Мысли вслух на Лк 7:36-50

Фарисей Симон принял Учителя довольно высокомерно, не оказав Ему принятых в Иудее знаков почтения. Он не предложил Ему омыть ноги и не приветствовал Его должным образом; вероятно, гости расположились для трапезы неподалеку от входа, где, похоже, толпились люди, следовавшие повсюду за Иисусом, да и просто любопытные. Может быть, просто под навесом, укрывшись от солнца, беседовал Симон со своим Гостем.

Вот в толпе у входа (или вокруг навеса) появилась эта женщина, и слова назаретского Учителя, услышанные ею, так тронули ее сердце, что она расплакалась. Ведь Он говорил о Боге, об истинном Свете и смысле жизни. Он говорил о попранной любви Творца, о нашем человеческом мелочном предательстве, и сердце этой женщины не выдержало. Вдруг она заметила, что слезы ее капают прямо Ему на ноги, потому что Симон предложил Ему место не в глубине тени, а у самого края навеса, там, где палят лучи полуденного солнца. Быть может, испугавшись, эта женщина стала вытирать ноги Учителя своими волосами — и вольно или невольно пролила на них и миро из сосуда... Симон же, который сердился из-за столпившихся у его дома зевак, заметил это и усомнился в том, что Иисус в самом деле пророк.

В возникшем диалоге с Симоном Господь в качестве вывода из притчи о двух должниках, которым были прощены пятьсот и пятьдесят динариев соответственно, одобряет слова Симона, что заимодавца более возлюбит тот, кому он больше простил. Само по себе это означает, что человек, получивший прощение больших грехов, больше возлюбит Бога. Но далее Господь сказал о грешнице, помазавшей миром Его ноги: прощаются ей грехи ее многие за то, что она возлюбила много. Сердце этой женщины (вероятно, и впрямь небезупречной) оказалось способно отозваться на слово Христа, на любовь Бога. В сущности, она оказалась способной попросить прощения, пусть не словами, но слезами. По слову Христа, нельзя представлять себе прощение как некий формально-законный акт. Когда речь идет о любви и покаянии, правила и справедливость закона отступают и появляется место для любви и милости Вседержителя. Вот о чем, похоже, не подозревает Симон.

Рассказанная Иисусом Симону короткая притча о двух должниках на первый взгляд кажется парадоксальной: ведь, если следовать её логике, получается, что отношения у человека с Богом ли, или с ближним оказываются тем прочнее, чем больше человеку прощено. Тут уже недалеко и до известной народной «мудрости»: «не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься». Стало быть, грех во спасение? Наверное, будь мы нормальными, не испорченными грехопадением людьми, подобного рода рассуждения были бы совершенно справедливыми. Беда, однако, в том, что это не так.

Притча, рассказанная Иисусом Симону, как и некоторые другие Его притчи, рассказаны исходя из наличного положения падшего человека. А тут и в самом деле оказывается, что мера любви Бога к человеку и мера доверия человека к Богу определяются тем, сколько Бог готов простить человеку и в какой мере человек дерзает надеяться на прощение. Казалось бы, зависимость препятствует любви. В мире, испорченном грехом, так оно и есть. Но дело тут не в зависимости как таковой: ведь и от Бога человек зависим, притом зависим по-настоящему, от Него каждый из нас зависит так, как ни от кого и ни от чего другого. Он умеет так повернуть ситуацию, так повести дело, что мы этой зависимости ничуть не замечаем. Мы даже можем совершенно Его игнорировать, если пожелаем. А единственной формой Его отношения к нам оказывается любовь.

Стало быть, зависимость сама по себе любви отнюдь не препятствует, а препятствия если и возникают, то лишь в падшем мире и не из-за зависимости как таковой, а из-за того греха, который в испорченном грехом мире искажает и извращает всякое отношение. В нормальном же случае зависимость людей друг от друга — вещь вполне обычная и естественная, сама по себе никак и ничем не омрачающая их отношения. И глубина отношений в таком случае действительно может определяться глубиной зависимости.

Другое дело, что законы непреображённого мира порой делают такую зависимость тяжёлым бременем для зависимой стороны. Вот тогда-то готовность это бремя облегчить или вовсе от него избавить (например, простить долг тому, кто никогда не сможет его вернуть) становится выражением практической, действенной любви к зависимому человеку. И нет ничего удивительного, что отношения оказываются тут связаны с тем, насколько глубока была зависимость того, кто получил облегчение, от того, кто облегчил ему бремя.

