Мысли вслух на4 Апреля 2025

Запрет варить козлёнка в молоке его матери стал основой многих норм кашрута в иудаизме, в частности, связанных в запретом смешивать мясные блюда с молочными. Между тем, дело тут не мясе и не в молоке. На это указывает, между прочим, и сама форма соответствующей законодательной нормы: с одной стороны, здесь упоминается необходимость освящения первых плодов, а с другой — тот самый козлёнок, сваренный в молоке матери. На первый взгляд, речь идёт о вещах, между собой никак не связанных.

На самом деле связь есть, хотя и не столь явная. Дело в том, что, судя по тем данным, которые дошли до нас в связи с религиозной практикой целого ряда ближневосточных народов (включая и ближайших соседей евреев), козлёнок, сваренный в козьем же молоке — блюдо ритуальное, связанное, вероятно, с культом Великой богини, покровительницы плодородия и деторождения, культ которой был распространён на Ближнем Востоке повсеместно. Поклонялись ей и в городах Галилеи, и в Иудее, и в Самарийской степи, и поклонялись задолго до переселения в Палестину Авраама.

После завоевания евреями обещанной им Богом земли культ Великой богини распространился среди них довольно широко: как известно, язычество процветало в народе Божием пышным цветом, вызывая обличения пророков, именно в «астартах и ваалах» видевших наибольшую угрозу яхвизму. Но ведь Великая богиня, та самая «Астарта», не случайно привлекла внимание недавних кочевников: им хотелось получить поддержку свыше и благословение на свою новую, оседлую, земледельческую жизнь, и многим казалось, что Яхве тут не помощник: ведь Он — Бог пустыни и степи, Бог кочевников, а не оседлых жителей — земледельцев.

И вот в Торе появляются одновременно запрет на участие в культе Великой богини и требование посвящения первых плодов Богу, тому самому Яхве, Который, оказывается, поддержит Свой народ не только в пустыне и в степи, но и в поле, в саду, в винограднике. Если, конечно, сам народ этого захочет. И если обращаться со своими нуждами он будет не к «астартам и ваалам», а к Богу, Который не только вывел их из Египта и провёл через пустыню, но и привёл на ту землю, на которой, уж конечно, не оставит их без помощи и поддержки.

«Я создал землю и сотворил на ней человека; Я — Мои руки распростерли небеса, и всему воинству их дал закон Я» (Ис 45:11-17). От этих слов, с которыми Господь сегодня к нам обращается через рядовое чтение, замирает дыхание и словно немеешь в священном трепете. «Когда взираю я на небеса Твои — дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что [есть] человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? (Пс 8:4-5)».

Мы привыкли к этим словам, хорошо их знаем, наше восприятие этих слов затупилось, но ведь они в самом деле очень-очень трепетные. И припадая ниц, отмолившись этим псалмом до полного приятия этих слов в свое сердце, представим, что Господь вдруг говорит мне: Я тебя избрал. Я не просто посещаю тебя, когда ты чувствуешь легкое Мое дыхание, тихое и едва заметное, которое лишь пройдет, заставляет скептический ум думать, Бог ли говорил со мной. Нет. Я войду всею полнотой в твою плоть. Тяжестью, которую ты почувствуешь совсем скоро.

Что произойдет с нашим дошедшим до предела трепетом? Кажется, мы достигли предела благоговения и немоты, но это еще не предел. Впрочем, снести подобное выше самого высокого напряжения напряжение могла только Богородица. Вспомним стих Аверинцева «Благовещение». «Но кто же стерпит, вопрошал пророк, пылание огня? Кто стерпит жар сосредоточенности? Неповинный, сказал пророк. Но и сама невинность с усилием на эту крутизну подъемлется. Внимание к тому, что плоти недоступно, есть для плоти подобье смерти. Мысль пригвождена, и распят ум земной; и это — крест внимания. Вся жизнь заключена в единой точке словно в жгучей искре, все в сердце собрано, и жизнь к нему отхлынула. От побелевших пальцев, от целого телесного состава жизнь отошла и перешла в молитву.»

