Вестники Царства Божия. Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н.э.)

Откровение любви Божией. Пророк Осия

Бог готов ежечасно, но мы не готовы,
Бог к нам близок, но мы далеки,
Бог внутри, но мы снаружи.
Бог в нас дома, но мы чужие.

Мейстер Экхарт

Те, против кого было обращено слово Амоса, скоро убедились, что он не одинок: в самом Эфраиме появился проповедник, говоривший о близкой гибели. То был Осия, сын Беери, последний великий пророк Северного царства. Человек с темпераментом старых ревнителей веры, он, однако, не свергал династий, подобно Елисею, не воевал со жрецами Ваала, подобно Илии, а выступал только как религиозный учитель.

Осия был младшим современником Амоса и, вероятно, слышал его речи ⁽¹⁾1. В Книге Осии современником пророка называется Иеровоам II (786-746)—Ос 1,1. Приведенные в заглавии книги имена иудейских царей указывают как будто на то, что пророк дожил до правления Езекии (715-687). (См.: И. Бродович. Книга пророка Осии. Киев, 1901, с. XI сл.) Однако указание на Езекию большинство современных толкователей считают ошибочным, внесенным впоследствии иудейскими переписчиками. Из намеков книги можно заключить, что Осия был свидетелем смут, наступивших после смерти Исровоама II. Сомнительно,однако, чтобы он дожил до 735 г., когда разыгралась роковая война между Эфраимом и Иудеей. Во всяком случае из книги явствует, что свидетелем гибели Самарии в 722 г. Осия не был. О хронологических указаниях, которые можно извлечь из книги пророка (напр. 5, 13; 7, 11), см.: А. Gеlin. Lеs livres prophetiques posterieurs.— RFIВ, I, р. 424. . Долгие годы он мог близко наблюдать жизнь израильской столицы и видеть, с какой быстротой возрождаются в ней ханаанские суеверия и извращенные культы Сирии. Блестящее царствование Иеровоама II Осия застал уже в самом конце. Пророк знал, какой ценой основатель династии Иегу получил грон, и был уверен, что власть, построенная на убийствах и преступлениях, не сможет устоять слишком долго. Осия утвердился в этой мысли, когда ему пришлось быть свидетелем анархии, узурпации, гражданской войны и агонии Эфраима, с 740 года ставшего данником Тиглатпаласара ⁽²⁾2. 4 Цар 15, 19. В Библии Тиглатпаласар III назван Пулом (Фулом). Это соответствует его второму имени (Пулу), под которым он правил в Вавилоне. См.: J. Вright. А Нistогу оf Israel, р. 254. В одной из своих надписей Тиглатпаласар говорит, что он возвратил Менахему, царю израильскому, трон, взяв с него дань.
См.: G.Е. Wright. Biblical Archaeology, р. 161. .

О внешних событиях жизни Осии мы почти ничего не знаем; он вошел в ветхозаветную историю исключительно как автор своей Книги. Книга эта оказала не меньшее влияние, чем пророчество Амоса. Еще при жизни Осии (или вскоре после его смерти) она была уже хорошо известна не только на Севере, но и в Иудее ^(3).3. Книга Осии является сборником, который получил нынешнюю форму уже после смерти пророка. Его можно разделить на две неравные части и эпилог:
1) Грех жены пророка как символ греха Израиля, 1-3 главы. Причем расположение текста первоначально было, вероятно, следующим: гл. 1, 1-9, гл. 2, 4-5, 8-13, 6-7, 14-23; гл. 3, 1-4; гл. 1, 10-11; гл. 2, 1.
2) Обличения, направленные против современного пророку общества:
упреки Израилю в неверности нравственным заповедям и «богопознанию», 4, 1-3;
слово против политических и духовных вождей нации, 4,4—5,7;
смуты в Израиле, безумные надежды на ассирийцев, 5,8-14;
покаяние народа и его ложные представления о благочестии, 5, 15—6, 11;
недостоинство царя и власть имущих, 7, 1-12;
оплакивание заблудшего Израиля, 7, 13-16;
против узурпаторов и культа тельцов, гл. 8;
грядущее изгнание, 9, 1-6;
ложные пророки, 9, 7-9;
драматическое описание измены Израиля своему Богу-Возлюбленному (9, 10—14,1).
3) Эпилог (14, 2-9) дает картину возрождения идеального Израиля, преображенного страданиями. Прежние сомнения относительно подлинности книги и особенно эпилога теперь оставлены экзегетами. «Стиль книги Осии,—пишет один из них,— однороден. Более того, в ней чувствуется страдальческая натура пророка. Даже обетования возрождения, наиболее подвергавшиеся нападкам, теперь отнесены к Осии» (Dеппis J. Мс Саrthу. Ноsеа.—JBC, I, р. 255).