Конечно, в Царстве такой ситуации просто не может быть, как не могло бы её быть и в нашем мире, если бы он не был испорчен грехопадением. Но в той конкретной ситуации, в которой оказались сегодня все мы, отношения любви принимают иногда именно такую форму, о которой говорится в притче Спасителя.

Все библейские книги говорят нам о двух духовных путях: о пути праведности, ведущем в жизнь, и о пути греха, ведущем к смерти. И вот теперь, когда Мессия пришёл, вдруг оказывается, что ситуация не столь однозначна, что не каждый грешник идёт путём греха и не каждый праведник стоит на пути праведности так прочно, как ему кажется. Впрочем, если вдуматься, ничего удивительного здесь нет: ведь абсолютных праведников, вообще не причастных греху, кроме Христа, в мире нет. А потому праведность по определению является лишь относительным состоянием, которое зависит от полноты и интенсивности богообщения, праведнику доступного. Праведность — как дыхание: она не бывает статичной, если богообщение прекращается, она исчезает, как исчезает дыхание у того, кто прекратил дышать. И тогда оказывается, что раскаивающийся грешник ближе к праведности, чем мнимый праведник, созерцающий собственную праведность и осуждающий других. В самом деле, чтобы раскаяться, чтобы попросить прощения в совершённом грехе, к Богу нужно, как минимум, обратиться, а значит, установить с Ним те самые отношения, без которых праведности нет. А тогда можно считать, что дело сделано: ведь Богу только и нужно, что установить с нами отношения, дальше Он найдёт способ и возможность решить все наши проблемы. Ему достаточно лишь войти в наше сердце, и тут уже неважно, что станет причиной нашей к Нему открытости. И даже если причиной стало сожаление о совершённом грехе и раскаяние в нём, Он найдёт, как сделать в нашем сердце ту духовную работу, в которой мы нуждаемся для нашего спасения.

На первый взгляд ситуация может показаться сомнительной: неужели, чтобы заслужить прощение, нужно всего лишь «проявить любовь» ко Христу, как мы бы сейчас сказали, «ублажить»? Это было бы понятно в случае с начальником на работе или с каким-нибудь чиновником в казенном учреждении, но Христос — неужели и Он требует «аванса» за Свое прощение? Но притча о двух должниках может прояснить этот вопрос: любовь не плата за прощение, любовь - естественное проявление благодарности. Иисус сравнивает проявления любви фарисея (благочестивого и уважаемого человека) и «грешницы» (вероятно, публичной женщины) не с тем, чтобы упрекнуть его в черствости. Он просто иллюстрирует Свои слова: «кому мало прощается, тот мало любит». Тогда необычный жест женщины означает, что она вовсе не грешница — ее любовь свидетельствует о том, что она уже прощена. Это дает нам по-другому прочитать (как в большинстве современных переводов) слова Иисуса о ней: «Ее многие грехи прощены, что видно из того, как сильно она любит». А у нас с вами видно?

История, произошедшая в доме фарисея, человека, несомненно, глубоко религиозного, вновь показывает нам, насколько парадоксальным должно было казаться Царство и его жизнь религиозному сознанию. Для религиозного человека грех есть нечто объективное и абсолютное. Грешник для него только грешник, общение с ним для стремящегося к праведной жизни противопоказано, грехом можно заразиться, как заражаются инфекционными болезнями. Грех для религиозного сознания — духовно-нравственная квалификация, делающая человека негодным для духовной жизни, как понимает её то же религиозное сознание. И подошедшую к Нему грешницу Иисус, следуя такой логике, должен был бы гнать прочь, невзирая ни на какое раскаяние. Тем более, что речь в данном случае должна была идти о грехе не случайном, а вполне осознанном, последствия которого непреодолимы даже в случае раскаяния грешника.

Иисус же смотрит на ситуацию иначе. Для Него грех — не духовно-нравственная квалификация человека, а обычное его состояние после грехопадения. И речь идёт не о том, достоин ли человек войти в Царство, или нет. Тут всё очевидно: после грехопадения достойных быть не может. Вопрос заключается лишь в том, возможно ли спасти конкретного человека. Возможно ли приобщить того или иного грешника к жизни Царства.

Разумеется, для этого грешнику придётся перестать быть грешником, и приобщиться к жизни Царства грешник сможет лишь постольку, поскольку сможет решить эту задачу. Но её решение принципиально возможно, если только сам человек того захочет. Вопрос лишь в том, решается ли человек, ищущий Царства, на отношения с Иисусом, который принёс Царство в мир. У той женщины, что плакала, обнимая ноги Иисуса, они явно были. У фарисея… трудно сказать наверное. Но так, как упомянутая в рассказе евангелиста женщина, он к Иисусу очевидно не рвётся. У него ведь в общем-то всё в порядке — так он думает, пока ещё не зная, что ошибается.

