Мысли вслух на Мк 10:32-52

Сегодняшний отрывок вновь возвращает нас к теме Царства Божия и того, как складываются в этом Царстве отношения между людьми. Интересно, что события разворачиваются здесь по дороге в Иерусалим, и Сам Иисус снова, уже, очевидно, достаточно подробно рассказывает о том, что предстоит Ему в Иерусалиме (ст.32–34). Между тем, ученики Иисуса начинают уже делить места в Царстве Божием (ст.35–37). Они, очевидно, не понимают ещё до конца, каким путём входят в это Царство (ст.38– 39). И Иисус тут же объясняет Своим ученикам, насколько отличается Царство Божие от любого земного царства (ст.42–45). Он снова, как уже бывало, обращает их внимание на то, что отношения между людьми в Царстве Божием совершенно не похожи на отношения их в этом мире: то, что для любого земного царства было бы абсурдом, для Царства Божия — норма. И абсурд, с точки зрения законов этого мира, заключается не только в том, что в Царстве Божием вовсе не нужно стремиться к первенству, чтобы стать главным, но ещё и в том, что здесь вообще нет никаких заранее известных способов, которые гарантировали бы результат (ст.40). Можно быть «первым» во всём, включая служение, можно пройти путём Христа до конца, но первого места в Царстве Божием не гарантирует даже это. По-видимому, в отличие от земного царства, где занять первое место — это почётное право для особо заслуженных, первое место в Царстве Божием — это что-то совсем другое, настолько другое, что его значение вообще невозможно измерить привычными нам мерками и описать привычными нам понятиями.

Вопрос о первенстве периодически всплывал в разговорах учеников между собой, всплывал вновь и вновь. Они, несомненно, пока ещё представляли себе Царство вполне земным, а во всяком земном государстве, даже Богом установленном, есть царь и есть приближённые. Царём они, само собой разумеется, видели своего Учителя — они ведь не сомневались в Его мессианстве, — но кто окажется в числе приближённых? Все двенадцать, это понятно, но ведь кто-то окажется в числе самых близких, кто-то сядет по правую сторону от Царя, а кто-то по левую?

Так было во все времена и во всех государствах, и апостолы просто не могли пока ещё представить себе Царство как-то иначе. Особенно замечательны эти разговоры на фоне рассказа Иисуса о предстоящих Ему страданиях и смерти. Ученики, кажется, не замечают слов Учителя — хотя на самом деле они просто не слышат Его, как нередко не слышит человек того, что не вмещается в его сознание. Иисус же снова и снова пытается им объяснить, что в Царстве, которое вошло в мир вместе с Ним, всё не так, как в земных царствах падшего мира.

Он прямо говорит ученикам: в падшем мире правители стремятся к власти прежде всего, притом к власти не столько над телами, сколько над душами тех, кем хотят править. Власть в падшем мире — способ заполучить себе других людей, их жизни, их души с тем, чтобы потом они принадлежали властителю, а тот мог бы распоряжаться ими по своему усмотрению — так же, как волен всякий распоряжаться собой, своей душой и своей жизнью. Царство устроено иначе, там вопрос власти (вернее, того, что соответствует там понятию власти в земном смысле) — это вопрос служения.

Насколько человек готов быть всем рабом, столько у него и власти (в особенном смысле слова, в том смысле, в каком оно применимо к отношениям Царства). Речь тут идёт о рабстве в том патриархальном виде, в каком оно существовало у евреев, когда раб был фактически членом семьи, но бесправным. Раб ни на что в доме не претендовал, но он жил в нём и пользовался в доме всем, чем пользовались другие члены семьи. В некоторых случаях он мог даже наследовать хозяину дома.

Работал же домашний раб так, как всегда работали рабы, не считаясь и не требуя платы. Зато он и получал столько, сколько ему было нужно: у него ведь не было фиксированного заработка. Вот такая позиция по отношению к другим и адекватна с точки зрения тех отношений, которые связывают между собой жителей Царства. В падшем мире ничего подобного, разумеется, быть не может, но Иисус ориентирует учеников именно на отношения Царства, по крайней мере, когда дело касается отношений их с Ним и друг с другом.

