Новость дня на 17 Октября 2021

Апостол Павел даёт нам образец христианской логики, христианского мышления. «Я уже становлюсь жертвою», — говорит он. Понятно, что речь идёт о предстоящей ему мученической кончине. И что же дальше? Рефлекторно хочется продолжить в таком духе: «Но это ничего, всё-таки для Господа стараемся...» Ничего подобного. Павел говорит, что он прошёл хороший, длинный и трудный путь, сохранил веру, и вот теперь его ожидает награда: венец правды. Мученический венец.

«…а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его…» это ощущение ведомо всякому настоящему христианину, что вот ожидает тебя венец. Не сегодня — завтра. Видимо без этого ощущения и христианство наше неподлинно. Но вот что такое «венец правды» или «венец праведности», как переводит епископ Кассиан, и всякое ли наше страдание является венцом правды. В таких переводах нам кажется, что этот венец это что-то что уготовано только святым. Само слово «венец» звучит возвышенно, а прибавление к нему предиката правды или праведности вовсе поднимает это сочетание на недоступную простым смертным высоту. А как тогда понять слова апостола Павла, что венец уготован «всем». Но обратимся к греческому тексту. Там стоит слово дикайосинос стефанос. Среди значений этого слова действительно и праведность и правильность и истинность и верность закону и заслуженность и достойность, но, кроме того, и несколько другие смыслы (Древнегреческо-русский словарь в 2-х томах Дворецкого). Давайте посмотрим на них. Во-первых, «ровный, точный». Во-вторых, «подходящий». В-третьих, «имеющий право». И, наконец, просто «обязанный». Конечно, не все эти смыслы сразу хотел внести апостол. Но ведь мы не знаем, что он хотел сказать в точности, между тем, выбирая возвышенный стиль, возможно, вносим искажения в мысль. Посмотреть иные, хотя и близкие, смыслы не грех. На самом деле, каждое из четырех приведенных здесь значений близко нам. Ровный, точный. Но ведь Бог ровно по силам дает нам венец, каждый это знает. Владыка Антоний где-то говорит о том, что есть вот эта грань, чтобы достичь такой духовной зоркости, чтобы увидеть в истинном свете свою душу – увидеть и замереть от ужаса увиденного, пошатнуться, чтобы упасть и все-таки не упасть. Это состояние знает всякий, кто хоть раз честно исповедовался. Во-вторых, подходящий. А разве тот венец, который дает Бог, это не тот единственный только мне подходящий венец? И чуть мы хватаемся не за свое, не предназначенное тебе Богом служение, или просто служение, которое Бог не благословил, – терпим позорную неудачу, в которую вовлекаем и других людей. И мы имеем право на свой венец, ибо это право мы получили с нашей верой. И мы просто обязаны брать свой венец, мы не святые, не мученики, а мы просто делаем то, что обязаны делать.

В завершение второго послания Тимофею Павел пишет своему ученику, что конец его земного пути близок (ст. 6 – 8). При этом апостол говорит о себе, что он «уже возлит», имея в виду те возлияния, которые совершались во время жертвоприношения (ст. 6; в Синодальном переводе «я уже становлюсь жертвою»). Для адекватного понимания сказанного Павлом важно помнить, что, согласно Торе, жертвоприношение должно было сопровождаться возлиянием, жертвенное мясо, лежащее на алтаре, поливали или обрызгивали вином и маслом, иначе оно считалось непригодным для жертвоприношения (Числ. 15 : 1 – 12). Возлияние не было основным компонентом жертвоприношения, им оставалось мясо, а точнее, жертвенная кровь, которой и кропили присутствующих, тем самым их освящая. Но жертвенная трапеза, во время которой (если только речь не шла о всесожжении) участвующие в жертвоприношении ели освящённое мясо, без вина и масла была бы невозможна, во многом обессмысливая жертвоприношение, существеннейшей частью которого была как раз именно жертвенная трапеза. И Павел сравнивает свою жизнь и своё служение с таким возлиянием, а свою смерть свидетеля — с моментом жертвоприношения, когда возлияние это только и может сыграть предназначенную ему Богом роль, став элементом жертвоприношения, которое освящает народ Божий, а через него — весь мир.

Такое сравнение, конечно же, не случайно: апостол прекрасно понимает, что всё его служение и весь земной путь могут получить смысл лишь в той полноте Царства, которая откроется ему в момент полного преображения его человеческой природы, вместе с тем через него открываясь Церкви и миру. Как жертвоприношение было действием богочеловеческим, кульминацией которого и становилась встреча между Богом и участвующими в нём людьми, этих людей освящавшая, так и встреча свидетеля лицо к лицу с Тем, о Ком он свидетельствовал всю жизнь, становится моментом его окончательного освящения и полного преображения. Конечно, сам Павел, его жизнь и служение оказываются лишь частью того грандиозного процесса, который связан с раскрытием Царства в мире, и притом частью не самой главной: в центре тут, как нетрудно догадаться, стоит Сам Спаситель. Но теперь часть эта окончательно соединяется с целым, становясь его неотъемлемым элементом и сохраняя притом всю свою неповторимость. А история Царства делает ещё один шаг на пути к той полноте, которая включит в себя преображённый дыханием Божиим мир.