Мысли вслух на7 Декабря 2024

Каждый человек, верующий или нет, в тяжелые моменты жизни требует прямого вмешательства Бога в происходящее с ним самим, с окружающими или с миром. Каждый человек имеет свое представление о том, как быстро и эффективно изменить ход событий. Таких же своевременных и активных действий мы ждем от Бога, восклицая: «Почему Он не накажет? Почему Он не осудит? Почему Он не уничтожит? Почему Он не поразит, не пойдет войной, не сотрет с лица земли? Почему Он не действует?»

Мы приписываем Богу те параметры эффективности, которые являются нормой для нас самих, не важно, верим мы или нет. Мы не готовы осознать только один простой факт: Бог не похож на нас, Его мысли - не наши мысли. Сейчас, как и две тысячи лет назад, люди ждут Его вмешательства в их жизнь, но получают странный и парадоксальный ответ: Бог рождается в мир беспомощным ребенком. Он не вооружен, Он не может говорить и ходить, Он ограничивает свою свободу и всемогущество в той мере, в какой мы бы хотели развить свои возможности влиять и менять все по своему усмотрению. Он совершает то, чего никто от Него не ждет и, скорее всего, особенно не хочет: Он полностью доверят Себя человеку. И каждый из нас сам решает, как он поступит с Младенцем.

«Но тому не радуйтесь, что духи вам покоряются, а радуйтесь, что имена ваши вписаны на небесах». Эти слова Господа беспримерно важны для нашей духовной жизни. Понимание и различение духовных радостей является непременным условием вообще какой бы то ни было жизни в духе.

Мы часто прибегаем к выражению «духовный восторг». Но что это? И что есть радость о Господе, а что — экстаз, приносящий лишь мне одному удовольствие, пусть при этом мне и кажется, что я покоряю каких-то духов и кого-то от них спасаю? Это требует предельно тонкого различения, но для духовной жизни необходимо как воздух, без которого можно погибнуть.

«Но тому не радуйтесь, что духи вам покоряются…» Знаем ли мы подобную радость, чтобы от нее воздерживаться? Кто-то ответит отрицательно, кто-то положительно. Но так как наша цель — научиться прочитывать Евангелие как что-то предельно личное, к тебе обращенное, как письмо, которое пришло тебе по почте, то и тем, и другим надо увидеть, что говорит сейчас Господь лично вам.

Но попробуем подойти с другой стороны, если первая часть фразы нам до конца оказывается не понятна и мы не понимаем, от какой именно радости надо воздерживаться. «Радуйтесь, что имена ваши вписаны на небесах…». Может быть, с этой радостью не проще, чем с той, от которой надо воздерживаться. Но зато здесь нам дана подсказка следующим стихом: «В этот час Он возликовал Духом Святым», - или как в синодальном: «В тот час возрадовался духом Иисус». Господь говорит нам о некоей радости, может, и не такой понятной нам до конца, но тут же словно показывает нам эту радость Собой. И вот эта радость Иисуса о Господе, ликование Его Духом Святым выливается в «Славлю Тебя».

На самом деле это единственная наша настоящая радость: Славлю Тебя. Вот это надо понять сегодня. Славлю Тебя, хотя знаю, что иду на крест, а может уже на кресте. Не случайно история слова «слава» в свой латинский период приобрела некие сиятельные, светящиеся коннотации. Радость радости, свет света вот что такое эти слова – Славлю Тебя. Наверное, в них единственная данная нам по-настоящему радость.

Говоря о мессианских временах, Исайя описывает духовную жизнь жителя Царства как неуклонное следование по пути праведности. Если только человек случайно отклонится направо или налево, он услышит голос, предупреждающий его об ошибке. На первый взгляд может показаться, что такая опека полностью лишает человека свободы. Между тем, на деле всё оказывается не так просто. Конечно, для человека, не привыкшего следовать каким бы то ни было заповедям, такая ситуация может показаться своего рода духовным (да и не только духовным) рабством. Что же это, в самом деле, такое: вся жизнь как будто под конвоем, невидимым, но абсолютно реальным!

Если бы заповеди и Тора в целом были только чем-то вроде юридического или даже морального кодекса, так бы, скорее всего, и было. Любой кодекс, даже моральный, остаётся всё-таки для человека внешним ограничителем. Разница лишь в том, что юридический кодекс ограничивает человека извне, силой закона, а моральный — изнутри, силой нравственного авторитета. Но в обоих случаях человеку приходится заставлять себя соблюдать нормы, прописанные в соответствующем кодексе.

