Новость дня на 19 Июня 2012

Проповедники бывают разные, и проповедуют они по-разному. Особенно это справедливо в отношении христианства, которое немыслимо без проповеди. Но и христиане, если говорить об истории христианской проповеди, проповедовали по-разному. И главным различием во все времена было различие между проповедью-рассказом и проповедью-свидетельством.

Изначально у всех христианских проповедников, включая и самого Павла, проповедь была именно свидетельством, свидетельством о Христе и о Царстве. Это неудивительно: ведь христианство — не религия, а жизнь с воскресшим Христом в Его Царстве, и первые христиане могли рассказать только об этом. Конечно, поговорить они могли и о других вещах, но на вопрос о том, что такое христианство, они могли рассказать лишь об одном: о жизни с воскресшим Христом в Его Царстве.

Такой свидетель ничего не хочет от человека, он хочет лишь приобщить его к тому, что пережил сам, сделать его, подобно самому себе, жителем Царства, познакомив с Тем, Кто открыл это Царство ему самому. Так и Павел, обращаясь к членам Коринфской церкви, говорит, что ему ничего не надо от них из того, что им принадлежит, что ему нужны они сами, нужны для того, чтобы сделать их такими же жителями Царства, каким стал к тому времени сам Павел.

Но возможна и другая проповедь, не проповедь-свидетельство, а проповедь-рассказ. В истории христианства такой проповеди и таких проповедников становилось тем больше, чем больше христианство становилось религией, приобретая характерные черты религии: собственный ритуал, вероучение, структуру.

Теперь у проповедников появилась возможность не только свидетельствовать о Христе и о Царстве, но и знакомить слушателей с той новой для них религией, адептами которой проповедники стали себя ощущать. Иногда это могло быть интересно слушающим, но, к сожалению, нередко оказывалось при этом, что главное в христианстве — Христос и Царство — отходило во время такой проповеди на задний план.

Конечно, в первохристианскую эпоху возможностей для подобного рода проповедников было меньше, чем впоследствии, но, судя по посланию Павла Коринфской церкви, они уже начали появляться: иудейская религиозная традиция давала им в этом отношении много возможностей. Павел же, как видно, стремится расставить приоритеты с тем, чтобы второстепенное не заслоняло главному и не мешало ищущим Христа найти Его и войти в Царство.

Вчерашнее чтение заканчивается очень важной мыслью, которую апостол Павел в разных формулировках высказывает неоднократно: «когда я немощен, тогда силен». Он замечает также, что «благодушествует в немощах». В греческом тексте мы видим слова «εύδοκω εν άστενείαις» — обретаю удовольствие, доволен в слабостях. В рамках Слова Божьего мысль настолько простая и естественная, что, казалось бы, о чем тут говорить? Но какими невозможными кажутся слова апостола с земной, человеческой точки зрения!

Есть замечательная притча преподобного Франциска Ассизского о совершенной радости, которую человек обретает, будучи полностью лишенным всего и всеми отвергнутым. Именно на стяжание этой радости направлены попытки христиан делать добро всем, ничего не требуя взамен. Потому что это — путь уподобления распятому Богу. Всякая же попытка найти достойное вознаграждение и благодарность за содеянное благо — вещь естественная и понятная, но уводящая от этой радости далеко в сторону.

Говоря о своём апостольстве, Павел не случайно упоминает те его признаки, которые должны были быть очевидны любому непредвзятому наблюдателю (ст. 11 – 12). Но коринфские христиане, как видно, склонны были с куда большим пиететом относиться к тем, кто вёл себя как люди, привыкшие командовать и, по слову Павла, «быть в тягость» церквам (ст. 13). Сам же Павел не хочет вести себя в коринфской церкви подобным образом. И дело тут, вероятно, не только в том, что он не считает такое поведение правильным с этической точки зрения, хотя и это ему очевидно (ст. 14). Дело ещё и в том, что для Павла отношения между христианами должны строиться не по законам нашего, ещё не преображённого мира, а по законам Царства. Законы же Царства напрочь исключают всякую возможность поведения, характерного для тех, кого Павел считает лжеапостолами. Законы Царства предполагают лишь одну возможность: полную самоотдачу, даже тогда, когда о взаимности нет и речи (ст. 15 – 18).

И апостол, говоря о своём служении, вовсе не оправдывается перед коринфскими христианами. Он защищает не себя, как могло бы показаться на первый взгляд, он защищает подлинность своего свидетельства (ст. 19). А это уже вопрос принципиально важный, ведь подлинность свидетельства не только определяет духовное состояние самого свидетеля, но становится также и критерием оценки духовной жизни общины. Не случайно Павел опасается, что, придя в Коринф, увидит местную церковь совсем не такой, какой бы ему хотелось её увидеть (ст. 20 – 21). Он прекрасно понимает, что неумение отличить подлинного служителя Христова и свидетеля Царства от мнимого — признак если не духовной болезни, то, по крайней мере, серьёзных духовных проблем. Ведь такое становится возможным лишь в том случае, если отдельные люди или община в целом забывают о пережитом ими опыте Царства, который заслоняется чем-то, к Царству отношения не имеющим. И тогда забывшие Царство теряют его, в лучшем случае — на время, в худшем — навсегда.