Женщина так уже не думает — ей её грехи очевиднее. Ей есть о чём просить Учителя. И вот парадоксальным образом больше согрешившая оказывается ближе к Царству, чем согрешивший меньше. Не потому, разумеется, что грех приближает человека к Царству. Просто явный и серьёзный грех, будучи осознан, заставляет человека задуматься о своей судьбе всерьёз. И крепче держаться за Того, Кто может помочь. А вот это уже действительно приближает человека к Царству. Даже несмотря на совершённые им грехи.

Общение с Иисусом очень по-разному заканчивается для разных людей. Благочестивый фарисей Симон не может даже признать Его пророком, из-за того, что Он позволил прикоснуться к Себе грешной женщине. А сама эта женщина получает прощение и жизнь «за то, что возлюбила много». Сегодня продолжается та же история. Кто-то не замечает Христа, а кто-то обретает в Нем смысл жизни и радость, видя и слыша то, чего люди ожидали на протяжении веков. В чем же дело? Неужели для встречи с Ним обязательно нужно быть деклассированным элементом, как та грешница? Скорее, дело во взаимосвязи порождающих друг друга благодарности и любви к Иисусу. Ведь кто много любит, тому много прощается, а кому много прощается, тот много любит.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к вопросу о Царстве и о покаянии. Ситуация знакомая: с одной стороны фарисей, человек религиозный, добропорядочный и уверенный в своей праведности (ст. 36), а с другой — женщина, прекрасно знающая о своей греховности, омывающая ноги Иисусу (ст. 37–38). И две логики оценки ситуации.

Фарисей, как человек религиозный, понимает, что общение с грешником оскверняет. И речь здесь идёт не о какой-то моральной брезгливости, а об общепринятом в те времена представлении, что грех подобен заразной болезни: грешник оскверняет не только себя, но и всех, с кем он соприкасается. Конечно, сделать другого грешником не может никто, человек может стать таковым, лишь согрешив сам, но осквернить другого грешник может, ведь на скверну смотрели тогда как на своего рода метафизическую заразу, которая сама по себе грехом не является, но богообщению мешает. А потому общение с грешником, от которого можно было такую заразу подхватить, тоже считалось грехом. И фарисей совершенно уверен, что, если бы только Иисус знал, с кем имеет дело, Он просто запретил бы женщине прикасаться к Себе (ст. 39).

Но Иисус смотрит на ситуацию совершенно иначе. Для Него важен не грех сам по себе, а отношение грешника к ближнему. Ведь мы даже не знаем точно, кем именно упомянутая в рассказе женщина считала Иисуса: в тексте об этом ничего не сказано. Но она, очевидно, понимала: если Его принимают в доме уважаемого человека, значит, Он и Сам уважаемый человек и авторитетный учитель.

Она, зная о своих грехах, не смела претендовать на многое; в сущности, она сделала то, что делал обычно специальный домашний раб, встречающий особо почётных гостей, если, конечно, такой раб был в доме. Но у Симона, как видно, такого раба не было, а сам он не сделал для своего гостя ничего подобного (ст. 44–46). И оказалось, что её отношения с Иисусом стали вполне реальными и очень конкретными, чего никак нельзя сказать о фарисее Симоне. Но если есть отношения с Иисусом, значит, есть и возможность войти в Царство. Казалось бы, такие отношения должны были быть и у Симона, который сидел с Иисусом за одним столом.

Симон, как видно, был уверен в том, что ему, как человеку религиозному и благочестивому, Царство и без того гарантировано. Ведь религиозное сознание оценивает человека исходя из его качеств. Для человека религиозного весь мир делится на «хороших» и «плохих», как, впрочем, и для любого другого. Различие лишь в критериях: у людей религиозных свои оценки, нередко отличающиеся от общепринятых. А для Царства, как видно, важно другое: любит человек своего ближнего или нет. И неудивительно: ведь любовь, о которой говорит Библия, — не эмоция и не состояние, это отношение, в основе которого лежит, прежде всего, воля — воля к добру, направленная на того, кого любишь. А если человек умеет любить, он полюбит и Иисуса, когда встретит Его. Даже несмотря на собственную греховность. И тогда его грехи останутся в прошлом, а ему самому откроется путь в Царство.