Есть, однако, в иудейской традиции и понятие внутренней Торы, отражённое в Книге Псалмов и в Книге Притчей, а отчасти и в пророческих книгах. Той Торы, заповеди которой воспринимаются человеком не как извне предложенные нормы, а как внутренний императив. Как то, без чего человек не может прожить потому, что так понятые заповеди образуют своего рода внутренний духовный стержень его личности, без которого человек уже не представляет себе своей духовной жизни, да и жизни вообще. Соблюдение заповедей внутренней Торы становится для человека чем-то само собой разумеющимся: он просто не может жить по-другому.

Но почему же в таком случае в мессианском Царстве человек иногда всё же слышит голос, не позволяющий ему уклониться ни направо, ни налево с пути Торы? Неужели всё-таки это желание у него остаётся, несмотря на внутреннюю Тору? Лучший ответ на этот вопрос даёт Павел, в своём Послании к Римлянам описывающий, как он сам пытался, ещё до встречи с Воскресшим на Дамасской дороге, следовать внутренней Торе. Он делал всё, что мог, но идти путём праведности, не отклоняясь ни направо, ни налево, у него не получалось: греховная природа брала своё.

Не случайно упоминает Исайя об Учителе, который больше не будет скрываться (ст. 20; в еврейском тексте именно «учитель», а не «учители», как в Синодальном переводе): без Его помощи, без поддержки обещанного Богом Мессии, путь Торы, путь праведности во всей его чистоте и полноте человеку не по силам. Но если Он рядом, то Его голос действительно не позволит ищущему праведности и Царства уклониться «ни направо, ни налево».

Сегодняшнее чтение вновь поднимает вопрос о Царстве и об отношении к нему тех, кто смотрит на него через призму религиозной традиции. Начинается рассказ историей исцеления человека, слепого от рождения (ст. 1 – 7). При этом Иисус сразу же отвергает весьма распространённое в те времена представление о болезни как возмездии за грех, совершённый или самим человеком, или кем-то из его предков. Он прямо говорит о том, что грех властвует над миром и освободиться от его власти можно только силой Божией (ст. 2 – 5). А затем исцелённый Иисусом человек попадает в поле зрения ревнителей строгого соблюдения традиций (ст. 8 – 16). И вновь, как уже бывало не раз, между фарисеями произошёл раскол. Одни из них, видя явное и очевидное для всех чудо, прониклись уверенностью в том, что такие дела может делать лишь человек Божий, другие же остались при убеждении, что нарушитель субботы есть нарушитель субботы, и праведником он быть не может, какие бы чудеса ни совершал Бог по его молитвам (ст. 16). Эти-то другие и начинают искать объяснения совершённого Иисусом чуда. Но не того объяснения, которое было самым естественным и логичным, а такого, которое укладывалось бы в рамки их собственной религиозности. Прежде всего они задают вопрос об Иисусе самому исцелённому, который, не вдаваясь в богословские тонкости и не будучи, как видно, в них искушён, называет Его пророком (ст. 17). Такой ответ, как видно, разозлил допрашивающих, которые заметили исцелённому, что, в отличие от него, они придерживаются «правильной» традиции, так что им-то, во всяком случае, не в чем себя упрекнуть, а вот об Исцелившем слепца они ничего не знают (ст. 18 – 23). И тогда следователи выдвигают «беспроигрышную» гипотезу. Они говорят исцелённому: благодари Бога за своё исцеление, а об Исцелившем тебя забудь, это грешник. Но такая казуистика, как видно, не убеждает недавнего слепца: ему слишком очевидна связь между исцелившим его Человеком и Богом (ст. 24 – 25). И тогда фарисеи начинают новый круг, снова задавая исцелённому всё тот же вопрос: как Он это сделал? Но сам исцелённый, как видно, уже понял, что рассказывать всё заново бесполезно, что от него хотят услышать что-то другое, что-то, что удовлетворит самих спрашивающих. И тогда он прямо отвечает своим следователям, что он уже всё рассказал и добавить ему нечего. Не хотите ли и вы стать Его учениками? — не без иронии спрашивает он у фарисеев (ст. 26 – 27). Такой ответ, как видно, разозлил допрашивающих, которые заметили исцелённому, что, в отличие от него, они придерживаются «правильной» традиции, так, что им-то, во всяком случае, не в чем себя упрекнуть, а вот об Исцелившем слепца они ничего не знают (ст. 28 – 29). И тогда исцелённый говорит им то, что мог сказать в такой ситуации нормальный, духовно здоровый человек, не замороченный ни богословием, ни навязчивой религиозностью. Он говорит: по молитвам грешника чудес не бывает, это очевидно каждому, тем более таких чудес, какие совершает этот Человек. А уж кто Он и откуда, вы, знатоки Торы, должны были бы знать лучше меня (ст. 30 – 33). На это фарисеям ответить нечего, и они не находят ничего лучшего, как выгнать человека, задающего им неудобные вопросы (ст. 34). И тогда-то, после конфликта исцелённого с синагогальными авторитетами, Иисус вновь находит его и открывается ему (ст. 35 – 39). Исцелённый Иисусом человек сделал свой выбор, и ему открылась дорога в Царство. Дорога, которая началась исцелением от слепоты, а завершилась обретением жизни Божией во всей её полноте.