Вероятно, Осия жил в самой Самарии и проповедовал в одном из ее святилищ, есгь даже основания полагать, что он был священником (сочетание служителя алтаря и пророка в одном лице было нередким в Израиле). Во всяком случае Осия, несомненно, стоял близко к кругам духовенства: религиозное состояние народа и богослужебная практика были ему хорошо известны. Но из того, как Осия говорит о пророках и священниках, можно заключить, что он принадлежал к религиозной оппозиции, к людям, которые осознали духовный кризис Израиля и не желали мириться с застоем и вырождением веры.

Мы ничего не знаем о таких кругах, однако их воззрения, вероятно, отразились в северном варианте Священной Истории, появившемся около того времени. Автора его принято называть Элогистом, так как он часто употребляет имя Божие «Элогим» вместо «Ягве». В основе его Писания лежит все то же священное Предание, восходящее к Моисеевым временам, и мы могли бы не останавливаться на нем, если бы Элогист не обнаруживал некоторых новых черт в сравнении с Ягвистом, автором иудейского варианта Истории.

Прежде всего, говоря об Откровении и богоявлениях, Элогист уже отказывается от картинного языка древних легенд. Если у Ягвиста Господь непосредственно беседует с Каином или пользуется гостеприимством Авраама, то у Элогиста воля Божия познается уже либо во сне, либо в пророческом видении.