Этот текст - ответ на вопрос тех, кто не понимает, как им полюбить Бога. Наверное, есть много путей, на которых можно обрести это удивительное чувство любви к Творцу. Одни идут через любовь к творению, к природе, к человеку, другие через благодарность за дарованную жизнь. Еще один путь через страдание и осознание соучастия Бога в нашем страдании. Путей множество, перечислить все нам не под силу здесь. Но вот предлагается еще один. Путь не из самых простых, тот путь, по которому прошла женщина-грешница. Через осознание всей глубины своей греховности. Мало кто примеривает этот текст к себе. «Какой же я грешник на фоне сегодняшнего мира, который погряз в распутстве?!» Но в том то и дело, что мы должны взирать не на мир, а на Бога. И на фоне его абсолютной святости каждый из нас подобен этой женщине.

Но, конечно, мало одного этого осознания. И даже не просто мало, а очень опасно иметь только его. Надо еще научиться это осознание выплакивать. «Никогда не причащайся без слез», говорит кто-то из отцов. Но и слез мало. Нужно что-то еще. И когда размышляешь о том, чего же еще не хватает, как раз и приходишь к цели этого пути – к любви. Довершением всего является горячая любовь, осознающая что Господь во всей Его святости нисходит к нашей греховности, дабы вновь возвести нас к Своей святости.

Невозможно представить себе человека в здравом уме, который добровольно опускается перед кем-то на колени, причем так, что этого и не видно, не требуя ничего и ничего не прося. Не сдерживая слез и видя, как они случайно падают на ноги, вытирает их своими волосами, и потом целует ноги, истертые дорогой и поливать их очень дорогим миром. Что это - помешательство, излишняя впечатлительность? Сдержанность играет с нами дурную шутку. Вместить в себя осознание богочеловечности Христа трудно. Но мы пытаемся защититься от этого факта еще и хорошим воспитанием, здравым смыслом и благопристойностью. Легче пережить, что Бог - далекий, непостижимый, всесильный Владыка, чем осознать, что Он и Бог и Человек. Если хотя бы на секунду понять, что можно дотронуться до Его руки и ощутить ее тепло, то невозможно сдержать себя. Вот наш Бог, Он сидит рядом за столом, Он говорит что-то, Он ест, Он устал с дороги. Он не где-то там далеко в облаках, среди сияния света. Он здесь, на расстоянии вытянутой руки. Не возможно отказаться от возможности дотронуться до Него, но непроизвольно опускаешься на колени и целуешь Ему ноги.

Если бы нам надо было высказать похожую мысль, вряд ли мы бы построили фразу таким образом. Наверное, мы бы сказали: «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кто мало любит, тому мало прощается». И все было бы понятно и однозначно. Насколько же глубже то, что говорит Иисус.

Во-первых, Его фраза наталкивает на мысль: «Если я ощущаю, что мне мало прощается, то это значит, по-видимому, что я мало люблю». То есть если я считаю, что мои грехи маленькие, то это просто по недостатку моей любви к Богу.

А во-вторых, тут появляется нечто большее. Прощенный человек становится способным к большей любви, большая любовь открывает дорогу к большему прощению, а оттуда — к еще большей любви, и так далее, и так далее. То, что нами обычно воспринимается как акт прощения, познается как процесс, взращивающий в нас любовь.

Нам могут показаться странными слова Иисуса о связи прощения и любви: «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит» (Лк. 7:47). Первая часть, вроде как, понятна, но дальше?.. Неужели у Господа разное отношение к любящему и нелюбящему? Да, разное, но не так, как мы можем это понять. Ведь под словами «разное отношение» кроется «предвзятое отношение», тогда как нам свойственно требовать равноправия и справедливости. Но Бог просто не может относиться к нам одинаково. Мы — разные, и отношения с каждым из нас Он строит по-особому и любит каждого именно так, как он в этом нуждается. Кроме того, если бы Господь был только справедливым судьей, строго карающим за все проступки, то мы, вероятно, давно бы уже были не там, где находимся сейчас…

И все же: почему кому-то прощается много, а кому-то мало? Вполне вероятно, что любящий мало больше грешит, т.к. любовь — прямая противоположность греху. Ведь любовь, появляющаяся в сердце человека, сама и исцеляет это сердце, стирая разрушительные следы греха. Да и сам любящий человек уже опять повернулся к Господу, стремится к Нему, а значит, туда, где нет греха. И Господь, всегда отвечающий на это стремление, очищает человека для того, чтобы тот смог стать ближе к Нему.