«Не бойся, червь Иаков», говорит нам сегодня Господь. Червь… пыль. Но ты посещаешь. И однажды пришел насовсем к Деве. И благодаря тому, что она не испугалась — к нам.

К тому моменту, когда происходит этот диалог Иисуса с братьями, Он уже совершил ряд чудес в Галилее, и сделался там заметной фигурой. Согласно человеческой логике, этот успех нужно развивать, совершая чудеса и знамения, которые видели галилеяне, в Иудее. Тем более, что Христос не делает ничего плохого или запрещенного, иначе они бы не просили Его так настойчиво «явить себя миру». Они ждут, что Он, придя Иерусалим, в этот центр иудейской веры, объявит себя Помазанником. Но божественная логика устроена иначе, и потому Он, ответив им, что «время еще не исполнилось», остается в Галилее.

Не так ли и мы часто просим Господа проявить свою силу явным образом? Ждем от него знамений и чудес, которые бы явили Его славу миру, привели к нему тем самым еще больше людей. Бог же действует тихо и незаметно, как Иисус пришел в Иерусалим «не явно, а как бы тайно». Он не навязывает себя людям, а ждет, что они по собственной воле доверят ему свои сердца, терпеливо ждет, когда каждый из нас признает в нем Царя царей.

В сегодняшней притче есть принципиальная разница в действиях рабов, получивших по пять и два таланта, и тем, кому был дан один талант. Первые два, которых господин в притче называет верными рабами, употребляют оставленные им средства в дело. Собственно, они делают именно то, что сделал бы и сам господин, если бы не отправился в чужую страну. Таким образом, они делают не столько свое, сколько его дело, исполняя его в меру данных им возможностей. Напротив, получивший один талант, хотя и не растрачивает чужих денег, но отказывается действовать. Более того, когда господин призывает его к ответу, он выказывает прямую враждебность именно образу действий своего господина. «Умножать таланты, — говорит он господину — это твое дело; вот ты сам его и делай, а меня это не касается».

Серебро в этой притче является своеобразным символом всего того, что дарует нам Бог, в первую очередь — Его дара жизни и Его милосердия. И жизнь человека видится здесь не как процесс обмена веществ, а как твое участие в жизни Самого Господа. Как на пиру, если ты решил не притрагиваться к пище, ты не можешь не остаться голодным, хотя перед тобой и стоит полная тарелка. Если ты не хочешь участвовать в деле Божием, ты остаешься ни с чем.

Из описания видно, что Скиния представляет собой не что иное, как походное святилище. Это шатёр, который сравнительно нетрудно было в случае нужды перенести на другое место — для кочевников такая транспортабельность была принципиально важна. Само же слово «скиния» означает буквально «место присутствия».

Речь идёт о Божьем присутствии — о том самом, которое открылось Моисею на Синае как сияющее облако, издали принятое им за огонь. Странно, кажется: как можно вместить Бога, пусть речь даже идёт лишь о Его присутствии, в какие-то человеком сделанные вместилища, будь то самый роскошный Храм, подобный тому, какой появится впоследствии в Иерусалиме, или самый простой шатёр? Иное дело языческие боги: они не были ни вездесущими, ни всемогущими, они были ограничены в пространстве и во времени, оставаясь всего лишь частью мироздания, хотя и особенной.

В сущности, боги и духи язычников не так уж кардинально отличались от людей, хотя их природа была совершенно нечеловеческой. У таких ограниченных в пространстве и во времени существ вполне могли быть на земле излюбленные места или даже жилища, где они обитали, а если так, то и человек тоже мог как бы «приручить» бога или духа, «одомашнить» их, предложив им дом и пищу (жертвоприношения) где-нибудь рядом со своим собственным домом. Когда же речь заходила о Боге Авраама и Моисея, сразу же вставало множество вопросов. Как вообще Бог, пусть даже речь идёт только о Его присутствии, мог бы вместиться в любой дом, построенный человеком?