Насколько ученики Христа понимали Его слова о Кресте, навсегда останется для нас загадкой. Весьма возможно, что в них теплилась некоторая надежда на то, что Учитель говорит притчами и предсказание Его исполнится не буквально. Быть может, этим объясняется разительный контраст между словами Христа о смерти и воскресении и просьбой сыновей Зеведеевых. Ведь только ожидая воцарения Христа во славе, можно было просить у Него высоких мест рядом с Ним. «Не знаете, чего просите», — эти слова Христа подчеркивают глубину человеческого непонимания замысла Божьего. Тем более неуместным дерзновением выглядят слова сыновей Зеведеевых о том, что они могут пить чашу Христа и креститься Его крещением.

В ответе Христа выделяются две важнейшие вещи. Во-первых, Он говорит: «Будете пить чашу, которую Я пью». Для человека было бы естественно обличить братьев в превозношении: кто из людей может это? Но Господь говорит: будете. Дальнейшие слова Его о том, что желающий быть первым среди Его учеников должен быть всем рабом, ставят все на свои места. Не близость к трону является главным даром Христа ученикам, но именно чаша Его, возможность следовать за Ним по Его Крестному пути. Поэтому он говорит сыновьям Зеведеевым, что «высота положения» не должна быть их целью. Он открывает им возможность обрести близость к Богу, не приобретая никакого внешнего величия. Это исключительно важное откровение, относящееся к любому из Его учеников.

Апостолы всё же плохо представляли себе, что такое Царство, которое принёс в мир их Учитель, если они задавали ему вопросы о том, кому в этом Царстве предстоит занять почётные места рядом с Ним. Вероятно, для них оно было реальностью нашего мира, хотя и необычной. Быть может, они думали, что речь идёт о земном государстве, которое, однако, будет полно знамений и чудес Божиих, совершаемых их Учителем, Который, наконец-то, с помощью Божией займёт полагающееся Ему место. А вопрос о чаше и об омовении («крещении») они, скорее всего, поняли в том смысле, что прежде торжества им всем предстоит долгая борьба и на долю каждого выпадет немало страданий, что, в общем, вполне соответствовало общепринятым тогда мессианским представлениям. Однако Иисус принимает их готовность, говоря им, что им придётся пить одну с Ним чашу и омыться одним с Ним омовением, не вдаваясь в подробности и не пытаясь ничего им объяснить. Как видно, Он понимал, что в тот момент всякие объяснения были бесполезны: ученики всё равно бы Его не поняли, как не понимали они Его до сих пор. Но о том, что в Его Царстве всё не так, как в царствах земных, Иисус Своим ученикам говорит сразу же, как видно, с тем, чтобы на этот счёт у них с самого начала не было никаких иллюзий. Как видно, внутреннюю готовность не властвовать, а служить Он считает тем духовным основанием, без которого ни о какой жизни в Царстве не может быть и речи. А вот подробности устройства Царства, как видно, Он считает не столь важными: если ученики и не понимают их сейчас, то поймут позже, приобретя соответствующий духовный опыт. Так Спаситель Сам расставляет приоритеты в том, что касается духовной жизни: вначале то, без чего в Царство не войти, а уже потом, по мере накопления духовного опыта, всё остальное.

Часто, когда мы читаем о ком-то, то невольно применяем ситуацию к себе: а мог бы я так поступить, такое сказать или сделать. И когда мы ставим себя на место братьев Зеведеевых, большинству из нас, наверное, кажется, что это точно не про нас. Мы знаем, что Иисус наш Господь, мы уже находимся в поле этой «mysterium tremendum» («вызывающей трепет тайны» - Рудольф Отто), и это не дает нам обращаться к Нему столь дерзновенно. Но чтобы понять, что несет в себе поступок братьев, надо попытаться отринуть на какое-то мгновенье это чувство. Мы сразу выносим вердикт: они хотели власти и почета. А может быть нет? Может быть, они просто хотели помогать Иисусу самым непосредственным, прямым образом, стать Его правой и левой рукой? А теперь оборотимся на себя. Разве нет у нас такого желания максимально преуспеть в своей духовности, чтобы стать как можно более праведным, как можно ближе стать ко святым, своего рода амбиция, дерзновенный порыв, стать орудием Божественного промысла в этом мире. И тогда мы какой-то невообразимой энергией кидаемся на тех, кому плохо, изо всех сил стараясь им помочь. Но вот тут нас и ждет та самая опасность, о которой говорит нам сегодня Господь. Творить Божьи дела может тот, «кому уготовано». А мы должны смиренно и спокойно делать все, что мы можем, понимая, что если и будет какая-то иерархия в Царствии Божием, мы займем в ней последнее место.