Вообще служение пророка представляется северному писателю важнейшим в религиозной жизни народа. «Наби»—это посредник между Богом и человечеством, даже Авраам, с которого начинается элогистическое сказание, назван там пророком, а Моисей стоит почти на сверхчеловеческой высоте. Элогист ввел в рассказ Декалог и Книгу Завета, тем самым подчеркнув свою связь с религиозно-нравственной традицией Моисея. Именно в повествовании о Моисее мы находим у Элогиста возвышенное исповедание веры в Ягве, Который есть «Бог милосердный и милостивый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный» (Исх 34, 6). Будучи северянином, Элогист чтил Бетэль как место жертвоприношений патриарха Иакова, но он с отвращением говорил о «золотом тельце», атрибуте царского святилища ⁽⁴⁾4. Время появления элогистического Писания относят обычно к IX-VIII вв. до н. э. (А. Weiser. Еinleitung in das Alte Testament, 1966, S. 104). Повествование его охватывает эпоху от Авраама до Моисея.
Характерные черты Элогиста:
1) он считает, что имя Ягве было открыто только Моисею,
2) он называет Синай Хоребом, а хананеев — аморитами,
3) он говорит о брате Моисея Аароне, о котором сказание Ягвиста молчит,
4) он выделяет роль Рувима и северных колен.
Излагая историю патриархов, Элогист обнаруживает более строгие нравственные понятия. Он cтарается смягчить или объяснить те поступки праотцев, которые ему кажутся неблаговидными. Так, когда Авраам, живя в чужой земле, выдает свою жену за сестру, Элогист поясняет, что это не было обманом, так как у них действительно был общий отец ( Быт 20, 12). Таким образом, как замечает Анри Казелль, «в элогистической редакции можно уже различить отзвуки начинающегося профетического движения» (Н. Саzе11еs.—RFIB, I, р. 363). Основные тексты, принадлежащие Элогисту: БЫТ 15 + J; 20; 21,6-32, 34; 22,1-14,19; 28,11,12,17,18,20-22; 29,1,15,23,25-28,30;30,1-3а,6,8,17,23;31,2,4-18а,19-45,51-55;32,1-2,13б-21,23;33,18б-20; 35,1-8,16-20; 37, 2в, 5-11,14а, 15-18а, 19-20, 22,236-24, 28а, 28в-30, 31б-32а, 34, 36; 40, 1-3а, 4-5а, 6,15а, 16-20; 41; 42,1, 3-4а, 8-26, 29-37; 43, 14-23б,45 + J; 46, 1-5а; 47,12; 48,1-2, 8-22; 50, 15-26. ИСХ 1, 15-22; 2, 1-15; 3, 1, 4б, 6, 9-15, 21-22; 4, 17-18, 20б-21; 7, 20б-21а,24; 9, 22-23а,35;10, 8-13а, 20-27;11,1-3; 12,31-36, 376-39; 13,17-19; 15,1-21; 17, 3-6, 8-16; 18; 19, 26-19; 20, 1-21; 21; 22; 23; 24, 3-8, 12-15а, 186; 31, 186; 32, 1-8, 15-35, 33. ЧИСЛ 10, 29-36; 11; 12; 13, 17-33 (+ Р); 14(+ Р); 16, 1-34(+Р); 20, 1-9, 12-35; 22; 23; 24; 25,1-5; 32; 1-17, 20-27, 34-42. ВТОР 10, 6-7; 27, 5-7а; 31, 14-15; 23; 33; 34, 5-6. См. сводную таблицу в книге: Р. Еllis. Тhе Меn аnd thе Меssage of the Old Теstament. Соllеgеvillе, 1963, р. 57-72. .

При сравнении Книги Осии с элогистической Историей нетрудно заметить, что пророк и автор Истории люди, близкие по духу. Осия смотрел на Синай как на верный ориентир в религиозной жизни народа. Он проверял Моисеевыми заповедями события своего времени и должен был прийти к таким же печальным выводам, что и Амос. Однако Осия не смог стать только лишь предсказателем мрачного конца, не был он похож и на надменного мудреца, который, подобно Гераклиту, бесстрастно судит о людских безумствах с высоты своего превосходства. В порывистом, напряженном стиле Осии ощущается натура бурная, сложная, трагически воспринимающая жизнь Он как бы стоит перед миром с обнаженным сердцем, и каждое соприкосновение со злом причиняет ему жестокое страдание.

При чтении пророчеств Осии невольно представляется, что он диктовал писцу, говоря быстро, лихорадочно, почти задыхаясь, книга кажется стенограммой живого слова, короткие строфы прерываются бессвязными восклицаниями, внутренний ритм сбивается, образы полны темных намеков и имеют странные очертания. В то время как непреклонный Амос целен, суров, монументален, Осия временами готов кричать от терзающей его скорби он охвачен горем, возмущением, страстной тоской по гармонии и миру. Этот предтеча Иеремии чем-то напоминает героев Еврипида и Достоевского.

И именно такой человек должен был принести людям новое Слово о Боге.

Какие-то не совсем ясные события в жизни Осии подготовили его душу к восприятию новых глубин богопознания. Драма "БОГ —человек" раскрылась для сына Беери в мучительном опыте его собственной жизненной трагедии.

Эта проекция из индивидуального во всемирное—не единственный случай в истории духа. Вспомним ту роль, которую в творчестве Данте сыграла встреча с Беатриче; точно так же и Платон создал свое учение об Эросе, пройдя через какое-то душевное потрясение. Таинственная связь человека-микрокосма со вселенским целым позволяет ему переживать сверхличное посредством опыта своей индивидуальной судьбы и выражать открывшееся в терминах личного бытия. Это путь Лира, Гамлета, Фауста.

