Мысли вслух на2 Апреля 2025

В контексте пророчества о спасении, которое Бог совершит во Христе, записывает Второисайя (неизвестный нам по имени автор второй половины книги пророка Исайи) эти потрясающие слова. Они обращены ко всем и каждому, независимо ни от чего. Как часто мы впадаем в отчаяние и ропщем, обижаемся на Бога, потому что нам кажется, что Он бросил нас на произвол судьбы. И дело не только в том, что мы не замечаем Его благодеяний, не замечаем всех Его бесценных даров: свет и воздух, пищу и работу, силы жизни и саму жизнь. Они нам, конечно, даны, и мы, конечно, недостаточно благодарны Богу за них.

Но мы нуждаемся в гораздо большем: в Его сострадании, в Его защите, в том, чтобы Он избавил нас от мрачной перспективы смерти. Именно поэтому так важно для нас, что Господь никогда не забудет нас, и память Его и Его сострадание превосходят даже материнскую любовь, иными словами — превосходят все, что мы знаем в этом мире как любовь и память. Просто поразительно, насколько надежной становится жизнь, если положиться на истину этого обещания Божьего. Даже в самом страшном, в страдании и смерти появляется надежда, если мы поверим этим словам. Эта нажеда особенна сильна в день Воскресения.

Из нескольких упомянутых в Книге Бытия встреч Авраама с Богом подробно описаны только две. Вторая из них — о том, как Авраам и Сарра получают новые имена, и о том, как Бог начинает действовать — именно во время второй встречи Он говорит Аврааму, что через год у него родится сын. Бог наконец-то прямо входит в его жизнь и в жизнь его семьи. С рождением сына понятно — это было обещано Аврааму ещё раньше; но что означает перемена имени? В древности такая перемена если не всегда, то очень часто имела смысл посвятительный, инициатический. Как и обрезание, упомянутое здесь же, в рассказе о второй подробно описанной в Книге Бытия теофании Аврааму.

Многие исследователи Библии полагают, что рассказ об обрезании — поздняя вставка в текст, следствие того, что древнее предание, будучи записано, прошло через руки редакторов из священнической среды. Некоторые понятия, этой среде свойственные, в описании второй теофании действительно можно найти, но всё же рассказ об обрезании, даже если он и был прибавлен к древнему преданию позже, оказался удивительно уместен: обрезание ведь действительно было инициатическим обрядом с очень ранних времён. Вначале это были возрастные инициации, а затем — и религиозные. Скорее всего обрезание во времена Авраама действительно воспринималось и им самим, и его соплеменниками как знак своего рода посвящения Богу.

Одного обрезания было мало. Перемена имени ведь предполагает, что меняется сам человек, что он становится иным, новым, а прежний, старый, исчезает, уступая этому новому своё место. И Бог не случайно называет Себя именем Эль-Шадай, «Бог силы» (обычно это имя переводят — и Эль Шадай становится «Богом Всемогущим»). Речь идёт о силе, которую в древности почитали все, потому что ею держится мир, без неё невозможна никакая жизнь и вообще никакое существование.

И боги, и духи, и люди могли быть носителями этой силы — но не её источником. Бог же Авраама, называя Себя Эль-Шадаем, Богом силы, говорит именно об этом. Он указывает на Себя как на источник силы, которой держится мир. Силы, которая меняет и самого Авраама, и Сарру, делая их другими людьми, носящими новые имена. Это и есть духовное становление — оно ведь невозможно без внутреннего изменения, и без встречи с Богом тоже.

Говоря о сути Своего конфликта с фарисеями, Иисус ставит на первое место их недоверие к Богу. Казалось бы, странное обвинение: ведь речь идёт о людях глубоко религиозных, ради своей религии готовых на многое, в том числе, если бы потребовалось, и на жертву. Конечно, в этой религиозности порой было немало жёсткости, готовность умереть за свою веру нередко соседствовала с готовностью за эту же веру убить. Но ведь и то, и другое делалось во имя Бога и веры!

А Иисус всё же говорит об отсутствии у Его слушателей любви и доверия к Богу. Что это: особенности фарисейской религиозности? Будь оно так, всё было бы проще, особенно для нас, к религии фарисеев отношения не имеющих. Но дело, как видно, обстоит не так просто. Ведь Иисус прямо говорит, что судит отвергающих Его фарисеев не Он, а Тора, в нарушении которой Его пытаются обвинить. А Он говорит в ответ, что Тора свидетельствует о Нём.

Такое утверждение может показаться странным: ведь в Торе (если, конечно, не пытаться интерпретировать её с известными натяжками) ничего не сказано о Мессии. Но именно Тора, на которой основан иудаизм, никогда до конца в него не вмещалась, как не вмещается она целиком ни в какие религиозные рамки. С другой стороны, именно Тора, и прежде всего, конечно, Тора внутренняя, о которой те же фарисеи не могли не знать, должна была вывести слушателей Иисуса за рамки их собственной религии, открыв им нечто большее, если бы только они были до конца последовательны в следовании Торе.

Но в том-то и беда всякой религии, что она, вначале стимулируя человека к духовной жизни, затем в какой-то момент неизбежно начинает ему в этой жизни мешать, задавая известный духовный потолок и требуя от своих адептов компромисса между своими требованиями и тем, к чему призывает Бог идущего путём праведности. И тогда человеку приходится выбирать между Богом и столь привычной и удобной религией. А Иисус видит, что Его слушатели сделали выбор в пользу своей религии. И говорит, что Тора, указывающая путь в Царство, отныне станет для них не опорой, а судом. Как и для всякого, кто отвергает Бога и Тору ради чего бы то ни было, хотя бы даже ради собственной религии. Какой бы эта религия ни была.

