Как видно, слова Иова всё больше раздражают его друзей. И если Элифаз всё же пытается быть объективным и дружелюбным, то другой из участвующих в беседе друзей, Билдад, прямо обрушивается на Иова с упрёками (ст. 1 – 2). Он говорит своему другу: долго ли ты будешь обвинять Бога? Ведь Он никак не может быть неправ, Он наказывает лишь тех, кто заслуживает наказания (ст. 3 – 4)! Билдад, в сущности, не говорит Иову ничего нового, он лишь повторяет сказанное Элифазом. Он говорит: если ты действительно праведник, то Бог подтвердит твою правоту (ст. 5 – 7). Единственным новым аргументом в устах Билдада оказывается ссылка на традицию, на мнение отцов (ст. 8 – 9).
Но мнение это, в сущности, лишь поддерживает устоявшиеся и общепринятые религиозные представления: нечестивец никогда не бывает успешен, он исчезнет с лица земли, засохнет, как трава без воды (ст. 10 – 19). Иову же в случае покорности Билдад, как и прежде Элифаз, обещает скорый конец посланных Богом испытаний и возвращение прежнего благоденствия (ст. 20 – 22). Такая реакция Билдада на слова Иова едва ли имеет рациональное объяснение. Похоже, Билдад просто боится услышанного и реагирует совершенно иррационально, как это нередко случается с людьми под влиянием страха. И реакция его оказывается тем более резкой, что речь идёт о страхе религиозном. Такой страх свойствен в той или иной мере всем религиозным людям, и появляется он тогда, когда внутреннему миру религиозного человека грозит опасность деформации или даже разрушения.
В самом деле, сказанное Иовом всякому религиозному человеку должно было казаться почти кощунством, ведь он, как может показаться на первый взгляд, посмел поставить под сомнение правоту Самого Бога, Его право судить каждого и выносить собственные определения, ни в чём и ни перед кем не отчитываясь! Мысль о том, что человек может усомниться в правоте Божией, религиозному сознанию кажется чудовищной, ведь религия — всего лишь дело рук человеческих, а человек, тем более человек религиозный, прекрасно понимает, что он не может говорить с Богом на равных. Иное дело опыт откровения: в таком опыте священный трепет, рождающийся от переживания реальной близости Бога, нередко соседствует с дерзновением, рождающимся там, где Бог намеренно умаляет Своё величие с тем, чтобы Его общение с человеком стало общением равных. Но опыт такого общения — это опыт откровения, религии как таковой он незнаком и потому религиозным сознанием воспринимается в лучшем случае как дерзость, в худшем же — как кощунство.
