Бытие (в помощь изучающим Священное Писание)

Понедельник [Быт. VI,9-22]

При чтении рассказа о потопе многим сразу же приходит на ум то, о чём не раз уже писали исследователи Библии: историческая вторичность этого текста. Упоминание шумерских источников предания о потопе стало общим местом популярных исследований на библейские темы. В этом нет ничего удивительного: библейские тексты рождались отнюдь не в культурном вакууме, и потому вовсе не странно, что в Библии мы видим очевидные следы и древнеегипетских, и древневавилонских литературных влияний (было бы странно, если бы их не было). Но в эпосе о Гильгамеше, например, боги решают уничтожить человеческий род не из-за греховности людей, до которой им нет дела; люди просто оказались слишком шумными соседями, они мешают богам спокойно спать, и боги решают избавиться от человеческого рода, как от тараканов. Да и главный герой эпоса спасается от потопа вовсе не потому, что он праведник: просто у него находится знакомый среди богов, который предупреждает его о принятом на высшем совете решении. При всём внешнем сходстве сюжета смысловое наполнение библейского рассказа, как видно, сильно отличается. Ной спасается от потопа даже не потому, что он праведен; он ищет Бога и находит, и Бог заключает с ним завет — входит в союз, устанавливая совершенно особые отношения. Это вовсе не значит, что у Бога есть любимчики; такие совершенно особенные отношения выстраиваются у Него с каждым, кто Его ищет. Поэтому и понятие завета, и понятие богоизбранности не являются, с библейской точки зрения, неотъемлемой принадлежностью отдельного человека или народа; завет — это постоянно обновляемые отношения между Богом и человеком, которые просто не могут быть неотъемлемой и раз навсегда данной гарантией. Ни один завет как только исторический факт ничего не гарантирует сам по себе; любой завет нужно подтверждать снова и снова, чтобы он становился реальностью именно для тех, кто его подтверждает здесь и теперь, а не только для их отцов. И чаще всего эти особые отношения с Богом вызывают, мягко говоря, непонимание у окружающих, притом непонимание вполне объяснимое, если посмотреть на ситуацию с их, этих окружающих, точки зрения. А как, действительно, должны были смотреть на человека, который не только всерьёз предвозвещает катастрофу посреди полного благополучия (нравственное разложение не в счёт, оно нередко само по себе не воспринимается общественным сознанием как неблагополучие при высоком уровне жизни и отсутствии серьёзных общественных коллизий), но и посвящает большую часть своего времени на то, чтобы к ней основательно подготовиться? Приходится признать, что, независимо от времени и места действия, на такого человека большинство окружающих смотрело бы, как на идиота. И завет здесь мог бы стать источником скорее проблем, чем дополнительного комфорта. И это, похоже, довольно обычная ситуация даже в обществе вполне процветающем и демократическом  — ведь ни один закон не может никому запретить смотреть как на дурака на того, кто чем-нибудь отличается от всех остальных.