Матфей, повествуя о благовещении, раскрывает для нас это ни с чем не сравнимое событие через личность Иосифа, оставляя Марию как бы в тени. Что двигало евангелистом — только ли свойственная тогдашним израильтянам патриархальность, или же менее обстоятельный рассказ о Марии вызван деликатностью, которую нам трудно оценить после многих веков заслуженного прославления Богоматери? Как бы то ни было, воздавая благодарность Той, Которая стала Матерью нашего Спасителя, не будем забывать и того, кто был защитником и кормильцем — Иосифа.

Рассказ о Благовещении даёт нам увидеть, что можно вызубрить буквальное звучание какого-либо важного текста и не понять его реального смысла. Для тех, кто ожидал прихода спасителя с именем Эммануил, звучание имени стало важнее его смысла. Однако смысл имени Эммануил — с нами Бог — раскрылся с приходом Того, Чьё имя звучало иначе. Здесь мы видим один из примеров того, как неумеренно заботясь о соблюдении формы можно упустить суть. Что, впрочем, не отменяет важность должного соблюдения формы.

Союз между Богом и Его народом заключается так, чтобы его условия были для всех ясны и всем очевидны. Тора прочитана вслух в присутствии представителей всех двенадцати племён, каждый слышал всё, что было прочитано, каждый присутствующий обещал исполнять условия союза-завета. Теперь ситуация по сравнению с предшествующей эпохой менялась кардинально.

Прежде всегда можно было сослаться на вождя — это он, вождь, отвечал за всё, включая отношения с Богом, а простой человек мог считать себя свободным от ответственности. Тут было не просто желание переложить эту самую ответственность на плечи вождя — ведь и в самом деле Бог тогда открывался и открывал Свою волю именно вождям, которые должны были транслировать её дальше, своим соплеменникам. Теперь всё было иначе.

Заповеди были прочитаны вслух, их слышал каждый. Их было всего десять — такой текст был в состоянии запомнить любой. Не каждый, конечно, мог оценить всю их глубину, не все осознавали Декалог как описание духовного пути, на такое осознание действительно нужно было время, но минимум понимал каждый во всякое время. Бог же спрашивает с человека по мере его осознания, так, что каждый отвечал перед Ним настолько, насколько смысл заповедей был ему понятен.

Важно было другое: теперь в народе Божьем не оставалось никого, кто мог бы с чистой совестью сказать, что воля Божья ему неизвестна. Не у каждого был опыт личного богообщения, но минимум был известен каждому. Тут, конечно, надо говорить именно о минимальных требованиях: Декалог, понятый как моральный кодекс, ставил человеку совсем не высокий духовный потолок. И всё же этот минимум был известен каждому. Он был своего рода фундаментом, необходимым условием дальнейшего духовного пути и духовной жизни вообще.

Многие только этим фундаментом и ограничивались: ведь людей, искавших именно осознанного духовного пути, никогда не было много. Однако даже такой минимум, фундамент был всё же важен: он по крайней мере не позволял человеку превратиться в чудовище. Теперь, после заключения союза-завета на Синае, никто уже не мог сказать с чистой совестью, что не знал, будто быть чудовищем нехорошо. Это минимум, но минимум необходимый, и это всё-таки лучше, чем ничего.

Говоря о спасении своего народа, Павел связывает его с концом времён, с тем торжеством Царства, которое невозможно без участия в нём народа Божия во всей полноте. Апостол прекрасно понимает, что главный смысл нынешней эпохи — наступление Царства, которое раскрывается в мире всё больше и больше. Отношение к этому процессу каждого определяется лишь его собственным выбором, так что евреи, как и представители любого другого народа, могут оказаться как его участниками, так и его противниками, и Павел вынужден с сожалением констатировать, что большинство его соплеменников выбрало второе (ст. 28). Собственная религия и традиция оказалась для них важнее Царства.

Но в эсхатологической перспективе значим не только выбор конкретного человека, который определяет, прежде всего, его собственный путь, но и замысел Божий относительно Своего народа, который может кардинальным образом изменить судьбу каждого, кто имеет к нему отношение. Ведь Бог не изменяет однажды данным обещаниям и не разрывает однажды заключенных союзов, а значит, и союз Его с еврейским народом продолжает действовать, и судьбу каждого, кто принадлежит к еврейскому народу, нельзя рассматривать вне контекста этого отнюдь не разорванного союза (ст. 28 – 29).

Апостол надеется на то, что возвращение Спасителя в конце времён станет для еврейского народа тем же, чем стало для него посещение Божие во время Вавилонского плена: тогда, в Вавилоне, история допленного еврейства действительно закончилась, но именно там, в Вавилоне, во время плена чудесным образом, благодаря лишь тому, что Бог не оставил остаток Своего народа, родилось новое еврейство, и вся еврейская история последующих веков восходит именно к нему. И как тогда всё случившееся произошло лишь потому, что Бог не меняет Своих планов относительно Своего народа, так и при возвращении Спасителя история еврейского народа начнётся заново его преображением именно потому, что Бог верен Своим обещаниям и заключённым Им союзам (ст. 25 – 27).

В конце концов, Царства не заслужил ни один человек и ни один народ, все одинаково получают его по милости Божией (ст. 30 – 32), а если так, то лишь в конце времён, когда Спаситель вернётся, а Царство раскроется во всей своей полноте, определится судьба каждого человека и каждого народа.