Мысли вслух на27 Января 2025

Самое страшное для Иова — экзистенциальная катастрофа, как назвал бы это современный философ. Ему всегда было очевидно, что он — Божье творение. Бог не просто его создал — Он сопровождает Иова каждое мгновение его жизни. Казалось бы, при таких отношениях надо говорить уже о чём-то гораздо более глубоком, чем одна лишь человеческая религиозность. Во многом оно так и есть, если бы не одно «но».

Иов уверен, что Бог тщательно отслеживает каждый его праведный или греховный поступок и готов наградить его за праведность и наказать за грех. Он уверен, что зло в мире появляется не случайно и что оно есть не что иное, как наказание грешникам. Потому-то и вводит его в ступор его собственная ситуация: дело не в страданиях как таковых, а в страданиях праведника — что для Иова есть нравственный абсурд. Страдать по определению должны грешники. И друзья Иова всеми своими аргументами лишь подтверждают это: они ведь не случайно всё время возвращаются к теме греха.

Между тем, представления Иова о праведности и о грехе, о воздаянии праведникам и грешникам в этом мире мало согласуются с его же собственными отношениями с Богом, по крайней мере, такими, какими их видит сам Иов. Если Бог знает его, что называется, «от и до», то чего Ему ждать? Или Он не знает, на что Иов способен, насколько праведен и насколько грешен? Иов-то как раз и уверен, что Бог про него знает всё, а значит, благоденствие как награда за праведность по жизни должна подразумеваться сама собой. Или Бог чего-то не досмотрел?

Бог вовсе не собирается играть в награды и наказания. Для Него все такие человеческие счёты и расчёты сродни песочнице в детском саду: серьёзные и глубокие отношения с Богом в песочнице не построить. А в Божьем мире, когда дело касается отношений человека с Богом, вопрос «для чего?» всегда уместнее вопроса «за что?». Но сам Иов пока не видит этого противоречия чаемого качества отношений с Богом (где всё по-взрослому) и детской песочницы Божьих «наград» и «наказаний», где конфетки по-детски чередуются с ремнём. Настанет момент, когда он его увидит.

Евангелие от Марка, описывая исцеление слепого, дополняет рассказ одной замечательной подробностью, которой нет в Евангелии от Луки: помимо имени исцелённого, евангелист упоминает ту фразу, которой окружающие напутствовали его, говоря: «не бойся, вставай, Он зовёт тебя». На первый взгляд, ситуация кажется парадоксальной: человек, который только что сам звал Иисуса, не обращая никакого внимания на реакцию окружающих, теперь вдруг, как бы пугаясь чего-то, останавливается и не решается приблизиться к Тому, Кого только что звал на помощь. Чего же боится Вартимей? Уж конечно, не людей. Если бы он боялся людей, он не стал бы кричать Тому, Кого все считали великим Пророком с тем, чтобы привлечь к себе внимание. И Самого Иисуса, как Человека, он тоже не боится. Видимо, Вартимей вдруг почувствовал нечто необычное, нечто, что этот удивительный Пророк несёт с Собой и в Себе. Почувствовал то самое Царство, о котором Сам Иисус не уставал свидетельствовать, говоря, что оно «приблизилось». И, почувствовав, вдруг как бы оробел и остановился. Он, наверное, не был силён в богословии. Едва ли ему были известны тонкости тех многочисленных мессианских теорий и концепций, которые изучали тогда в академиях Иерусалима и Вавилона. Но дыхание Царства он, как видно, почувствовал, почувствовал просто потому, что полностью доверился этому странному и необычному Учителю. А почувствовав, вероятно, понял, что войти в него не готов. А окружающие, не понимая, что остановило этого, только что столь решительного, человека, подталкивают его вперёд: иди, тебя зовут. И Вартимей идёт. Окружающим кажется, что он идёт навстречу своему исцелению. А он между тем делает шаг в Царство.

Ученые книжники постоянно спорят с Иисусом, не принимают Его, пытаются подловить Его в словах. Но теперь они творят уже вопиющее безобразие — показывают на белое и говорят «черное». Господь исцеляет болезни, изгоняет бесов, словом, попирает власть сатаны в этом мире, а они готовы приписать Его действия самому князю тьмы. Господь уже говорил о том, что дерево познается по плодам, но сегодня Он выражается еще более определенно: доброе дело — только от Бога, и если мы этого не признаем, то мы близки к хуле на Духа Святого. Если мы научимся видеть доброе в людях, в их отношениях, в природе, в себе — мы научимся видеть Божье действие и присутствие в этом мире. Если мы будем благодарить Его за все хорошее, что встречается нам на жизненном пути, мы никогда не сможем перепутать белое с черным, добро со злом, действие беса с действием Святого Духа.

