3 John, Chapter 1,  verse 11

Мысль о том, что зло — всего лишь отсутствие добра, распространена сегодня довольно широко. И в известном смысле её можно считать глубоко верной: ведь, если Бог творит мир, по слову св. Писания, «вполне хорошим», то зло в нём возможно лишь как искажение, извращение и разрушение созданного Богом. А значит, в известном смысле, зло можно рассмотреть как следствие уменьшения той меры благости, которую Бог вложил в Своё творение. И, конечно, человек, знающий Бога, никогда не стал бы противодействовать Ему и портить созданное Творцом. Если бы, конечно, не одно «но»: порча не обязательно может быть преднамеренной. А может оказаться и преднамеренной, если портящий сознательно стремиться сократить меру присутствия Бога в сотворённом Им мире. Но всё же в основе всякого действия, увеличивающего меру зла в мире, лежит именно незнание Бога. И речь идёт не о сомнении в том, что Бог есть, и даже не о яростном отрицании Его существования. Речь о нежелании впускать Его в свой мир и в свою жизнь. И, парадоксальным образом, в конечном счёте оказывается не так важно, какими намерениями было изначально вызвано такое нежелание: ведь, независимо от намерений отгораживающихся от Бога, объективно их позиция приводит к духовной деградации как их самих, так и ту часть творения Божия, которая благодаря их усилиям утрачивает связь со своим Творцом. А в таких условиях даже хорошие, вроде бы, намерения и начинания могут привести ко злу или злом обернуться. В такой ситуации призыв «не подражать злу» означает, очевидно, не внешнее подражание, не копирование чужих греховных действий, хотя копирование чужого греха, разумеется, ни к чему, кроме греха, копирующего привести не может. Речь идёт о том отношении к Богу, к людям и к миру, которое разрывает все связи, связывающие человека с Богом, и разрушает все его с Ним отношения. Впрочем, то, что начинается обычным подражанием чужой греховности, впоследствии может легко войти в привычку, которую древние не случайно называли «второй природой» человека. А усвоение чуждой себе природы в конечном счёте вполне может сделать человека чужим и себе самому, и Богу. Потому-то, как видно, и предостерегает апостол от любого подражания чужим грехам, от всякого участия во зле. Оно страшно не само по себе, не только потому, что в таком случае человек неизбежно будет грешить и сам, а потому, что извращает саму природу человека, делая её негодной для Царства. А значит, негодной и для спасения.

Это небольшое послание апостола может показаться малозначительным, по крайней мере, для нас сегодня. Мы ничего не знаем об упоминающихся в нём людях, да и сама ситуация остаётся для нас понятной лишь отчасти. Очевидно, речь идёт о какой-то внутрицерковной или околоцерковной проблеме, притом достаточно непростой. Ясно одно: для Иоанна свидетельством о Христе и о Царстве оказывается, в первую очередь, верность. Верность не идеям и убеждениям, а конкретным людям в конкретных ситуациях. Оно и понятно: ведь христианство — не религия, а жизнь в Царстве, Царство же — не идея и не концепция, а реальность, создаваемая и формируемая в первую очередь именно отношениями.

Отношениями людей с Богом и со Христом, их отношениями между собой, наконец, отношениями Самого Христа с Его небесным Отцом, образующими духовную основу Царства. А в отношениях мелочей не бывает. Они, собственно, из мелочей и состоят. Как и духовная жизнь. И жизнь вообще. Это только кажется, что в жизни и в отношениях важны эпохальные события и судьбоносный выбор. На самом же деле причиной эпохальных событий становится множество принятых в повседневной текучке решений, которых мы за этой самой текучкой порой даже не замечаем. А судьбоносные решения подготовляются решениями отнюдь не судьбоносными, а самыми обычными, повседневными, на которые мы часто не обращаем внимания из-за их кажущейся малозначимости.

То же свойственно и жизни церковной: чтобы содействовать истине, порой достаточно всего лишь открыть кому-то дверь в свой дом, хотя бы ненадолго, а перед кем-то её, наоборот, закрыть. Протянуть кому-то руку — а кому-то руки не подать. Улыбнуться в ответ на чьи-то слова — а на чьи-то отвернуться. Всё это — решения и поступки, не менее значимые, чем те, которые мы считаем большими и важными. Из них и складывается жизнь. Всякая жизнь. И жизнь Церкви. И жизнь Царства.

Хотя послание Иоанна персонально адресовано одному определённому человеку, в нём на конкретных примерах, приведённых для назидания всей общины, показаны проблемы, важные для всей Церкви, поэтому оно справедливо названо соборным. Гаий одобряется за верность истине, проявившуюся совершенно конкретным образом - принятием странствующих братьев. Казалось бы, частное обстоятельство, но оно оказывается принципиальным, поскольку не все братья способны проявлять братолюбие.

Дело не в одном лишь Диотрефе, любящем первенствовать, поступки этого конкретного человека обнажают огромную проблему: среди братьев усиливаются разногласия и распри, к неизбежным разногласиям примешиваются честолюбивые амбиции. Даже странно: ведь ранняя Церковь гонима, использовать церковные связи для того, чтобы сделать карьеру, вроде бы невозможно. Но сила человеческого тщеславия такова, что даже в трудных условиях преследований срабатывает страсть самоутверждения за счёт окружающих. Она настолько сильна, что выражается в стремлении задавить тех, кто вошёл в Церковь раньше, включая одного из первых апостолов.

Гонения от лжебратьев - реальность, многократно отравлявшая жизнь христиан. Но не будем смущаться, рано или поздно правда торжествует. Ведь и потуги Диотрефа оказались тщетными, и мы о нём помним только благодаря упоминанию его имени у того самого апостола, которого Диотреф не хотел принимать, но которого Церковь будет признавать всегда.