Судя по всему слова Иисуса о кресте, который нужно взять (то есть подобно приговоренному на казнь взвалить себе на плечи перекладину, которую прибивали к столбу, служившему для казни через распятие) и о Своей гибели привели учеников в полное замешательство. Они, как говорит евангелист, «были в тревоге», а временами их охватывал ужас. Но почему с ними такое происходило? Разве не были они готовы умереть за своего Наставника и Лидера? Разве не предвещали уже самые ранние столкновения с книжниками, иродианами и даже фарисеями, вполне прогнозируемые преследования Иисуса и Его единомышленников?

Однако дело здесь было, видимо, ни в трусости и ни в разрушении иллюзий относительно предстоящей борьбы с коррумпированной и антинародной властью. В полное отчаяние их приводил принципиальный отказ Иисуса, перед лицом теперь уже реальной угрозы быть уничтоженным государственной машиной, от силовых методов и вообще от какой-либо самозащиты. И действительно, в словах и действиях Иисуса в последние недели жизни поражает эта обреченное стремление к гибели и одновременно абсолютная убежденность, что иначе действовать просто невозможно. Он целиком был захвачен силой Бога и, в конце концов, осуществил Свою миссию, Свое предназначение. Пошел для этого до конца, вопреки всему...

И как мелко и нелепо на этом фоне выглядят просьбы учеников о каких-то привилегиях и почестях в Царстве Божием. При чем оказывается неважно, понимали ли они его по земному или как-то духовно (что тоже не исключено). Ведь христианство это вовсе не зарабатывание заслуг и не вырабатывания в себе особенных сверхъестественных качеств. Христианство, то есть следование за Христом – это жизнь согласно призванию, творческая реализация каждым христианином своего уникального предназначения, подчас вопреки всему, и не редко с опасностью для жизни. И все это не ради «небесного» блаженства, наград, титулов, а с целью уже здесь и сейчас обрести гармонию с собой и счастье единения с людьми и Богом – в радостном взаимообогащении и жертвенном расточении себя.

Путь апостолов за Христом не был лёгким. И не потому, что они знали, что ждало Его и их впереди, а как раз именно потому, что не знали. Разумеется, после исповедания Петра никто из них не сомневался в том, что Иисус — Тот Самый обещанный Богом Мессия, Которого так ждал народ Божий.

Но действовал-то этот Мессия как-то совершенно загадочно и непонятно. Апостолы были людьми своего времени, от Мессии они ожидали того же, чего и большинство их современников: Он должен был начать мессианскую войну с язычниками, а значит с Римом, победить в этой войне, восстановить (фактически, создав заново) сильное еврейское государство, основанное на законах Торы, и стать царём этого государства.

Если бы Иисус действовал так или хотя бы собирался действовать, апостолам всё было бы понятно. Конечно, мессианское восстание и война, которая за ним неизбежно должна была последовать, не пугать не могли. Но к этому апостолы были готовы, перспектива войны как таковая их бы вряд ли привела в ужас. Ужасало их другое: то, что Иисус как раз не собирался делать ничего из того, чего они от Него ожидали. Более того: Он всё чаще заговаривал с ними о смерти, которая Его ждёт. А это было уже совсем непонятно.

Конечно, в пророческих книгах образ страдающего Мессии присутствует, и все о нём прекрасно знали. Но образ этот интерпретировали обычно в том смысле, что пострадать Мессии, возможно, придётся как раз во время мессианской войны, и мера Его страданий будет зависеть от греховности и нечистоты тех, кто окажется рядом с Ним. Но о смерти Мессии никто не думал и не говорил. Предполагалось, что после всех страданий Мессия в конце концов выйдет из войны победителем и станет наконец Царём Своего Царства, которое, впрочем, воспринималось, как явление вполне земное.