Сегодняшний отрывок посвящён теме богатства и того, насколько трудно богатому войти в Царство Божие. Впрочем, точнее было бы сказать, что приведённый евангелистом эпизод связан не столько с вопросом о богатстве, сколько с вопросом о бедности. Особенно замечательно, что словам Иисуса о трудности для богатого войти в Царство ужасаются даже Его собственные ученики, которым, казалось бы, уже нечего было бояться: ведь они оставили всё, что имели, и пошли за Иисусом, как и говорит об этом Пётр (ст.23–28). Видимо, говоря о бедности, Иисус имеет в виду не только материальное богатство, и Его ученики это хорошо понимают. Да и разговор с богатым юношей начинается вовсе не с вопроса об имуществе, а с вопроса о соблюдении заповедей, известных уже из ветхозаветных книг (ст.19–20). И лишь после того, как юноша захотел чего-то большего, что позволит ему скорее достичь совершенства, речь зашла о его имуществе (ст.21–22). Вообще, в евангельские времена существовали такие религиозные общины, члены которых, вступая в общину, жертвовали туда и всё своё имущество, полагаясь впоследствии лишь на поддержку той общины, в которую вступили. Такой же была и апостольская община: члены её тоже, очевидно, не имели своего имущества, получая содержание из общинной кассы. И всё же апостолы, решившиеся на то, на что не решился богатый юноша, чувствуют, что слова Иисуса о богатстве относятся и к ним тоже. Быть может, они поняли то, что Иисус сказал о надеющихся на богатство (ст.24–25): им стало ясно, что нужно оставить всякую надежду на что бы то ни было в этом мире, иначе в Царство Божие придётся протискиваться, как навьюченному верблюду через «игольные уши» (так называли в Иерусалиме специальный узкий и извилистый проход в городских воротах, сквозь который такое сравнительно крупное животное, как верблюд, проходило с большим трудом, протискиваясь между стен). И ещё они поняли, что жить так человеку не по силам (ст.26). Иисус не стал их в этом разубеждать; Он лишь заметил, что то, чего человек не может сделать сам, может сделать для него Бог, если только человек этого захочет (ст.27).

Долгие годы Авраам был пришлым и чужаком на земле, которую Бог обещал дать ему и его потомкам. Судя по тексту Писания, его считали странным человеком и одновременно знаком присутствия великого, незримого и незнакомого людям этой земли Бога. Его боялись обижать, причинить ему зло, думая, что тем самым наносят оскорбление Тому, кто неведом и непостижим. И все равно он оставался чужаком и пришельцем, у которого не было земли, чтобы похоронить жену. Так ощущает себя всякий человек в чужом месте: "Умру, и похоронить негде будет". И потеря жены и спутницы всей жизни становится не только личным горем Авраама, но и событием, которое закрепляет его права на Землю обетованную. Теперь он похоронил здесь близкого человека, он остается здесь жить и никто не может оспорить его права находиться на земле, которой он отдал тело своей жены.

Отвечая на обвинения своих друзей, Иов сам прибегает к иронии на грани сарказма (ст. 1 – 3). Его ответная речь начинается с прославления величия, могущества и мудрости Бога, для Которого нет ничего невозможного (ст. 7 – 25). Такой гимн Богу был бы близок и понятен всякому религиозному человеку. Но великолепие этого гимна сводит на нет упоминание о праведнике, который стал посмешищем для людей, и о торжестве грабителей, которые преуспевают и не боятся Бога (ст. 4 – 6). Конечно, никто не стал бы спорить с тем, что мировая гармония — это прекрасно. И сотворённый Богом мир тоже прекрасен. Но какова цена этой красоты? Не оказывается ли она слишком высокой? Ведь, следуя той картине, которую рисует Иов, приходится признать, что страдания праведника и благоденствие грабителя — неотъемлемые элементы мировой гармонии.

Надо заметить, что религиозному сознанию такой взгляд был свойствен во все времена. Собственно, и Цофар, утверждая, что Богу виднее, кого, когда и как судить, выражает ту же мысль. В самом деле, если день суда для нечестивца ещё не наступил, если Бог пока медлит, значит, промедление это входит в Его замысел о судьбах мира. Но тогда неизбежно придётся признать, что в них входит и зло, так, что Бог, даже не являясь Сам источником зла, всё же допускает его в Своё творение и даёт ему место в Своём мире. А это разом обесценивает всю праведность и делает бессмысленной жизнь всех праведников. Если пути добра и зла не являются взаимоисключающими, если зло не антипод добра, а его альтернатива, пусть хотя бы временная, праведность становится и невозможной, и ненужной.

Иов, как видно, прекрасно это понимает. Он видит красоту Божия мира не хуже своих друзей, но он не может смириться с тем, что красота эта должна достигаться ценой допущения в мир зла. Если Бог таков, если Он готов мириться со страданиями праведника и с благоденствием грабителей, пусть даже временно, значит, Он не Бог праведников. Конечно, можно было бы, как друзья Иова, уповать на то, что страдания праведника, равно как и торжество нечестивого, — дело временное, но ведь у Бога времени нет, и если зло имеет хоть какой-то смысл для Него, значит, оно оказывается и частью Его вечности тоже. Потому-то и переживает Иов так глубоко это торжество грабителей и посрамление праведника, пускай даже временное. Его время на земле идёт к концу, и он хочет ответа на главный вопрос.