Что же произошло с Осией? Он рассказывает о своей жизни сбивчиво и неясно: в одном месте говорит, что женился на «блуднице», в другом—о своей любви к неверной женщине. «Блудницу» он называет Гомерь, дочь Дивлаима, и указывает, какой выкуп он заплатил по обычаю, вступая с ней в брак. Вряд ли перед нами аллегория - имена Гомерь и Дивлаим не содержат никакого иносказания, а между тем Осия любил символические имена. Так, сына своего пророк назвал Лоами («Не мой народ»), а дочь— Лорухамой («Непомилованной»). Поэтому скорее всего Гомерь не персонаж притчи, а реальная женщина. По-видимо-му, и «блудница», и «неверная жена» Осии—одно и то же лицо.

Быть может, пророк в знак «тяжкого блудодейства страны» действительно взял к себе в дом женщину с дурной репутацией. Этот странный поступок был бы вполне в духе пророков, которые стремились привлечь внимание людей необычными действиями. Некоторые даже думают, что жена Осии принадлежала к священным гетерам, служившим в языческих вертепах Если эта догадка верна, тогда аллегория поступка становится еще более прозрачной. Именно служение ханаанским богам Осия называл «зэнут» развратом.

Тем не менее такое предположение едва ли основательно, так как языческие куртизанки носили специальное название «кедешим», которое Осия не употребляет. Гораздо естественнее будет предположить, что слово «блудница» нужно понимать в общем житейском смысле. Судя по дальнейшим намекам книги, Гомерь была просто распущенной женщиной, вдобавок мелочной и корыстной. «Можно думать,—говорит Корниль,—что серьезного, грустно настроенного человека привлекла естественная свежесть и миловидность этой простой девушки, но в браке она сделала его глубоко несчастным, он должен был в конце концов увидеть, что расточил свою любовь на недостойную и испорченную женщину» ⁽⁵⁾5. К. Корнилъ. Пророки, с. 60. О тождественности блудницы и Гомерь, дочери Дивлаима, см. исследование В. Яворского «Символические действия пророка Осии» (Сергиев Посад, 1902, с. 204 cл.), где дана сводка толкований первых трех глав Книги Осии. За истекшие с того времени годы вопрос о событиях жизни пророка решен не был. См. обзор современных мнений: Н. Row1еу. Тhе Маrriage оf Ноsеа.—«Вulletin of the John Rylands Libraгу», 1956, 39, р. 200. .

Для Сократа неудачный брак едва ли мог быть трагедией, и дело здесь не столько в личном характере философа, сколько в том, что грек, как правило, не ждал от женщины духовной близости и понимания. Женщины в Афинах и Спарте были бесконечно далеки от умственных интересов своих мужей и мало участвовали в жизни общества.

Между тем в Израиле, хотя и сохранялся патриархальный уклад и супружеские измены сурово карались, женщины все же не были безмолвными рабынями, достаточно вспомнить имена Мариам, Деборы, Аталии, Голды. Жены некоторых пророков разделяли со своими мужьями их служение. Поэтому нет ничего странного в том, что Осия искал в своей жене сочувствия и духовной близости. Но вместо этого он нашел легкомыслие, равнодушие и грубость. Кажется, на какое-то время между мужем и женой произошел полный разрыв. По обычаю Осия мог обратиться к суду, строго каравшему неверных жен, но любовь не позволила ему сделать это, напротив, она в конце концов взяла верх над горечью измены. Осия не в состоянии был долго мириться с падением жены и вернул ее в дом. Светлый эпилог Книги Осии говорит о том, что сильное и чистое чувство победило после всех испытаний.

Нравственные страдания, через которые прошел пророк, не только повлияли на символику его произведения, но и стали тем внутренним опытом души, в котором раскрылось его мистическое зрение.

Ему было дано пережить трагедию неразделенной любви, трагедию измены и одиночества для того, чтобы к нему прикоснулась невыразимая тайна, тайна Божественной Любви и Страдания.