Если бы Мессия умер, это было бы совершенно немыслимой вселенской катастрофой: ведь тогда оказалось бы, что Божий план избавления нарда и созидания Божьего Царства рухнул. А Иисус между тем снова и снова говорит о том, что в Иерусалим Он идёт не на победу и не на торжество, а на смерть. Было от чего Его ученикам прийти в ужас. Но они всё же идут за Ним: ведь другой дороги для них больше нет. Идут в неизвестность вслед за Учителем.

Апостолы пытаются понять Христа обычной человеческой логикой. Их повседневные представления еще не преображены тем светом, который они недавно начали получать от Учителя, поэтому они сами «не знают, чего просят».

Многие из нас приходят к Богу для того, чтобы получить. И Он многое нам дает, но мы ненасытно требуем еще и еще — и в итоге, как в известной сказке, оказываемся у разбитого корыта.

А между тем Христос Сам, с точки зрения преуспевающего окружения, остался у «разбитого корыта» — в Гефсимании и на Голгофе. Каждому, кто хочет быть с Ним, Он предлагает разделить то, что в глазах окружающих — поражение и неудача. Но только так, через крест — к Воскресению. Приняв хотя бы часть Его умаления (только ничтожную часть, ведь Христос и не хочет, чтобы мы взваливали на себя то, что не в силах вынести), можно получить право разделить с Ним радость Торжества. Но именно в эту радость нас хочет ввести Тот, Кто пришел не для того, «чтобы Ему служили, но чтобы послужить».

Исцеления совершаются Иисусом всякий раз немного по-разному. Иногда Он прикасается к человеку, возлагает на него руки, а иногда говорит, как исцелённому Им слепому на Иерихонской дороге: вера твоя спасла тебя. Что же в таком случае спасало других? Разве не вера? Разумеется, она: без веры Иисус не может помочь никому. Речь идёт, конечно же, о вере как о доверии, доверии Богу и доверии Ему Самому, Тому, через Кого действует Бог, Божья сила и Божья любовь.

Для исцеления такого доверия было достаточно: исцеляемый мог не понимать по-настоящему, Кто стоит перед ним, он мог не видеть в Иисусе Мессию или тем более Сына Божия. Важно было другое: доверие Иисусу как Тому, через Кого Бог действует и притом действует в полноте, так, что для Него нет ничего невозможного.

При условии такого доверия человек может не просто установить с Иисусом доверительные отношения — он может стать частью Его жизни, а значит, и частью Царства, хотя бы отчасти и на время. Полнота такого вхождения в жизнь Царства определяется во многом духовным состоянием человека. В принципе всякий исцеляемый Иисусом человек мог бы, приобщившись через Него жизни Царства, остаться его жителем, разумеется, при условии сохранения того состояния, которое он пережил в момент исцеления. Он тогда разделил бы со Христом Его путь и был бы одним из тех, для кого Пятидесятница стала бы не началом, а завершением пути — или, по крайней мере, одного из его этапов.

Для большинства исцелённых, однако, исцеление становилось лишь возвращением в то состояние, которое доступно людям в падшем мире. Мало кто из них рассматривал исцеление как отправную точку дальнейшего духовного пути. Между тем исцелённый Иисусом на Иерихонской дороге слепой пошёл за Иисусом.

Он решил разделить с Тем, Кто его исцелил, по крайней мере, часть пути. Для такого шага доверия нужно куда больше, чем для того, чтобы просто подойти и попросить об исцелении. При таком доверии для исцеления не требуется даже физического контакта — достаточно одного доверия, самих отношений как таковых. Евангелист ничего не говорит нам о дальнейшей судьбе Вартимея, но одно ясно: за Иисусом он пошёл. Насколько далеко — дело их двоих.

