Новость дня на 30 Июня 2021

Павел, как всегда, в эмоциональной и парадоксальной форме выражает очень глубокие и в то же время очень повседневные вещи. И дело здесь не только в том, что апостол просто очень ярко оформляет самую банальную мысль: «Мол, гордиться это плохо, а вот смиряться и скорбеть – хорошо». Вряд ли именно в этом суть отрывка. В конце концов, гордость (или «похвальба, самовосхваление») гордости рознь, как, впрочем, и смирение. Да и скорби тоже.

А вот то обстоятельство, что различные человеческие достижения – даже самые возвышенные и благонамеренные – очень часто могут увести человека в дебри высокомерия и чванства, это дело известное. И все потому, что эти великие свершения (будь то обращение в христианство народов, будь то строительство богаделен и приютов, будь то глубочайшие мистические озарения) для человека, осуществляющего или причастного им, сами по себе ничего не значат. Лишь то, что изменяет сердце, делая его более чутким ко злу и к добру, к боли и к радости каждого отдельного, встречающегося нам на пути человека; лишь только это и имеет какую-то цену. Ведь благодаря этому человек только и становится постепенно Человеком, личностью, способной стать похожей на Всечеловека и Богочеловека Христа…

Собственные же боль или жизненные невзгоды, воспринятые как дар Бога, делают нас ближе к самим себе, низводят нас с облаков фантазии на землю реальности. Показывают человеческую ограниченность и малость, и одновременно, великую мощь человеческого мужества и доверия – все то, что помогает ощутить во всей возможной полноте присутствие Другого и среди серой повседневности, и в чрезвычайно скромных условиях жизни, в общении с самыми заурядными людьми, в течение утомительных трудовых будней, каждое ничтожное мгновение…

Говоря о своём духовном опыте, Павел отчётливо различает в себе двух разных людей. Конечно, речь не идёт о каком-то шизофреническом раздвоении личности.

Здесь перед нами снова та объективно существующая двойственность, от которой даже живущим в Царстве не уйти до конца времён. Апостол, разумеется, прекрасно понимает, что человек, побывавший на «третьем небе» (ст. 1–4), — он сам. Как видно, опыт пребывания на «третьем небе» и был опытом Царства, столь ярко пережитым Павлом. Но он понимает также и то, что нынешнее его духовное состояние ещё очень далеко от того, каким оно должно было бы быть, если бы он смог вместить в себя жизнь Царства в той полноте, какая открывалась ему в лучшие минуты (ст. 5–6). Павел, как всякий духовно трезвый человек, отдаёт себе отчёт в том, что наше духовное состояние определяется не тем, что мы можем увидеть, а тем, что мы в состоянии вместить. Он не случайно говорит о некоем, по собственному своему выражению, «жале в плоть», от которого ему так и не удалось избавиться, несмотря на все обращённые к Богу просьбы (ст. 7–9).

Как видно, просьба была оставлена без ответа не случайно, и апостол это понял: будь всё иначе, Павел легко мог бы подумать, что он вполне соответствует духовно тем откровениям, которые получил. Между тем, он прекрасно понимает, что речь, в сущности, идёт о своего рода авансе. Авансе, который получает каждый, однажды приобщившийся к Царству. Это и не удивительно: ведь иначе никто никогда не был бы в состоянии даже увидеть его. Но первое приобщение к жизни Царства не означает ещё, что путь завершён: он продолжается дальше с тем, чтобы, раз приобщившись к Царству, приобщившийся всё более и более вмещал бы его в себя, вбирал в себя дыхание Божие, которым пронизано Царство, духовно преображаясь и возрастая. И чем менее сильным и совершенным ощущает себя человек, тем легче ему идти этим путём (ст. 10). Путём, ведущим к той полноте, которая ожидает жителей Царства в конце времён.

Странное, казалось бы, намерение — хвалиться собственным бессилием. И что означают слова «сила Моя раскрывается до конца («совершается») в немощи»? Означают ли они, что до известного предела Бог может действовать через сильного человека, а с какого-то момента, когда Его сила проявляется в полноте, — лишь через человека слабого, бессильного? И если так, то где этот предел? И почему вообще он существует? Неужели наша слабость радует Бога, Который предназначил нас для Царства, где сила Божия, как и Его любовь, раскрывается во всей своей полноте, даваясь каждому в той мере, в какой человек в состоянии вместить то и другое? Зачем Царству слабые и бессильные обитатели? По-видимому, ответом на все эти вопросы становится сама человеческая природа, задуманная и созданная совершенной, но испорченная грехопадением. Если бы не эта испорченность, человек вместил бы любую данную ему от Бога силу, вместил бы вполне естественно и органично, так же естественно и органично став бы исполнителем планов Божиих. Но для того, чтобы вмещение стало действительно естественным и органичным, человек должен был бы так же естественно и органично вместить в себя ту меру любви Божией, которая соответствовала бы мере полученной им от Бога силы. И если с силой у падшего человека проблем, как правило, не возникает, её он готов принять всегда, то с любовью проблем у него бывает обычно много. Каждый готов ощущать себя сильным и проявлять эту силу, и даже, быть может, в деле Божием, ведь силу уважают, а засвидетельствовать свою принадлежность к такому работодателю, каким является Творец мира, вполне престижно. С любовью же тому, кто хотел бы самоутвердиться за счёт полученной от Бога силы, не очень: ведь любовь как раз и не предполагает никакого самоутверждения, любовь жители мира сего если и одобряют, то больше на словах или тогда, когда надеются получить от неё для себя выгоду. Вообще любить всерьёз, по-настоящему в падшем мире не престижно, на того, кто умеет любить так, смотрят, в лучшем случае, как на блаженного в том народном смысле слова, в каком говорят обычно о безобидном сумасшедшем. А в худшем случае на такого человека смотрят тоже как на сумасшедшего, но на сумасшедшего опасного, со всеми вытекающими из такого отношения последствиями. Неудивительно, что падший человек всем своим существом будет стремиться к силе Божией и так же всем существом отталкивать от себя Его любовь. И только тогда, когда возможности сопротивляться действию Божию у человека не останется, сможет он принять вместе и то, и другое.