Мысли вслух на10 Февраля 2025

Благодать уже здесь, с каждым, осталось только согласиться ее принять. Это первый и самый трудный шаг, потому что, сделав его, мы соглашаемся признать несколько неудобных фактов. Во-первых, Бог пришел к нам Сам. Он уже рядом с нами и, признавая реальность Его присутствия, мы признаем, что непозволительно много времени провели, обманывая себя, пытаясь не замечать этого. Во-вторых, мы признаем свою слабость и немощь, неспособность самим выйти из тени смертной. Мы признаем свою зависимость от Источника Жизни, главенство Бога во всем и над всеми. В-третьих, нам приходится признать, что спасение дается каждому, без всяких исключений. Даже если у нас есть свой собственный список тех, кому нужно отказать или дать в первую очередь, приходится признать, что каждому предложено выбрать спасение. Эти три факта делают жизнь очень неудобной и неприятной, если мы хотим не считаться с ними. Такая возможность у нас есть, но есть ли желание вернуться к существованию, где нет места благодати и милости?

Призывая Своих учеников не думать о том, что им придётся говорить тогда, когда от них потребуется свидетельство перед гонителями, Иисус вместе с тем напоминает им о том, что спасётся лишь тот, кто сохранит верность до конца среди всеобщего безумия. Казалось бы, здесь-то и требуется всё тщательно взвесить и обдумать прежде, чем что-то говорить: ведь перед такой аудиторией свидетельство должно быть особенно ярким, а вместе с тем и особенно выверенным, так, чтобы всё прозвучавшее звучало бы безупречно и с точки зрения содержания и, желательно, с точки зрения формы. А Иисус, наоборот, призывает ничего не обдумывать заранее. Конечно, можно объяснить этот призыв тем, что продумать заранее все возможные ситуации и заранее выработать какие-то модели поведения на тот или иной случай практически невозможно: ситуаций, особенно в смутные времена, бывает обычно слишком много, чтобы такое планирование стало возможным. Но дело, вероятно, также и в другом. Кто и когда может позволить себе не готовится к ответственному выступлению? Наверное, лишь тот, кто уверен, что его выступление за него приготовит ему кто-нибудь другой, притом тот, кому можно безусловно доверять. И Спаситель, как видно, предлагает Своим ученикам именно такой вариант. Но для этого нужно, чтобы вся их жизнь была частью того Царства, которое Он принёс в мир и в котором можно жить одной с Ним жизнью. Тогда можно пройти через все перипетии смутного времени, оставшись притом верным свидетелем Царства, жизнью которого живёшь.

С одной стороны, действительно, Иисус открывает нам Бога, принимающего нас такими, какие мы есть – со всеми нашими болезнями, нуждами, психологическими заморочками, детскими комплексами…, при чем независимо от каких-нибудь там наших заслуг или нашего недостоинства. Все это верно, как верно и то, что благодаря вере и стремлению к Богу многие проблемы подчас решаются, болезни исцеляются, или мы (что, наверное, не менее ценно) делаемся способными взглянуть на все эти жизненные невзгоды иначе - как говорится, глазами самого Бога, - понять их смысл и извлечь из них пользу. И, несомненно, это последнее тоже можно отнести к тому, что называется в сегодняшнем евангельском отрывке «исцелениями», если под ними подразумевать божественные действия, благодаря которым наш разум, вся наша, хотя и далекая от идеала, жизнь, начинает приобретать некую целостность, и мы становимся в состоянии встать выше гнетущих нас проблем, и постичь что-то новое и неожиданное о жизни, о Боге.

С другой стороны, возникает впечатление, что несмотря на огромное количество сцен исцелений и прочих чудотворений в евангелии, Марк, следуя Духу и намерениям Иисуса, хотел сказать еще кое-что. Выздоровление или перемены к лучшему могут произойти или не произойти, (хотя в любом случае остается надежда на лучшее), однако в глубине всех этих чаяний или разочарований таится призыв, адресованный каждому человеку, смотреть в корень и стараться воспринять всем своим существом, что страдание и бедственное состояние это синонимы человеческой жизни. А их преодоление возможно лишь путем смещения нашего внимания со своих болячек на страдания и боль других людей, как это делал Иисус. Ведь соучастие в страдании других может действовать как анестезия для своих собственных, и одновременно помогает сделать жизнь более сносной, а главное – не лишенной утешений и разделяемой с другими радости.