Евангелие от Марка, описывая исцеление слепого, дополняет рассказ одной замечательной подробностью, которой нет в Евангелии от Луки: помимо имени исцелённого, евангелист упоминает ту фразу, которой окружающие напутствовали его, говоря: «не бойся, вставай, Он зовёт тебя». На первый взгляд, ситуация кажется парадоксальной: человек, который только что сам звал Иисуса, не обращая никакого внимания на реакцию окружающих, теперь вдруг, как бы пугаясь чего-то, останавливается и не решается приблизиться к Тому, Кого только что звал на помощь. Чего же боится Вартимей? Уж конечно, не людей. Если бы он боялся людей, он не стал бы кричать Тому, Кого все считали великим Пророком с тем, чтобы привлечь к себе внимание. И Самого Иисуса, как Человека, он тоже не боится. Видимо, Вартимей вдруг почувствовал нечто необычное, нечто, что этот удивительный Пророк несёт с Собой и в Себе. Почувствовал то самое Царство, о котором Сам Иисус не уставал свидетельствовать, говоря, что оно «приблизилось». И, почувствовав, вдруг как бы оробел и остановился. Он, наверное, не был силён в богословии. Едва ли ему были известны тонкости тех многочисленных мессианских теорий и концепций, которые изучали тогда в академиях Иерусалима и Вавилона. Но дыхание Царства он, как видно, почувствовал, почувствовал просто потому, что полностью доверился этому странному и необычному Учителю. А почувствовав, вероятно, понял, что войти в него не готов. А окружающие, не понимая, что остановило этого, только что столь решительного, человека, подталкивают его вперёд: иди, тебя зовут. И Вартимей идёт. Окружающим кажется, что он идёт навстречу своему исцелению. А он между тем делает шаг в Царство.

При встрече с Иисусом одни исцеляются, другие — нет. Одни Его замечают, другие игнорируют. Одни подходят, другие проходят мимо. А из подходящих одни приходят за Царством и за жизнью, другие — чтобы поспорить или подловить на слове. Каждому своё. Слепой у дороги хочет исцеления. Хочет прозреть. Увидеть. Увидеть прежде всего Того, Кто может вернуть ему зрение. Саму возможность видеть. Возможно ли это? Да, конечно. В Царстве возможно всё — а этот слепец ведь всеми силами стремится как раз к Тому, Кто принёс Царство в мир.

Возможно — но только при одном условии: встреча становится главной целью. Единственно важной. Такой, ради которой, если надо, можно отодвинуть в сторону любые условности, любые правила, запреты и ограничения. Не Божьи заповеди, конечно, а именно ограничения и правила, придуманные людьми — так же, как и человеческие мнения. Слепец называет Иисуса сыном Давида, а значит, Мессией. Слепца пытаются заставить замолчать — никто ведь Иисуса официально Мессией не признавал. Да и неофициально мнения сильно разнились.

Иисус вообще на тот момент был в общественном мнении личностью скандальной. Или, по крайней мере, неоднозначной — во всех отношениях. Чтобы так к Нему рваться, надо было полностью Ему доверять. Доверять даже не вопреки, а поверх всех общественных условностей. Попросту эти самые условности игнорировать — и видеть одного лишь Человека как такового. Вот такие отношения со Христом действительно спасительны. Не потому, что Он Бог и Человек одновременно, а потому, что отношения настоящие. Не будь они настоящими, даже Его божественность не помогла бы.

В конце концов всё ведь определяется именно отношениями, их глубиной, их подлинностью — будь то отношения с Богом или с человеком. Настоящие отношения всегда необусловленные. Они не могут быть обусловлены никакими внешними факторами — социальными, религиозными или любыми другими. Только в этом случае отношения становятся действенными, меняя тех, кто в них вступает. Тогда в отношениях со Христом возможно всё — чудеса, исцеления, приобщение к Царству. Иначе — всё бесполезно, даже если встретиться с Ним лицом к лицу.

Услышав крик слепого: «Помилуй меня», - Иисус сразу же откликнулся и вступил с ним в диалог. Но исцеление произошло не сразу. Прежде чем сотворить Свое чудо, Он спросил Вартимея, чего тот, собственно, хочет, в чем должно заключаться это помилование. И слепой сразу сказал: «Чтобы мне прозреть». И тогда он не только получает обычное зрение, но и уверенность в том, что перед ним Христос. Недаром «он пошел за Иисусом по дороге».

