Новость дня на 22 Ноября 2024

В определённом отношении восприятие праведности и мудрости как целей, ценных самих по себе, было важным открытием Екклесиаста, ведь в таком случае ответ на вопрос о смысле жизни и происходящих в мире событий уже не зависел от самих этих событий: всё определялось лишь жизненной позицией и выбором человека. Но такое решение порождало иную, быть может, куда более серьёзную проблему, обесценивая в глазах человека не только такие понятия, как справедливость и воздаяние, но и сам суд Божий. В самом деле, если «всем — одна участь», если на жизнь праведного и нечестивого ни праведность одного, ни нечестие другого никак не влияет, что может быть хуже (ст. 2 – 3)? И не означает ли это, что мир вообще внеморален, что во всём происходящем «нет ни любви, ни ненависти» (ст. 1)? А если так, то, быть может, и Богу вовсе нет дела до людей, до их праведности и нечестия, а, возможно, и вообще до всего, происходящего в мире?

Картина становилась совсем уже мрачной, если прибавить к ней ещё и тот достаточно очевидный факт, что от усилий человека успех его деятельности часто совершенно не зависит, что успех — дело случая (ст. 11). В мире всё вообще случайно, и такой вывод, сделанный Екклесиастом, вполне логичен, он вытекает из всех его предшествующих размышлений. В самом деле, если Богу нет дела до праведности и нечестия, то почему Он вообще должен заботиться о человеческих делах? В таком случае едва ли можно вести речь и о промысле Божием, тут уместнее оказывается деизм — такое представление о Боге, которое, продолжая видеть в Нём Владыку и Творца мироздания, отказывается от мысли о каком бы то ни было вмешательстве Его в происходящие на земле после сотворения события. А в мире, где всё случайно, ценится, конечно, не мудрость, а сила (ст. 16).

Иногда, особенно в дни бедствий, к словам мудрых прислушиваются целые города, но, как только бедствия минуют, о них быстро забывают (ст. 13 – 15). А потому человеку остаётся только одно: радоваться в жизни всему, чему возможно радоваться (ст. 7 – 10), ведь радость жизни пройдёт вместе с самой жизнью, в шеоле умерший не найдёт ничего из того, что было ему дорого и радовало его в этом мире (ст. 4 – 6). Вывод пессимистический, но он вполне реалистичен в мире, который лежит во зле и не предполагает никаких изменений к лучшему.

В заключительном разделе книги, включающем последние четыре главы, Экклезиаст обращается к размышлению о том, что может быть позитивного в жизни человека до и вне того, как Бог Сам явит Себя миру. Как мы уже говорили, Экклезиаст полагает, что при всей недостижимости высшего блаженства для человека, в жизни могут быть найдены некоторые его отблески. Мысль его парадоксальна; он начинает свои рассуждения с того, что всему и всем – одна участь, смерть. Существенно важно, что Экклезиаст подвергает этот очевидный, в сущности, факт нравственной оценке. «Это-то и худо, – говорит он, – что одна участь всем». Мир, который окружает Экклезиаста, находится еще в полной власти смерти – но мудрец отказывается признать этот порядок вещей правильным. Он не видит решения этой проблемы, он не в силах привести аргументы, почему несмотря на торжество все уравнивающей смерти следует избирать мудрость и добро. Но он сердцем знает, что это так – и пытается донести это до читателя.

В начале 9-й главы, говоря о смерти, Экклезиаст подробно и точно формулирует ветхозаветное представление о смерти как антиподе жизни. Он говорит о Шеоле, в котором пребывают мертвые, как о месте, где нет ничего из того, что есть в жизни. «Мертвые ничего не знают… любовь их и ненависть их… уже исчезли, и нет им более части ни в чем, что делается под солнцем»; «в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости». Более того, Экклезиаст утверждает, что мертвым нет и воздаяния, «ибо память о них предана забвению». Суд Божий, о котором не раз говорит Экклезиаст, не распространяется им на загробную жизнь. Таково представление о посмертной участи людей всего Ветхого завета; оно разительно отличается от представлений, сложившихся в раннехристианской среде. Лишь отчасти можно объяснить это различие тем, что греческий перевод называет Шеол термином hades (аид, ад), привнося тем самым в религиозную культуру эллинские представления об аде. Главным же образом дело в том, что Ветхий завет (как, впрочем, и новый) весь направлен к жизни, а не к смерти. Идея посмертного воздаяния чужда Библии потому, что для нее, в отличие от язычества, смерть и посмертие – неестественное, ненормальное явление. «Бог не сотворил смерти» (Прем. 1:13) и «Бог сотворил человека правым» (Еккл. 7:29), поэтому смерти не должно быть – а значит, нет в замысле Творца и места для посмертного воздаяния. Таким образом, идея о том, что нечестивые и злые будут мучиться в аду, а праведники – вкушать нектар и амброзию, чужда Ветхому завету. Другое, совсем другое дает в нем надежду на справедливость – непостижимое ожидание прихода Бога в мир и выведения людей из Шеола. В этом будет явлена правда Божья: те, кто помнил о Боге в жизни, не будут забыты Им в смерти. Поэтому Экклезиаст говорит о мертвых, что и память о них предана забвению. Этим он объясняет то, что «нескоро совершается суд над худыми делами». И это – почва, в которую будут посеяны слова Христа «и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло – в воскресение осуждения» (Ин. 5:29).

Из представлений Экклезиаста о смерти вытекает и его призыв радоваться тому хорошему, что есть в жизни. Эти радости, которые находит Экклезиаст, довольно просты и непритязательны, и тем глубже сокрытая в них тайна истины. Первое, что предлагает он вниманию читателя, – радость о дарах Божьих, единство мужчины и женщины и созидание. Далее, в конце 9-й и в 10-й главах, Экклезиаст говорит о мудрости, которая для него – путь жизни перед лицом неизбежной смерти.