Ответом тут может быть лишь то, что теологи называют обычно кеносисом, самоумалением Бога, Который соотносит Свою полноту, Своё бытие и Свою жизнь с масштабами и формами человеческого бытия и человеческой жизни. Богу святилище не нужно, но оно нужно человеку, а значит, и Бог готов вместиться в рамки, созданные человеком. При одном, правда, условии: рамки эти человек должен создать по Божьему указанию, по Божьему плану.

Не только потому, что Бог лучше знает, каким должно быть место Его встречи с человеком, но и потому, что само сооружение святилища под Божьим руководством готовит человека к встрече с Богом, выстраивает между Богом и человеком те отношения, без которых никакое святилище ничего человеку не даст — ведь без отношений никакие приёмы и методы сами по себе не приближают человека к Богу, оставаясь лишь чем-то наподобие магии в религиозной форме. Святилище строится в процессе выстраивания отношений человека с Богом — только тогда оно имеет смысл.

Описывая жизнь Царства и тех, кто к нему причастен, Павел подчёркивает очень важную особенность нашей эпохи, эпохи наступающего Царства, которое, раскрываясь всё в большей полноте, включает в себя новых и новых жителей.

Прежде, говоря о способах действия Божия в мире, апостол, ссылаясь на Тору, обращал внимание своих читателей на то, что Бог может действовать даже через тех, кто Ему противится, но в таком случае это было уже действием не любви Божией, а силы Божией. Теперь же картина, на первый взгляд, меняется: действие любви Божией вполне очевидно, и Павел довольно подробно и ярко описывает её проявления как в отношениях между братьями, так и в отношениях христиан с теми, кто ещё не знает Царства (ст. 9 – 18).

А вот проявлений действия силы Божией, наподобие тех, о которых говорит Павел, ссылаясь на тексты Книги Исхода, апостол не упоминает. Он, напротив, запрещает месть (следуя здесь, несомненно, поучениям Самого Иисуса), предлагая отложить её до тех пор, пока Сам Бог прямо не проявит Свою силу и не осуществит Свой суд (ст. 19 – 21). Но, судя по всему тому, что говорит Павел о Царстве и о возвращении Спасителя, приходится думать, что окончательный суд над врагами Божиими (а значит, и над врагами верных) откладывается до конца времён.

На первый взгляд может показаться, что тем самым Бог подставляет под удар Свой народ, ведь в таком случае верным ещё нескоро придётся дождаться суда Божия. Но, с другой стороны, такой способ действия в нашем падшем мире, как видно, оказывается единственно возможным. В самом деле, об окончательном суде Божием можно говорить лишь тогда, когда человек оказывается в Царстве или перед лицом Царства, притом Царства, раскрывшегося во всей своей полноте.

Конечно, Бог и теперь видит сердце каждого. Но история Царства ещё только начинается, оно ещё не раскрылось настолько, чтобы преобразить до конца наш, пока ещё не свободный от греха, мир. А это означает, что та прежняя история, когда выбор пути означал лишь выбор пути, ещё не совсем окончилась. Старый мир перестал быть единственной реальностью истории, но он всё же ещё составляет её известную часть. А значит, каждый выбор, сделанный человеком в этом двойственном и двоящемся мире, нельзя считать окончательным, если только речь не идёт о тех, кто выбрал Царство и прошёл свой путь до конца. У всех остальных до возвращения Спасителя есть ещё шанс передумать, изменить своё решение и свой выбор.

Но тогда им должно быть дано и время для того, чтобы этот шанс использовать. И Бог, откладывая Свой суд, даёт им время с тем, чтобы до конца использовать все возможности для спасения каждого. Тем, кто уже в Царстве, путь спасения открыт. Теперь им пришло время подумать о тех, кто этого пути ещё не знает, чтобы Спаситель действительно оказался бы Спасителем для каждого, кого ещё можно спасти.