Некоторые нормы Торы и, в частности, Книги Второзакония могут показаться странными. Не жестокими, а именно странными, несуразными, бессмысленными. Какое, например, отношение имеет физическое увечье...
Некоторые нормы Торы и, в частности, Книги Второзакония могут показаться странными. Не жестокими, а именно странными, несуразными, бессмысленными. Какое, например, отношение имеет физическое увечье к возможности предстояния Богу? Это ведь вопрос духовный куда больше, чем физический. Конечно, левитский священник не мог быть физически абсолютно немощным — абсолютно немощный человек просто не смог бы совершить жертвоприношения, но ведь тут говорится не о таком случае, не о физической немощи. Можно, конечно, думать, что речь идёт не об обычном увечье, а о ритуальной кастрации, применявшейся в древности в некоторых языческих культах.
Возможно, однако, и иное: простое напоминание о том, что Богу всегда предлагается лучшее, а не худшее из того, что есть в распоряжении общины. Если Тора запрещает приносить в жертву искалеченных животных, почему искалеченный человек должен совершать жертвоприношение? Тут не идёт речь о пренебрежении, или об уничижении, или о том, что Богу не нужен калека. Тут вопрос в том, поручать ли священнодействие тому, кто не обладает полнотой собственного существования, собственной жизни, даже если речь идёт о полноте физической.
Вот эта полнота жизни, цельность её переживания и становится главным смыслом Торы, её соблюдения и следования ей. Тут и физическая гигиена, и гигиена духовно-нравственная. Странно видеть предписание о лопатке рядом с предписаниями о запрете ростовщичества или разврата — особенно если учесть, что и о ростовщичестве, и о разврате сказано уже немало. Здесь, однако, о них говорится как о чём-то обычном и повседневном, о том, что стало частью повседневной нечистоты.
Такие вещи обычно присутствуют в жизни человека и общества как нечто от неё неотделимое и потому обыденное, как своего рода «приемлемый грех». О таких грехах обычно говорят: плохо, конечно, но… кто же без греха? Это и есть отказ от покаяния, от противостояния греху, согласие на него и согласие с ним. Иногда такая жизнь во грехе кажется даже приемлемой, но священнописатель вполне однозначно и даже несколько натуралистично расставляет все точки над i: жить так — всё равно, что жить посреди собственных неубранных экскрементов. Со всеми вытекающими последствиями для духовного здоровья.