Иногда Господь ждет от нас, что мы сами осознаем свою проблему, сформулируем, в чем именно мы не можем справиться без Его чуда. Не в этом ли состоит одна из сторон таинства исповеди? Пока мы не осознаем своего греха, не выскажем его в присутствии священника, он не может быть нам отпущен.

Вартимей хочет прозреть. Часто люди, которые чего-то просят, одновременно этого опасаются, ведь тогда привычный образ жизни придется изменять, а это всегда создает проблемы. Если Вартимей прозреет, он будет вынужден перестать просить милостыню и начать искать работу и вообще принять ответственность за себя и окружающих. Но он к этому готов и не только взывает ко Христу, но идет к нему, сбросив верхнюю одежду, возможно, свою единственную ценность. Вартимей рискует не найти ее, если не прозреет, но он готов отбросить все ценное, чтобы просить главное. Он идет к Иисусу и, прозрев, остается с Ним. Как часто нам мешает пойти к Иисусу и получить от Него подлинное зрение та «верхняя одежда», для каждого своя, в которую мы вцепились...

Сегодня мы читаем рассказ евангелиста Марка о том же исцелении слепого, о котором повествовал евангелист Лука. Оба рассказа в точности совпадают по своей сути; евангелист Марк лишь добавляет, по сравнению с Лукой, несколько деталей. Во-первых, он сохранил для нас именование иерихонского слепца: Вартимей (евр. Бар-Тимей, сын Тимея, поясняет пишущий по-гречески Марк).

Кроме того, Марк обращает внимание на то, что окружавшая Господа Иисуса состояла не из одних фарисеев. В ней нашлись люди, которые обратились к слепцу со словами, достойными учеников Господа Иисуса Христа. Удивительная сила милосердия и принятия человека слышится в обращении: «Не бойся, вставай, зовет тебя». Значит, окружающие не только шикали на слепого, чтобы тот не мешал вступлению Христа в Иерихон — другие, напротив, подбадривали его. Может быть, слепец не слишком надеялся, что неизвестный ему Учитель из Галилеи откликнется на его мольбу. Может быть, он не был уверен в том, что Иисус способен исцелить его. Наконец, рассказ Марка позволяет думать, что восклицание слепца «Сын Давидов, помилуй меня», было не столько исповеданием твердой и ясной веры, сколько своеобразным вопросом ко Христу. Пророчество Исайи гласило, что Христос, Сын Давидов, будет исцелять слепых. И вот, слепой обращается к окруженному толпой Учителю. Возможно, его слова подразумевают: «если Ты тот самый Сын Давидов — помилуй меня, исполни пророчество». И только когда Христос останавливается и зовет Вартимея, бедный слепец понимает, с Кем ему выпало повстречаться. Как это часто бывает, он сам испугался собственной дерзости и, оробев, не мог двинуться с места. Потому и пришлось ученикам говорить ему: «Не бойся, вставай, зовет тебя».

С этим же, может быть, связана и третья деталь, сохраненная Марком и не упомянутая Лукой. Вскочив, Вартимей сбросил с себя пыльный плащ (гиматий, похожий на римскую тогу), в который он был закутан, и бегом бросился к Иисусу. Возможно (как принято думать), плащ мешал ему быстро двигаться; может быть, это был жест почтения к Учителю... Так или иначе, он подтверждает впечатление, что для Вартимея было неожиданным то, что Учитель снизошел до его вопля.

Наконец, есть еще один важный момент: обращение слепого ко Христу. Евангелист Лука, записавший этот рассказ «по исследовании» церковного предания, ставит в качестве обращения обычное для грекоязычных христиан слово «Господи» (греч. Kurios). Марк же, переводивший на греческий и записывавший свидетельство апостола Петра (очевидца этого исцеления), ставит здесь без перевода арамейское слово «Раввуни», «учитель». Эта форма обращения проникнута исключительным почтением; она подчеркивает божественное происхождение возвещаемого Учителем учения. По свидетельству евангелиста Иоанна, именно это обращение вырывается из уст потрясенной Марии Магдалины, когда она видит Воскресшего Христа. Вероятно, для Вартимея его диалог с Господом Иисусом стал именно встречей с Самим Богом — Учителем и Пастырем Израиля. Вот что Господь называет верой, спасшей слепого.

