Новость дня на 16 Марта 2021

Соприкасаясь с вечным, встречаясь с Богом, человек встает перед выбором — довериться Неизвестности или отвернуться. На все аргументы Моисея, что он не в состоянии выполнить порученную ему миссию — на то, что он беженец, преступник, что у него дефект речи, наконец, что он слишком мало знает своего нового Бога — Голос отвечает ем только одно: «Я буду с тобой». Это очень мало и очень много. Мало, потому что это только слова, вернее — обещание, которому можно поверить, а можно не поверить. Много, потому что, если ему поверить, перед человеком открывается удивительный путь. Моисей идет на риск — он верит Богу, тем самым позволяя Вечности действовать в мире его руками, его языком, его жизнью...

Ни один замысел Божий не осуществлялся без непосредственного участия народа Божия. Но ни один Его замысел не осуществлялся также без того единственного, Им Самим избранного человека, на которого возлагалась, так сказать, персональная ответственность за осуществление плана Божия. И теперь таким человеком должен был стать Моисей (Исх 3:10). И тут Моисею становится страшно. Он задаёт Богу вполне естественный в такой ситуации вопрос: «А кто я, собственно, такой, чтобы взять на себя это дело?» (Исх 3:11). И тут же получает совершенно недвусмысленный ответ: «Дело не в том, кто ты такой, это Я посылаю тебя, и потому, кем бы ты ни был, ты вернёшься в Египет и сделаешь всё, что Я поручаю тебе» (Исх 3:16–20). Но человеку не просто принять такое поручение на таких условиях. И Моисей пытается отказаться от поручения. Начинается с вполне естественного вопроса: а что, если мне не поверят (ст. 4)? Такое, наверное, действительно могло случиться, но эту проблему Бог разрешает без всяких затруднений (ст. 2 – 9). На первый взгляд, такого рода «чудеса» больше всего напоминают не то цирковые фокусы, не то магические приёмы; но уровень религиозного сознания подавляющего большинства соплеменников Моисея был в те времена таков, что никак иначе убедить их в реальности вмешательства Божия было невозможно. Далее следуют утверждения о собственной «косноязычности», которая может помешать Моисею выполнить данное ему Богом поручение (ст. 10). Едва ли речь в данном случае шла о каком-то физическом дефекте. Скорее всего, Моисей хотел сказать, что он не умеет говорить так, как говорили пророки тех времён, которые, чувствуя близость высших сил, впадали в экстаз и произносили вдохновенные пророчества, нередко в поэтической форме. Моисей прекрасно знал, что он не пророк, ведь пророки были совсем другими. Но Бог говорит Моисею, что это Он даёт вдохновение и дар пророческого слова, а потому Моисею нечего смущаться (ст. 11 – 12). И тогда Моисей просит уже прямо: пошли кого-нибудь другого (ст. 13). Тут-то и становится понятно: дело не в том, что Моисей боится, что ему не поверят, или сомневается в своём пророческом призвании. Он просто не решается положиться на одного лишь Бога, отбросив все человеческие условности и представления. И тогда он ощущает, что такое гнев Божий, а вместе с тем получает себе в помощь своего брата, о котором мы узнаём, что он был самым настоящим, «правильным» пророком (ст. 14). И всё же, посылая Моисею в помощь Аарона, Бог не снимает ответственности с самого Моисея, оставляя ведущую роль за ним (ст. 15 – 16). Теперь Моисею уже нечего возразить Богу, и он отправляется исполнять данное ему поручение (ст. 18).

Моисей не хочет идти в Египет. Не хочет браться за порученное Богом дело. Это понятно, и вряд ли кто-то стал бы в данном случае Моисея осуждать. Моисей знает: он не пророк. Говоря о себе, что он «косноязычен», Моисей едва ли имел в виду какие-то проблемы с речью как таковой. Дело скорее всего было в другом: он не владел даром пророческого слова. В те времена ведь путь пророка заметно отличался от пути обычного человека, и различия появлялись уже достаточно рано. Обычно пророческое призвание человек переживал в подростковом возрасте или в ранней юности, и после такого призвания его жизнь переставала походить на жизнь обычного человека.

Пророк уходил в пустыню, становясь обычно учеником какого-нибудь другого пророка, и жил с ним до его смерти, а затем сам становился пророком и преемником своего учителя. Жизнь его казалась другим таинственной и необычной: экстазы, видения, вдохновенные, обычно в поэтической форме, проповеди, нередко грозные, несущие предупреждения о грядущих бедствиях. В жизни Моисея не было ничего подобного, он был обычным человеком. Если бы он пришёл к своим и сказал им, что он пророк, ему бы не поверили.

Поэтому Бог и даёт ему силу продемонстрировать некие «чудеса», которые по сути представляют собой не что иное, как простые фокусы с некоторой магической составляющей, но которые должны были произвести неизгладимое впечатление на соплеменников Моисея. Дело, однако, было не только в них, но и в самом Моисее. Он ведь тоже человек своего времени. У него тоже пророческое служение ассоциируется с некоторой вполне конкретной формой, вне которой он его не мыслит. Он — пророк?

Такое не укладывалось у Моисея в голове. Этого просто не могло быть. Потому-то и просит Моисей Бога «найти кого-нибудь другого». Бог же отвечает будущему Своему служителю, что пророком делает человека не форма, а Он, Бог Израиля, что именно Он даёт человеку и речь, и всё прочее, что необходимо ему для того, чтобы быть пророком. Моисей же всё равно боится: привычка — вторая натура, и избавиться от привычных штампов очень непросто.

В своё время это произойдёт, пока же Бог на помощь Моисею призывает Аарона. Судя по тому, что Аарон долгое время жил где-то в пустыне и по тому, что он «может говорить», Аарон был пророком «настоящим», «правильным», таким, каким пророку полгалось быть соответственно представлениям того времени. Если уж Моисей никак не решается идти один — что ж, пойдёт исполнять дело Божье вместе с братом. Лишь бы всё-таки пошёл и взялся за дело, порученное ему Богом.