Вопрос о том, как жить после катастрофы 70 г., стоял одинаково остро перед всяким евреем той эпохи, будь он ортодоксом или мессианистом-христианином. Рассуждение о шаббате как о времени пребывания в Божьем покое было своего рода ответом автора послания на этот вопрос, притом ответом христианским. В самом деле: седьмой день библейской Поэмы творения — день покоя, день, когда Бог уже не творит, а мир пребывает в тишине Божьего присутствия. Конечно, понятый так шаббат имеет и личностное измерение, он становится временем пребывания в той внутренней тишине, которая знакома каждому, у кого есть опыт реального, живого богообщения. Но автор послания, говоря о покое шаббата, имеет в виду не только внутреннюю тишину.

Он воспринимает седьмой день как реальность космического масштаба. Седьмой день, день покоя — это то самое время, когда история уже закончилась, а Мессия ещё не вернулся. Вот в такое время и пришлось жить ему самому и его современникам. Но покой шаббата не предполагает внешней активности. Тут нужны внутренняя тишина и сосредоточенность, а не лихорадочные поиски чего-то такого, что может, подобно волшебной палочке, разом дать ответы на все вопросы и решение всех проблем.

Для христиан покой шаббата был неотделим от общения со Христом, шаббат без Христа был для них немыслим потому, что в нём не было бы той полноты Царства, которая для всякого христианина является целью и смыслом жизни. Войти в покой шаббата означало для христианина войти в то пространство отношений Отца и Сына, которое было духовным стержнем Царства и внутри которого пребывала Церковь как то тело Христово, о котором говорит в своих посланиях Павел. И вот теперь, по словам автора послания, как раз наступило время такого покоя — во вселенском, космическом масштабе.

И каждый христианин оказывался теперь перед выбором: или войти в этот покой, войти в то пространство, где Христос и Царство, ожидая момента окончательного завершения истории и возвращения Мессии во славе, или лихорадочно искать чего-то на стороне, недоумевая, почему не происходит того, чего они так ждут и никак не могут дождаться. В самом деле: покой шаббата ведь всегда воспринимался ещё и как ожидание — ожидание Бога, Который приходит тогда, когда наступает время Ему прийти. И тут важно уметь ждать и иметь терпение дождаться — иначе весь пройденный прежде путь может оказаться бессмысленным. Вот об этом — но в контексте конкретной ситуации — и напоминает автор послания своим читателям.

Наставления жёнам даны более развёрнуто, нежели мужьям. Вряд ли причиной тому однобокая требовательность по отношению к женщинам, ведь мужчин апостол призывает быть не менее ответственными. Но трудно отделаться от впечатления, что Петр пророчески прозревает те времена, когда в Церкви сёстры будут количественно преобладать над братьями и понесут основное свидетельство о Христе. Да и нельзя сказать, чтобы апостольские советы касались только женщин, ведь Петр продолжает развивать мысль о необходимости мирно и дружелюбно строить отношения христиан с окружающими людьми, не обязательно родственниками, и видимым образом, без лишних слов, являть плоды преображающего действия веры.

Призыв не воздавать злом за зло совершенно естественно звучит в устах Петра и никогда не является лишним напоминанием. Но показательно, что Петр, так же как Иаков, призывает удерживать язык свой ото зла и не допускать в адрес недоброжелателей ответных ругательств. Нам, не привыкшим обуздывать свою речь, может показаться чрезмерной апостольская требовательность к речи. Но она обоснована, ведь словом можно и убить, так что не следует увеличивать зло и разрушение тем, кто любит жизнь и хочет видеть добрые дни.