Илия и Амос шли к Израилю с проповедью Бога справедливости, Который требует от человека верности и правды. Таким Он являлся и в Священной Истории, где мы часто видим Его вершащим правосудие. Он насылает потоп на растленное человечество, сжигает Содом и Гоморру, поражает египтян, амаликитян, хананеев. Он и избранного своего народа не щадит, когда тот отступает от Его Закона.

Это грозное провозвестие было подобно очистительному огню. Оно потрясло душу древнего человека, выжигая в ней, как раскаленным железом, дикие инстинкты и хаос демонических стихий. Но если бы Ветхий Завет остановился на этом, если бы Суд остался последним словом Откровения, то жить было бы невыносимо. Человек был бы раздавлен и уничтожен одним сознанием своей греховности. Как мог бы он существовать дальше перед лицом этой неумолимой чистоты и святости Божией, он, ползающий в тине грехов и немощей? Чего ждать ему, кроме неизбежного и справедливого возмездия?

Но вот пророк Осия говорит слово, которого еще не слышало человеческое ухо: он открывает миру Бога любви и милосердия.

Его проповедь поистине может быть названа ветхозаветным Евангелием, она поднимала человека из праха и вела по ступеням на вершину богосыновства.

Означает ли это, что Осия отрицал суровое учение Амоса? Нет, он стоял с иудейским пастухом на одной почве, он многому у него научился и любил заимствовать из его книги мысли и выражения. Но он сказал больше, чем Амос, ибо в бесконечной полноте Божественной тайны перед Осией раскрылось нечто такое, что заставило его говорить не только о Суде, но и о милосердии Божием.

Для Осии религия — не столько долг или обязанность, сколько прежде всего любовь к Богу. У него первого в Священном Писании брак, любовь мужа и жены, становится символом союза Бога с человеком. В браке есть и долг, и обязательства, но сущность его — в таинственном единении двух существ. Такова и вера. В ее основе лежит не требование, а любовь, доверие, привязанность, неразрывные узы. Здесь Осия предвосхищал уже апостола Павла и Иоанна Богослова; он первым увидел путь, по которому шли великие христианские мистики к чертогу Возлюбленного.

Господь был для Израиля, которого Он избрал, и Отцом, и небесным Супругом: Он хотел привлечь его к Себе, но Его любовь не нашла ответа.

Пророк с грустью обращается к тем временам, когда Израиль был создан, спасен и поставлен на ноги самим Ягве. Владыка Вселенной возлюбил эту горстку кочевников, ставшую залогом Его Будущего Царства среди людей. Он избрал их по свободному произволению, как избирает Любовь. Трагедия Израиля — в его измене Любви Божией.

Все это было поругано и забыто. Израиль, подобно неверной жене, предал своего Господа и Супруга и побежал вслед за «любовниками»—языческими богами. Блудница искала Ваалов, надеясь, что они одарят ее всем, принесут ей «хлеб и воду, шерсть и лен, елей и напитки». Она не ведала, что все в мире проистекает от Господа, и оставила Его ради истуканов.

Но не только прямое отпадение в язычество составляет в глазах Осии измену народа Божия. Он видит ее в искажении самого почитания Ягве. В этом он целиком единодушен с Амосом, проповедником религии Духа.

Осия цитирует Декалог и знает этическую традицию Моисеевой религии. Он еще недвусмысленней Амоса осуждает изображения священных быков; для него их культ лишь один из видов идолопоклонства, проникшего в Израиль под личиной ягвизма. «Сделали себе литых кумиров, — иронически говорит пророк,—из своего серебра, по своим понятиям, изделие художника. Говорят им: приносите жертву! Человек, целуй тельцов!» (Ос 13, 2). В другом месте пророк предсказывает, что тельцы будут разбиты, ибо они—«не Бог» (Ос 8, 5-6).

