Новость дня на 9 Января 2025

Долгие размышления в конце концов, как видно, привели Екклесиаста к выводу, что понять смысл происходящих в мире событий невозможно, что он ясен лишь Богу, но не человеку (ст. 16 – 17). Ценность мудрости не в том, что она объясняет всё на свете, а в том, что она меняет самого человека (ст. 1). И единственное, ради чего стоит жить — радость («веселье»), та радость, которую может дать общение за столом в кругу близких людей и в присутствии Божием (употреблённое в тексте соответствующее еврейское слово обозначает именно радость, испытываемую человеком в присутствии Божием).

Конечно, от человека здесь мало что зависит, ведь такая радость Богом и даётся, к веселью глупцов, осуждаемому мудрецами древности, она имеет мало отношения, сходство тут исключительно внешнее. Но радость о Боге возможна лишь в том случае, если человек готов соблюдать Тору и хранить мудрость. Именно в этом смысле Екклесиаст говорит о мудром, что он не испытает никакого зла (ст. 5). Такой человек готов к любым поворотам судьбы, и, хотя никто не властен над собственной жизнью и никто ничего не может в ней изменить (ст. 6 – 8), мудрый не боится неожиданностей.

Для Екклесиаста нечестие, как видно, прежде всего связано со стремлением избежать чего-то, что воспринимается нечестивыми, как зло (ст. 8), но он, очевидно, понимает конечную бесплодность таких попыток (ст. 12 – 13). Потому-то, видимо, Екклесиаст и настаивает на добросовестности и честности в делах государственной службы: дело не только в том, что иное поведение неблагоразумно и опасно, но и в том, что, ведя себя иначе, человек нарушает данные перед Богом клятвы, обманывая не только царя, но и Бога (ст. 2 – 4). Конечно, поскольку наказание за грех обрушивается на грешника не сразу, многим кажется, что его можно избежать вовсе (ст. 11). Но всё же оно, по словам Екклесиаста, неизбежно (ст. 12 – 13).

Впрочем, остаётся не совсем понятным, в чём именно заключается в данном случае неизбежность. Нечестивых и их дела, по словам Екклесиаста, скоро забывают (ст. 10). Но то же самое несколько раньше он говорил и о добрых делах, заслуживающих памяти (Еккл. 4 : 15 – 16). Что же до наград и наказаний в этом мире, то Екклесиаст не питает иллюзий относительно справедливости: слишком уж часто праведники получают то, чего заслуживают нечестивцы, и наоборот (ст. 14). По-видимому, единственным наказанием для нечестивца оказывается невозможность той радости о Боге, которая доступна праведнику. В таком случае праведность, как и мудрость, оказывается наградой сама по себе, а обретение мудрости, как и праведная жизнь, становится самоцелью.

Кажется, что слова Экклезиаста утверждают величие царской власти, которой, как кажется, никто не в силах воспротивиться. Но и власть царя оказывается составной частью нескончаемой суеты сует, и не только потому, что власть человека над человеком часто осуществляется во вред, но, что важнее, по причине отсутствия у царя подлинной власти над миром. Ведь никто из людей не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днём смерти.

Так что же такое мудрость? Есть ли в ней хоть какой-нибудь смысл? Оказывается, есть: она позволяет человеку ориентироваться в происходящем. Это не тот высший смысл, который остаётся Божьей тайной, это смысл земной, доступный человеку. Всему на земле своё время, всему в своё время будет дана адекватная оценка, и суд Божий вполне реален, вопрос лишь в том, когда настанет день Его суда. Вот эти самые времена и сроки и позволяет узнать земная мудрость. Жизнь на земле течёт своим чередом, все формы мира и все его события рождаются из этого потока и в свой черёд возвращаются обратно, а Бог за всем наблюдает свыше.

Зачем этот поток? Для чего он? Почему жизнь именно такова, почему она не другая, почему в ней столько зла? Почему прежде зла было меньше — и действительно ли его было меньше? На все эти вопросы ответы знает один Бог, и человеческая мудрость тут бессильна. Но вот когда и чего можно ожидать от потока жизни, что и когда может из него появиться, а чему вскоре суждено снова в нём исчезнуть — об этом земная, человеческая мудрость рассказать может. Для того-то, собственно, она и нужна. Немного странный, на первый взгляд, подход к мудрости — но ведь тут именно мудрость мира сего.

Для евреев мудрость никогда не была чем-то абстрактно-теоретическим или созерцательным, она всегда ассоциировалась с умением, навыком, практикой. И у Екклесиаста она оказывается вполне практической. Правда, обычно практическая мудрость всегда связывалась с возможностью так или иначе выстроить жизнь человека, внешнюю или внутреннюю. Здесь же ни о каком выстраивании жизни речи нет: Екклесиаст вполне уверен, что это невозможно и бессмысленно.

Направить поток жизни в нужную сторону человек не может, тут мудрость бессильна. Зато она позволяет в этом потоке ориентироваться, оставаясь практикой больше, чем теорией — но практикой на выстраивания или изменения жизни, а, так сказать, жизненной навигации, искусством плавания в потоке жизни. Что ж, уметь плавать в жизненном море, конечно, необходимо. Но та ли это мудрость, которой искал Екклесиаст?