Мысли вслух на3 Марта 2025

Пост — старая яхвистская традиция, известная ещё со времён Патриархов. Корни её уходят в глубь истории, в такую древность, о которой историкам остаётся сегодня лишь догадываться. Изначальный смысл поста (во всяком случае, у семитских народов) был связан с воздержанием от пищи в знак траура. Это мог быть траур личного характера (к примеру, по умершим родственникам) или общественного (например, поститься мог целый город во время осады, эпидемии или стихийного бедствия). Во втором случае пост сопровождался обычно покаянной молитвой.

Во времена же, когда была написана вторая часть Книги Исайи, пост был связан, прежде всего, с сокрушением о собственных грехах: предполагалось, что постящийся скорбит о себе, как о духовном мертвеце, которому из-за его грехов не найдётся места в мессианском Царстве. С течением времени пост перестал переживаться так личностно и трагично, превратившись в своеобразную благочестивую традицию, которая должна была напоминать человеку о его греховности.

Иногда такое благочестие бывало показным: постящиеся всем своим печальным и даже трагическим видом хотели показать, как скорбят они о своих грехах. Они категорически отказывались от пищи и питья, если им их предлагали (посты в те времена предполагали полное воздержание от пищи и воды в течение дня), ходили в разодранной одежде и с посыпанной пеплом головой (обычные в те времена знаки траура), — словом, всячески давали окружающим понять, что они постятся.

Пророк же предлагает вместо этих знаков показного благочестия то, что стало бы признаком подлинного раскаяния, если бы человек стал действовать так: он предлагает кающемуся те дела милосердия, которые он мог бы сделать. В самом деле: какой бы грех человек ни совершил, Бог может ему его простить, если раскаяние будет искренним.

С другой же стороны, человек, действительно раскаивающийся в своём грехе и желающий восстановить нормальные отношения с Богом, должен, по мысли пророка, не заниматься ненужным ни ему самому, ни Богу самобичеванием, тем более напоказ, а делать дела, свидетельствующие о его любви к ближнему, в такой любви нуждающемуся.

Это не удивительно: ведь духовная жизнь — в первую очередь, отношения, связывающие человека с Богом и с ближними. Грех разрушает их, и раскаивающийся должен прежде всего постараться восстановить разрушенное. Для восстановления же нет лучшего средства, чем дела любви и милосердия. Потому-то Бог устами Своего пророка и указывает на них, как на свидетельство подлинного раскаяния, которое может вернуть грешника на путь Божий.

При чтении поэмы о сотворении мира сразу же бросается в глаза её своеобразный драматизм. В самом деле: в первый день мир весь пронизан тем светом присутствия Божия, которое в яхвистской традиции известно под именем «славы Яхве» или «славы Господней». Оно сопровождает народ на всём протяжении его истории; а в первый день, по слову священнописателя, этим светом сияет весь мир, и тьме в нём места нет. А затем, во второй день, мир захлёстывает вода, та самая вода, о которой говорится во введении к поэме, в тех первых двух стихах, что предшествуют описанию шести дней творения. Но во введении вода появляется лишь во втором стихе, там, где земля оказывается отделённой от неба; в первом стихе, где она с небом составляет одно целое, воды нет. А ведь вода — символ хаоса и тёмных сил, противостоящих Богу, так во всех мифологических мирах всех народов древности, так и в Библии. И тогда оказывается, что сотворение мира, каким мы знаем его сегодня, было не простым и не лёгким, оно происходило вопреки сопротивлению тех противостоящих Богу сил, которые пытались помешать Ему в осуществлении Его замыслов, быть может, задолго до появления не только человека, но и того мира, в котором мы живём сегодня. И человеку неизбежно предстояло в свой срок стать участником этого противостояния.

С человеческой точки зрения, всякий риск должен быть оправдан. Конечно, ученики оставили не такое богатство, какое было у благочестивого юноши, но все равно, Петр спрашивает Господа о награде. И в самом деле: ради чего они терпят лишения, скитаются вместе с Ним по стране, ради чего им идти за Ним на крест (слова «Возьми свой крест» могли быть ими поняты только буквально)? Наверное, вполне они осознают ответ на этот вопрос только после Воскресения и Пятидесятницы, когда они сами всем своим существом увидят, ощутят неизмеримое богатство Божьей жизни, которое будет им дано. Мы тоже (кто-то реже, кто-то чаще) задаем тот же вопрос: ради чего? Христианство становится невыносимо тяжелым и душным, когда превращается в голую систему моральных запретов, идеологических предписаний и догм. Только жизнь Духа, только радость молитвы приносят нам осознание того, как много мы получаем уже здесь, «среди гонений», еще находясь на пути к Царству.

И вот начинается самая захватывающая часть этой истории: Иосиф встречается со своими братьями. Неузнанный братьями, он ведет с ними сложную игру: они несколько раз приходят в Египет за хлебом, где их ждут все новые встречи со странным чиновником фараона. Этот человек все время пытается уличить их в преступлении, называя их шпионами, но подразумевая совсем другое дело, лежащее у них на совести. Ради чего вся эта игра? Не проще ли сразу открыться братьям, прямо обличить их? Но у Иосифа другой план: он не хочет обличать их, он хочет, чтобы они сами поняли весь ужас своего преступления. Для этого он несколько раз ставит их перед возможностью потерять еще одного брата, Симеона или младшего Вениамина. Несколько лет назад они не задумываясь отреклись от брата, но теперь — в них начинает просыпаться совесть. Может быть, это и было замыслом Иосифа? У этой интриги есть и духовный смысл, ведь Иосиф действует здесь как бы от имени Бога. Бог тоже редко обличает человека прямо — слишком велик риск, что человек рассмеется в ответ. Бог начинает с ним игру, постепенно открывая ему истинную суть его жизни, терпеливо ожидая, когда наконец он проснется и увидит ее в совсем другом свете.