То, что быки были общечтимыми религиозными символами, не могло поколебать Осию. В его глазах эти изображения— просто истуканы, оскорбляющие истинную веру.

Как мы уже знаем, «тельцы» первоначально играли скорее всего роль херувимов, являясь троном Ягве в святилище, но со временем культ их принял характер суеверного почитания, тем более что бык был на всем Востоке эмблемой божества плодородия. Осия, в сущности, даже не хотел отделять этот натуралистический ягвизм от поклонения ханаанским быкам. В его речах порой трудно определить, когда он говорит о культе Ваалов, а когда о народном почитании Ягве.

Священники, которые должны были бы бороться против этого религиозного одичания, нередко, по словам Осии, сами потворствовали суевериям, а пророки, говорящие в святилищах, спокойно закрывали глаза на беззакония.

У богов—своих владык и «любовников» — учится Эфраим распутству, жестокости, корыстной вере. Религиозное отступничество вчечет за собой и нравственное разложение. Картина состояния страны, нарисованная Осией, еще мрачнее той, которую изобразил Амос. Народ катится в пропасть; повсюду распри, заговоры, мятежи. Одни в страхе перед Ассирией надеются на Египет, другие рассчитывают на милость ассирийцев, а третьи беззаботно пируют, чтобы веселее провести последние дни. Порядка нет, разбойники хозяйничают на дорогах, князья и знать давно утратили совесть и не думают о будущем земли.

И вот Бог Израилев призывает людей к ответу:

Положительный идеал библейской этики: эмет (правда, истина), хэсэд (милосердие) и даат Элогим (богопознание)— противопоставляется пророком нравственному падению народа.

Даат Элогим — это не отвлеченное богословие, а живое, резальное приближение к Богу через веру и любовь. Но когда любовь растоптана, союз нарушен — неизбежен разрыв, навлекающий суд Божий. Неверная жена, приведенная из пустыни, вновь будет возвращена туда; ее ждет изгнание из удела Господня. Для Осии расплата за грех не есть изолированный акт. Возмездие готовится руками самих грешников, которые, «посеяв ветер, пожнут бурю» (Ос 8, 7). Еще яснее, чем у Амоса, у Осии выражена мысль о том, что в самом отступничестве уже заложена кара. Не Бог - мститель явится с бичом для воздаяния, а сам грех обрушит его на преступника. Бог лишь создал такое положение вещей в мире, при котором все имеет эту незыблемую связь. Пророки и другие библейские писатели будут постоянно указывать на эту причинную связь религиозной и моральной измены с земным наказанием.

Измена Союзу, отступничество, служение кумирам и страстям неуклонно ведут Израиль к катастрофе; он опутан сетью, которую сплел сам. «Оставил тебя, Самария, телец твой!» — восклицает Осия. Царь Эфраима исчезнет «как пена на воде», а все царство станет «как негодный сосуд», который должен быть выброшен вон. Слава Самарии «улетит, как птица».

Отвергнет их Бог мой, ибо не послушали они Его, И будут они скитаться между народами...

(Ос 9, 17)

Этот приговор, казалось бы, ставит знак равенства между пророчествами Амоса и Осии. Однако, хотя у обоих проповедников легко усмотреть существенное единство, Осия далеко не двойник Амоса. Он воплощает следующую ступень Откровения.

В тот самый момент, когда приговор кажется неотвратимым, среди упреков, сетований и зловещих предсказаний неожиданно звучит голос Божий. И это уже не голос непреклонного Судии, а слова, исполненные бесконечной жалости и сострадания.

Все шло к тому, что исхода нет, нет прощения. И вдруг—эти слова!
Пророку, любовь которого покрыла все муки измены, явилась неугасимая Любовь Божия. Он — возлюбленный, Он — всепрощающий:

Бичи Суда—это не что иное, как испытание, очищающее заблудших во имя любви к ним.
Здесь впервые открылся миру тот лик Божий, который излучает животворный свет в евангельской притче о блудном сыне. Есть выход! Есть путь, который вернет человека к Отцу. Это— путь покаяния.