В евангельском рассказе о распятии Спасителя особое впечатление производит описание того торжества, которое переживают все ненавидевшие Иисуса во время Его земной жизни. А тем, кто Его любил, остаётся лишь скорбеть и плакать. Конечно, это кажущееся торжество, оно лишь резче оттеняет то, что произойдёт уже совсем скоро, через три дня, когда всё встанет на свои места. Но эти три дня ещё должны пройти, их надо прожить, а ведь никто даже из ближайших учеников Иисуса не ожидал Воскресения. И дни эти проходили тем тяжелее, что торжество сил зла не было какой-то условностью или инсценировкой; оно было таким же реальным, как и сама смерть Иисуса на кресте. В сущности здесь, у подножия креста, соприкоснулись между собой две реальности, два мира: большой Божий мир и отделившийся от него маленький и ограниченный мирок тех, кто Богу противостоит. Но для тех, кто оказался в этом маленьком мирке, он всегда кажется единственной реальностью. И в этой реальности торжествует именно зло, и торжествует настолько реально, насколько реален сам этот мирок. Физически большой Божий мир и маленький мирок тех, кто Богу противостоит, могут находиться в одном пространстве и в одном времени, принадлежащие к ним могут видеть друг друга и друг с другом говорить. Но духовно это два разных мира, и в день Страшного суда различие между ними, прежде видимое лишь немногим, становится очевидным для каждого: большой Божий мир становится тем Царством, о котором говорит Иисус, а маленький мирок тех, кто Богу противостоит, — внешней тьмой из евангельской притчи. Во внешней тьме торжествует смерть, в Царстве — жизнь. И кажущаяся столь реальной в маленьком мирке победа тьмы оказывается настоящим, полным её поражением в большом Божием мире в день Воскресения. А в каком из этих миров жить, каждый решает для себя сам, так же, как решали те, кто в день смерти Спасителя стоял у подножия креста.

Описание борьбы Иакова с Богом - трудное для понимания повествование о мистическом опыте, детали которого остаются неизвестными. Мы можем лишь пытаться понять, что именно автор хочет довести до нашего сведения, включая этот рассказ в текст книги. Суть его сводится к тому, что обетование Божие Аврааму, унаследованное Иаковом, не стало собственностью последнего, но продолжает корениться в воле Всемогущего. Этим Бог Авраама, Исаака и Иакова отличается от языческих племенных божеств. Более того, свобода Бога хранить верность Своему обетованию или, напротив, не пустить Иакова в землю обетованную, остается неизменной. Лишь по собственной воле Бог продолжает оставаться в союзе с Авраамом и его потомками, и последние должны научиться полагаться на эту волю Божью, благую и совершенную. С другой стороны, борьба Иакова с Богом выявляет для самого Иакова (и для читателя), что для Иакова следование пути, предначертанного ему обетованием Аврааму, стало делом жизни и смерти. Иаков не может повернуть назад, и ничто в мире не важно для него так, как благословение Божье и Его обетование. Сам Иаков остается верным завету, который Бог заключил с его предками, несмотря ни на что - и эта его верность завету обретает благословение Божье.

Ответ Иова на замечание Билдада оказался предсказуемо язвительным (ст. 2 – 4). Ему, ищущему встречи с живым Богом, общие места теперь стали уже казаться настоящим издевательством. Словно передразнивая своего друга, Иов сам произносит краткую, но выразительную речь, прославляющую величие Божие (ст. 5 – 14). Он как бы хочет сказать Билдаду, что, если уж дело дойдёт до соревнования в красноречии, то в этом соревновании последним он не будет. Но Иову не до ораторских упражнений: его жизнь идёт к концу, а главного он так и не узнал. Замечание Билдада о непостижимости путей Божиих было, конечно, лишь общим местом, но Иову было уже не до общих мест, ему нужны были не общие места, а ответы на мучающие его вопросы. Он не может относиться к словам так же легко, как его друзья.

Для Билдада сказанное им, в сущности, не значило ничего, это было всего лишь замечание вообще. Для Иова же оно было ответом на заданный им вопрос, притом ответом совершенно неуместным. Переливание из пустого в порожнее никак не входило в его планы, и попытки вовлечь себя в пустую болтовню вместо серьёзного разговора он не без основания воспринимал, как своего рода насмешку. Так говорят обычно с детьми или с психически больными людьми; а между тем, Цофар уже намекал на то, что Иов говорит то, что говорит, потому, что он не в себе.

Отвечая на эти обвинения, Иов и произносит речь в том духе, который был близок и понятен его друзьям, как бы желая показать им, что все их аргументы и общие места ему известны так же хорошо, как и им, и что он вовсе не отвергает той частичной, в рамки религии укладывающейся правоты, которую эти общие места в себе несут. Но Иов также хочет достучаться до разума и сердца своих друзей, он хочет убедить их в том, что их правота не последняя истина, что есть нечто большее, то самое, чего он, Иов, ищет и не может найти. Для друзей Иова величие Бога, открывающееся в красоте и гармонии мироздания, оказывается едва ли не высшей формой откровения, опыт личного богообщения из всех троих известен, кажется, одному Элифазу, но и в его жизни он не занимает центрального места. Для Иова же теперь именно такой опыт выходит на первый план, величие Божие, открывающееся в Его творении, для него аксиома. Но такого естественного откровения Иову мало, ведь оно никак не отвечает на волнующие его вопросы. Он хочет получить ответ от Самого Бога, а его друзьям кажется, что человек в здравом уме и в твёрдой памяти никогда не стал бы ничего у Бога требовать, тем более, ответа на вопросы, без которых, как думали друзья Иова, вполне можно прожить.