И, конечно, очень яркая деталь — то, что прозревший Вартимей пошел за Иисусом по дороге. А куда еще, за кем же еще идти прозревшему человеку, кроме как за Иисусом? Так Петр в трудный момент говорит: «Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы жизни вечной». Прозрение дает Вартимею возможность не только видеть мир, но и видеть в нем самое главное — Сына Божьего.

На появление Иисуса разные люди реагируют по-разному. И наиболее непосредственной реакцией отличаются, как правило, те, кто ищет у Него помощи, чаще всего исцеления. Оно и понятно: таким людям обычно бывает нечего терять. Какой спрос со слепого нищего, сидящего у большой дороги? Окружающие пытаются заставить его замолчать или, по крайней мере, не кричать так громко.

Их можно понять: об Иисусе в народе шли уже в это время самые разные слухи, отношение к Нему и к Его проповеди было неоднозначным. Многим уважаемым и авторитетным в религиозном обществе людям она казалась как минимум сомнительной. Но слепому нищему на обочине дороги было мало дела до этих уважаемых и авторитетных людей: никто из них помочь ему не мог. Да и не нужен он был уважаемым и авторитетным людям. Конечно, милостыню ему подавали, и с голоду он не умирал.

Но этим и ограничивалось то, что он мог получить от общества и от уважаемых в обществе людей. А тут кто-то, кто может помочь по-настоящему, исцелить, избавить от слепоты. Какой-то проповедник. В народе говорят — пророк. Может, и не пророк, но исцеляет — это точно. Если такой проходит мимо по дороге — как не воспользоваться возможностью? Как не позвать? Тем более, если прозреть — главная цель и главный смысл жизни. Тут работает важный духовный закон: чтобы отношения с Богом, отношения со Христом были полноценными, нужно, чтобы они стали безусловными. Чтобы человек шёл за Христом без оглядки.

Без оглядки на традицию, обычаи, религиозные авторитеты. Иначе ничего не получится. А чтобы так пойти, нужна внутренняя свобода от всего этого. Такая, как у слепца при дороге, которому нечего терять. Который хочет одного, и хочет всей душой, всем существом. Он, конечно, ещё не понимает, с Кем имеет дело. Но решимость его велика, такой нет у тех, кто пытается заставить его замолчать. И благодаря этой своей решимости и доверию к Незнакомцу нищий слепец получает желаемое. А те, кто пытались заставить его замолчать, не получают ничего. Оно и не удивительно: они ведь ничего и не искали.

После того, как богатый юноша не смог последовать слову Господа Иисуса, раздать все и стать Его учеником, Господь, обращаясь к ученикам, говорит о том, как трудно богатому войти в Царство Небесное. Объясняя ученикам, что же произошло Господь говорит: «как трудно надеющимся на богатство войти в Царство Божие». Верблюд, пытающийся войти в игольные уши — образ, запомнившийся ученикам навсегда. Обычно внимание читателей оказывается привлеченным к этой странной, несколько даже сюрреалистической картине. Быть может, сделанный евангелистом Марком перевод этого высказывания на греческий с арамейского, на котором говорил Христос (и рассказавший об этом Петр), и не вполне совершенен — мы не знаем этого. Очевидно, что Господь говорит о чем-то абсолютно невозможном, и именно это запомнил Петр и перевел Марк.

Слова о надеющихся на богатство, однако, встречаются в поздних версиях евангельского текста. Возможно, переписчики вставили их туда по аналогии с рассказами других евангелистов (в Средние века существовала такая тенденция к унификации рассказов синоптиков). Наиболее древние рукописи не содержат этих слов, и текст Марка звучит в них просто поразительно. Господь говорит: «Дети! как трудно войти в Царство Божие; легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому — в Царство Божие». Дело, таким образом, даже не в богатстве: в Царство Божие, по словам Христа, вообще трудно войти. Богатство и упование на него — лишь частный, особенно яркий пример.

