладает в ней нечто сверхчеловеческое. Нечто такое, что, не вмещаясь целиком в рамки человеческой природы, всё же с ней соединяется и определяет её существование.

Так Бог входит в человека и в человеческую жизнь. Неудивительно, что в первую очередь всё сказанное оказалось возможным отнести ко Христу: в Нём это вхождение дошло до завершения, до полноты. Но и всякий человек, постольку, поскольку он впускает Бога в свою жизнь, тоже в этом процессе участвует. Настолько, насколько вмещает. И Исайя, как всякий пророк, не исключение. Он, как и все другие пророки, лишь предваряет то, что в полноте будет явлено миру во Христе.