Итак, исправление через скорби и покаяние как начало исцеления. Не случайно грозит гибелью враг с севера, не случайно голод, и смуты, и раздоры в стране. Все это—результат греха, все это попущено для вразумления заблудших.

Любовь Божия ждет от человека ответной любви. Господь назван «Ревнителем», ибо в Его священной Ревности горит то единственное и неповторимое, что создает могущество любви.

Отвергнутый и преданный людьми, Бог страдает. Вот непостижимая тайна, открывшаяся пророку Осии. Это Страдание - боль неразделенной любви, оно свидетельствует о сокровенных узах, связующих творение и Творца.

Мы нужны Ему! Не чудо ли это? В силах ли мы вместить эту мысль?

«Божество не страдает, страдание есть признак несовершенства», — говорят в смущении философы. Нет, отвечает им пророк, есть Божественное страдание. Бог страждет Из-за нашего несовершенства.

Все это выше понимания, выше постижения. Но перед лицом Страстей Господних преображается человек. Уже не черви мы, попираемые ногами, забытый островок мира, а дети Божий, которых Неизреченный держит на руках, которых Он с болью проводит через испытания, чтобы обратить к раскаянию. Такими увидел людей Осия. Если Амос бросает грешников в бездну ужаса, то Осия возносит кающихся к вратам Неба.

Бог страждет! Над миром Его сердце, источающее Кровь. Это Кровь Искупления, Кровь Евхаристии...

Бог страждет! Кто осмелился бы сказать такое в Израиле? Кто дерзнул бы сказать об этом в мире?

Великие мудрецы народов, ополчаясь против грубых представлений язычества, стремились отбросить все, что могло бы сблизить Сущего с миром человеческих переживаний и чувств. Для них Высшее стояло по ту сторону и любви и страдания. Пророк же Осия говорит и о том и о другом.

Бог страждет! Глухо вторят пророку древние мифы, хоры орфиков и мистерий. Язычники ощущали, что спасение миру приносит страдание Бога. Но это было лишь смутнре предвосхищение и догадка. В словах библейского ясновидца мы не слышим ничего о муках, подобных мукам стихийных божеств: Таммуза, Осириса, Адониса. Они были жертвами зависти, ненависти, соперничества и умирали, как умирает осенняя природа. В их страстях была покорность перед властью незыблемых законов Вселенной.

В Библии же открывается Бог, Который добровольно страждет за грехи своих созданий.

«Я — Бог, а не человек!» — говорит Ягве (Ос 11,9). Это звучит как удар грома. Но при этом, Непостижимый и Вечный, Он полон какой-то глубочайшей живой человечности. Он есть Правда, и поэтому—Судия, но Он же сострадает грешникам. Он же останавливает стрелы Гнева; Его Любовь сильнее закона воздаяния.

Так над хартией пророка Осии проступают очертания креста Христова.

Пророк не только ясновидец любви, но и провозвестник свободы, которая раскрывается в том, что Всемогущий ждет обращения людей Своих. Бедствиями он лишь наводит падших на мысль о покаянии. Свободно ушел народ Божий служить идолам, свободно же должен он и вернуться к Отцу.

Осия и Амос были современниками Гесиода. Все они строго судили о людях своей эпохи, с печалью оглядываясь на прошлое. Гесиод говорил о том, что блаженные времена золотого века остались в невозвратной дали времен. Библейские пророки видели это светлое исходное начало в вольной жизни под водительством Моисея. Но Гесиод, как и многие мудрецы Востока, не верил в будущее людей. Для него все неуклонно шло к гибели и распаду, а доброе оставалось лишь позади.