Именно так понимают слова Христа ученики. И поэтому они не говорят о богатстве (тем более, что у них его нет). «Кто же может спастись», спрашивают они Господа. Петр, недоумевая, задает еще более конкретный вопрос: «А мы, последовавшие за Тобой? Неужели нам тоже трудно войти в Царство Божие?» У учеников создается впечатление, что войти в Царство Божие невозможно вообще никому, даже им, оставившим все. Вот на этот вопрос Господь и дарует нам слово великой надежды: «Человекам это не возможно, но не Богу, ибо все возможно Богу». Никакие человеческие заслуги не помогут войти в Царство Божие. Только Сам Бог совершает наше спасение, и наши человеческие представления здесь бессильны: многие будут последние первыми и первые последними; для людей это — тайна. Но, главное, что это — великая надежда, открытая для всех.

Как бы уточняя Свои прежние слова, Иисус говорит: трудно надеющемуся на богатство войти в Царство Небесное. Казалось бы, в этих словах звучит надежда: ведь можно быть богатым, полагаясь не на то, что имеешь, а на Бога. Но на деле всё оказывается куда сложнее. Ученики в ужасе: они уверены, что Царства им не видать. Решительнее всех, как часто бывало, оказывается Пётр: он задаёт Учителю вопрос, который хотели, но боялись задать все. Он говорит Иисусу: вот, мы оставили всё и пошли за тобой. Этого мало? Нужно что-то ещё? Что мы получим, сделав то, что сделали? Кто мы: богачи или бедняки? На что мы надеемся? Такие вопросы задают обычно тогда, когда происходит нечто непонятное. Так оно и было: апостолы действительно не понимали почти ничего. Они доверяли Учителю, но всегда понимали Его с трудом. А теперь начинался самый настоящий театр абсурда, за которым уже просматривалось нечто настолько ужасное, что апостолы цепенели от одной мысли об этом ужасе. Иисус же указывает им единственный выход: смотреть лишь на Царство, жить только им, постоянно пребывать в нём. На вопрос: что нам будет? Он отвечает: не будет, а есть, уже здесь и сейчас. А впереди вас ждёт нечто ещё более радостное. А если не увидите, не сумеете принять здесь и теперь, никакого «потом» не будет. Ведь Царство уже приблизилось. И войти в него надо сейчас, не откладывая на потом.

«Многие же будут первые последними, и последние первыми» Что значат эти слова? Почему это должно быть так? Мы привыкли к подобного рода словам и нас уже ничто в них не удивляет? Понятно, что последним самым бедным и несчастным должно по справедливости воздастся в ином мире и честью и властью. Но, как мы ни раз говорили уже с вами, такая логика не выходит за пределы логики коммунистов: «кто был ничем, тот станет всем». И нельзя даже помыслить, чтобы соединить эту душегубительную силу с учением нашего Господа. В позднесоветские времена ходил такой анекдот: в 17-ом году старая княгиня выглядывает из окна и спрашивает у проходящего мимо человека, что там за шум, что происходит. Человек ей отвечает, что это красноармейцы хотят, чтобы не было богатых. Странно, отвечает она, мой дед хотел, чтобы не было бедных. Так вот эта логика перетряхивания мира вверх тормашками, которой служили большевики, не имеет ничего общего с учением Господа нашего, который есть Бог доброты неизреченной, а есть всего лишь злая на него пародия. И вот попробуем подумать, что же все-таки обозначают эти слова: Многие же будут первые последними, и последние первыми. Представим себе картину: группа бегунов на старте. Дают сигнал и все начинают бег. Кто-то вырывается вперед, а кто-то отстает. И вдруг дают сигнал бежать обратно к старту: кто прибежит первым? Очевидно последние. И вот это движение возврата видится нам как покаяние, ибо «метанойа» есть поворот, возврат. Пусть это всего лишь образ. Но почему не могло быть, что Господь именно это хотел сказать? Вспомним 84 псалом: оставил еси вся беззакония людей Твоих покрыл еси вся грехи их возвратился еси от гнева ярости Твоея возврати нас Боже спасений наших (и такая же ситуация скажем в Вульгате, где дважды звучит это conversus – converte, что пропало в синодальном переводе, где стоит отвратил — восстанови). Все это представляется нам неким пусть не слишком весомым, но все-таки аргументом в пользу нашего образа для сегодняшних слов Господа, пусть мы и разошлись несколько с использованием этого образа апостолом Павлом.