Вряд ли можно сомневаться, что и проповедь, и сам образ Иоанна Крестителя произвели на его современников неизгладимое впечатление. Своим обликом и образом жизни он напоминал пророков древности (ст. 4). Впрочем, если верно предположение историков о связи Иоанна Крестителя с движением ессеев (точнее, с Кумранской общиной, находившейся на берегу Мёртвого моря), то его колоритная внешность аскета и жителя пустыни не должна нас удивлять. Намного интереснее и важнее была его проповедь. Иоанн, очевидно, призывал к публичному раскаянию в грехах, к обращению (которое в Синодальном переводе названо «покаянием») и к омовению, которое было традиционным средством очищения от скверны, в т.ч. и от скверны, порождённой совершённым грехом (а грех, согласно тем же традиционным представлениям, всегда оскверняет человека) (ст. 2, 6). Но было в его проповеди и нечто необычное. Он, очевидно, призывает к обращению, к раскаянию и к омовению каждого, а не только тех, кому, согласно тем же традиционным представлениям, это было необходимо. Иудейские религиозные каноны того времени требовали омовения в случае совершения конкретного греха или в случае осквернения по какой-то иной причине. Кроме того, оно требовалось от тех, кто принимал иудаизм и входил в Синагогу. Были не вполне ортодоксальные иудейские общины (к которым относились в т.ч. и ессеи), члены которых были уверены, что человека оскверняет не только конкретный грех, но и, так сказать, сама жизнь, так что очистительное омовение, по их мнению, требовалось человеку постоянно. Члены таких общин омывались, как правило, несколько раз в день. На первый взгляд может показаться, что к тому же самому призывает и Иоанн. Неудивительно, что фарисеи и саддукеи, придерживавшиеся более традиционных взглядов, если и омывались (омовение в Синодальном переводе названо «крещением»), то, по-видимому, больше для проформы и на всякий случай, не очень понимая, зачем именно это надо, что и вызвало гнев Иоанна (ст. 7 – 10). Но при более внимательном прочтении станет заметно, что Иоанн идёт дальше учения об омовении как о непрерывном очищении. То, что традиционного очищения недостаточно, он понимает не хуже ессеев. Но ему открылось, что последнее и окончательное очищение совершит сам Мессия-Христос, и оно уже не будет похоже ни на какие очистительные ритуалы, доступные человеку, даже такому, который, как сам Иоанн, действует во имя Божие (ст. 11 – 12). И это не удивительно: ведь вместе со Христом в мир входит и Царство, где нет и не может быть места никакому греху и никакой нечистоте. До сих пор люди стремились к чистоте и свободе от греха как к недостижимому идеалу; теперь, когда Христос идёт в мир, идеал становится достижим, но не человеческими силами, а действием Божиим. И никакая религиозность сама по себе не заменит этого действия Божия.