Между тем Осия видел впереди грядущее обновление народа Божия и восстановление нарушенного Завета. Неверная забудет своих соблазнителей и «любовников» и вернется от Ваалов к Обручнику своему. Ягве явится как утренняя заря, как прохладная роса. «Непомилованная» станет «Помилованной»; навсегда отшумят битвы, сделаются кроткими хищные звери, воцарится «даат Элогим», истинное познание Сущего. Израиль «расцветет как лилия, как могучий кедр, как вечнозеленый кипарис» (Ос 2,14-23; 3,5; 14,5).

Израиль для Осии был не просто одним из народов земли, пусть и богоизбранным. Нет, народ Божий — это духовный союз, мистическое единство в Боге. Осия предвосхищает Церковь, которая сокровенно уже была зачата в Ветхом Завете, которая явится как расширенный Израиль, подобно тому как и сам Израиль родился из семьи патриархов.

Бог был единственным царем своего народа в пустыне. В обновленном Израиле Он и останется навсегда Царем, ибо земные царства есть лишь плод греховности и падения. Теократический идеал Осии – это не образ клерикального государства, а образ свободной Церкви, возлюбленной небесного Супруга.

Осия предвосхитил слово Христово о поклонении Богу в духе и истине. Служение Творцу у народа Божия должно быть очищено от всяких элементов язычества, от переоценки внешних форм культа: обряд лишь тогда угоден Богу, когда в основе его лежит истинная вера, любовь и правда. В Книге Осии мы находим слова Ягве, которые сосредоточивают в себе как бы самую суть библейского профетизма:

Слово хэсэд, которым Осия обозначает высший дар Богу, имеет многогранное значение и обычно переводится как «милость», «милосердие», «любовь-жалость», «любовь-доброта». Этимологически оно связано с глаголом «хасад» (ревновать, усердствовать) и означало у пророков сильное чувство сострадательной любви, активной и бескорыстной ⁽⁶⁾6. Хэсэд—одно из важнейших библейских понятий. «Если вникнуть в мысль пророков и в чувства, воодушевлявшие их пламенные речи, слово «хэсэд» выражает понятие более широкое и более глубокое, чем милосердие. «Хэсэд»—не только милость, т.е. внешнее действие, но и внутреннее чувство, и притом самое идеальное в этическом смысле, т. е. высшее альтруистическое, чувство— человеколюбие, любовь-жалость ко всему живущему» (М. Марголин. Вавилон, Иерусалим, Александрия. Пг., 1923, с. 50). Но не следует видеть в «хэсэд» только этическую, человеческую категорию. Учение о ней, как верно заметил М. Бубер, явилось актом самооткровения Божества (см.: М. Buber, The Prophetic Faith, 1960, р. 44). .

Хэсэд — это сила, изливающаяся от Бога. Не случайно в Священной Истории Господь назван «рав хэсэд»— «многомилостивым». Он Сам есть живая Любовь, которая осеняет творение. И человек, следуя Ему, «познавая» Его, обретает в сердце эту животворную любовь. Она есть высшее приношение пред алтарем.

Издревле мир был ареной нескончаемых битв; к военным кличам земли примешивались голоса разъяренных богов, низверзших друг друга. Кровь лилась и на жертвенниках; под ножами жрецов падали быки и овцы, громоздились горы приношений. И как часто здесь сходились алчность, зависть, лукавство людей и богов!

Но вот раздается голос пророка, чей приход был подобен явлению иконы Триединой Любви, которая в годину ига и ожесточения воссияет среди русских лесов. В эпоху греческой тирании, основания Рима и ассирийских нашествий, в отблеске кровавого заката Израиля Осия, сын Беери, последний пророк Северного царства, говорит о Боге, Который есть Любовь и ждет от человека ответной любви. И когда Сын Человеческий войдет под кровы отверженных, презираемых и грешных, Он напомнит законникам, кичившимся своим благочестием, эти великие слова Осии:

«Милосердия хочу Я, а не жертвы...»

Пророк умер около 735 года, когда Эфраиму оставалось существовать меньше пятнадцати лет. Но с его смертью пророческое движение не остановилось. На юге Иудеи уже выступил в это время человек, принявший его знамя.

Примечания