Сегодняшнее чтение представляет собой не что иное, как древнее пророчество, произнесённое неизвестным пророком в адрес каждого из двенадцати еврейских племён и вложенное традицией в уста самого Иакова. Конечно, в принципе нельзя исключать, что пророчество это действительно был произнесено самим Иаковом. Однако надо заметить, что Библия рисует нам образ Иакова скорее как человека, наделённого даром пророческих сновидений, чем пророка в традиционном для тех времён смысле слова, на которого Иаков всё же был не очень похож. Впрочем, иногда пророческий дар проявлялся и у таких людей, от которых этого никто не ожидал. Как бы то ни было, очевидно одно: историческая судьба каждого из двенадцати еврейских племён предсказана здесь как нечто непреложное и заранее Богом запланированное. И тогда встаёт вопрос: а насколько вообще запланированы заранее все исторические события и повороты? И какова в таком случае роль человека в истории? Вопрос не праздный: ведь мера свободы в данном случае, как и в любом другом, определяет меру ответственности. Нельзя требовать от человека ответственности за то, что не в его власти. Между тем, даже то пророчество, которое мы находим в сегодняшнем отрывке, касающееся, разумеется, не всего человечества, а одного лишь народа Божия, уже заставляет предположить, что с предопределённостью всё не так однозначно. Конечно, роль каждого из двенадцати колен расписана здесь достаточно жёстко. Но при этом мы нередко видим и указания на те племенные особенности, которые обусловливают выбор Богом того или иного места в жизни и истории народа Божия для соответствующего племени. Нельзя ставить во главе народа того, кто не в состоянии сдержать свою ярость (ст. 5 – 6); не стоит оставлять власть тому, кто не владеет собой и не может соблюсти элементарные нравственные нормы (ст. 3 – 4). Учитываются и определённые племенные особенности и склонности: кому-то в удел достаётся море (ст. 13), кому-то — плодородные земли (ст. 20), а кому-то придётся много воевать (ст. 19). Каждому своё, и едва ли одни в данном случае захотели бы поменяться местами и занятиями с другими. Но если так, то роль и место каждого племени определяется не одним решением Божьим; решение это, как видно, принимается с учётом того, каким стало то или иное племя в глазах Божьих. А это, естественно, зависит уже не только от Бога, но и от человека.

Увидев и услышав всё, сказанное и показанное ему Богом, Иов раскаивается в том, что говорил Богу прежде, до встречи с Ним (ст. 1 – 6). И это второе раскаяние было не таким, как первое (Иов. 40 : 3 – 5). Первое раскаяние было вызвано осознанием того факта, что Иов был неправ перед Богом, что он ошибался, думая, будто Богу нет дела до отдельного человека вообще и лично до него, Иова, в частности. Теперь же раскаяние Иова глубже, он сам говорит, что раскаивается «в прахе и пепле» (ст. 6) — выражение, которое употреблялось тогда, когда человек хотел сказать, что он глубоко сожалеет обо всём, сделанном прежде. Такое раскаяние, очевидно, должно было означать и отказ от того, что прежде Иов считал праведностью, от тех требований, которые он выдвигал Богу, желая с Ним судиться (ст. 3 – 4). Сам Иов объясняет свой отказ просто. Он говорит Богу: раньше я только слышал о Тебе, а теперь вижу Тебя (ст. 5).

Казалось бы, произошло именно то, чего Иов так долго ждал и так сильно желал, теперь, наконец, он может высказать Богу всё. Но, очевидно, во время встречи произошло нечто, полностью изменившее и самого Иова, и его взгляд на собственную праведность. Он, как видно, действительно только теперь и стал настоящим праведником, и сам это понял; прежняя же его праведность теперь показалась ему чем-то вроде детской игрушки, которую он всерьёз демонстрировал Богу, требуя взамен каких-то особых прав и особого положения в мире, где идёт война между Богом и силами тьмы. Прежняя праведность Иова не выходила ещё за религиозные рамки, она была праведностью человеческой, для Бога безусловно ценной, но не дававшей человеку возможности жить полноценной духовной жизнью. Теперь же Иов понял, что такое праведность Божия, которую можно обрести, лишь полностью предав себя в волю Божию и перестав надеяться на какие бы то ни было собственные заслуги, даже те, что связаны с достижениями в области религиозной жизни. Но полное предание себя в волю Божию было, конечно, совершенно невозможным без той встречи с Богом лицом к лицу, которой Иов так желал, хотя он и ждал от этой встречи совсем не того, что произошло. Он хотел судиться с Богом, но, увидев всё, что мог открыть Бог человеку, отказался от своего намерения и сдался Богу, признав поражение. Однако это было поражение не столько перед силой Бога, сколько перед Его любовью и мудростью. Потому Бог и поручает друзей Иова его молитвам (ст. 7 – 9): ведь Иов уже прошёл тот путь, на который они ещё и не ступали. Конечно, религиозность имеет своё значение и свой смысл, в ней есть своя относительная правда. Бог говорит Иову, что его друзья свидетельствовали о Нём «не так верно, как Иов» (ст. 7). Но есть в отношениях с Богом нечто большее, чем религия — откровение и Царство, пережитые Иовом во время встречи с Богом, как несомненная реальность.