Новость дня на 27 Сентября 2021

Сегодняшнее чтение посвящено нескольким, на первый взгляд, никак не связанным между собой, темам. Но так кажется лишь на первый взгляд; при более внимательном прочтении связь между ними заметить нетрудно. Своеобразной рамкой рассказа становится притча о смоковнице, засохшей по слову Иисуса за то, что она не принесла плода тогда, когда её плоды понадобились Спасителю. При этом в тексте прямо сказано, что плодов на дереве не было потому, что время этих плодов ещё не пришло (ст.13). А позже образ засохшего дерева становится поводом для беседы Иисуса с учениками о том, что такое настоящая вера (ст.21–26). И из этой беседы становится очевидно, что настоящая вера проявляется вовсе не в том, чтобы одним словом засушивать деревья или передвигать горы. Образ горы, послушно бросающейся в море, — всего лишь образ. Речь о другом: если вера настоящая, для неё в этом мире нет преград. Она принадлежит не этому миру, а Царству Божию. А в Царстве нет места тем непреложным природным законам, которые определяют жизнь этого мира. В Царстве действует воля Бога Живого, и всё в нём определяется этой волей и отношением к ней человека. Ведь на библейском языке вера обозначает, прежде всего, доверие человека тому, в кого он верит. И вера в Бога означает доверие к Нему и к Тому, через Кого Царство вошло в этот мир. А мера такого доверия определяет всё, в том числе вопросы жизни и смерти. И касается это, как видно, не только людей, но даже и деревьев. По законам этого мира смоковница не должна была приносить плоды в то время, когда к ней подошёл Иисус. Но по законам Царства она должна была плодоносить — и засохла потому, что не принесла плода. Иисус несёт Царство с собой, и всё, оказавшееся в этом Царстве, или преображается, или, не преобразившись, разрушается. Но человек не дерево, и потому для человека его судьба в Царстве определяется его собственным выбором. И в заключительной части сегодняшнего рассказа (ст.27–33) говорится как раз о том, что мешает человеку сделать правильный выбор. С одной стороны, храмовая верхушка («первосвященники») и учёные богословы («книжники») не хотят признать в Иоанне пророка потому, что после такого признания им пришлось бы отказаться от многого в их собственном, уже ставшем привычным, укладе религиозной жизни. Пришлось бы признать, что их религиозное лидерство, очевидное и для них самих, и для многих других, на самом деле далеко не столь очевидно, да и вся их жизнь вовсе не так нравственно и религиозно безупречна, как они привыкли думать. Вряд ли найдётся кто-нибудь, кому такое признание даётся легко, и не каждый в подобной ситуации решается на правильный выбор. Но и просто отбросить то, что говорит пророк Божий, страшно, тем более, если такой пророк пользуется авторитетом и уважением среди простого народа. И тогда человек нередко решается на то, на что решились в конце концов первосвященники и книжники: промолчать, уйти от определённого ответа, а значит, и от определённого решения вопроса. Когда тяжёлую проблему очень не хочется решать, появляется соблазн уйти от неё, даже, может быть, попробовать вовсе о ней забыть. Но, если этому соблазну поддаться, отношения с Богом становятся невозможны в принципе, ведь даже чётко и однозначно выраженное отрицание всё же оставляет Богу возможность какого-то воздействия на отрицающего, между тем как отсутствие выбора (и, соответственно, отсутствие определённой позиции) делает такое воздействие совершенно невозможным: ведь в таком случае Богу пришлось бы принимать за человека принципиально важные для него решения, а этого Бог делать не хочет, оставляя свободу выбора человеку. Тут уже, конечно, не приходится говорить ни о каких доверительных отношениях, ведь любые отношения предполагают готовность делать выбор, принимать решение и исполнять его. Та же ситуация сложилась и с теми торговцами, которых Иисус выгнал из Храма (ст.15–18): им там действительно было не место, но присутствие их в Храме стало уже одним из тех народных обычаев, которые нередко в глазах массы верующего народа становятся неотъемлемой частью подлинной Традиции, хотя чаще всего к этой Традиции они никакого отношения не имеют. И храмовая верхушка, и учёные богословы, конечно, не могли этого не понимать. Но и в этом случае проблему предпочитали замалчивать: слишком много волнений вызвали бы попытки что-то изменить, слишком много интересов оказалось бы затронуто. Проще казалось попытаться избавиться от нарушителя спокойствия, чем решать проблему (ст.18). Так нежелание сделать выбор порождает желание любой ценой избавиться от источника беспокойства.

Только две вещи Господь называет существенными для молитвы в сегодняшнем евангельском чтении. Он говорит о вере и прощении. Очень важно, что Христос говорит не о вере в то, что Бог, к Которому обращена наша молитва, существует. Это, вообще говоря, само собой разумеется. И не о вере в то, что молитва будет услышана, говорит Господь, хотя это тоже важно. Но Он подчеркнуто говорит о совершенно детском доверии Богу: верьте, что получите то, о чем просите, — и будет вам. Здесь пролегает граница между молитвой и магическими заклинаниями, между общением с любящим нас Небесным Отцом и приведением себя в состояние экстаза. И второе, что заповедует нам Спаситель: для того чтобы молитва состоялась, необходимо прощать. Потому что именно прощение создает ту «территорию» общения, где у человека и Бога есть нечто, объединяющее их. Бог прощает нас, и если мы стараемся прощать друг друга, то тем самым созидается наш с Богом общий язык.

«Имейте веру Божию…» Думаешь над этими словами и вдруг что-то такое обыденное выскакивает: легко сказать имейте... И вот именно это не так. Не легко сказать было это Господу, это стоило Ему крестного пути. Так же получается и у людей. Не каждый способен прожить свою собственную философию. И поэтому напротив философию подстраивают под жизнь. А слова Господа, которые Он говорит нам сегодня, как и многие другие слова Евангелия, надо прочитывать, добавляя в конце фразы «как Я». «Имейте веру Божию» как Я ее имею. В этом сила Откровения Иисуса. И очень часто в ответ на подобные размышления слышишь, куда нам до Господа. Вот хотя бы святым подражать, то ведь были хотя бы такие же люди как мы, такие же человеки, тоже грешили до своей святости… Но нельзя ставить себе подобные искусственные планки. И нельзя забывать, что вокруг каждого святого существует мифологический эфир. Вы скажете, но ведь так же и вокруг Господа он существовал. Да, существовал. Но, и вот та разница, о которой нам так важно сейчас сказать, Евангелия чем-то принципиальным отличаются от житий святых. Тем же, чем солнце от лампы или от солнечного зайчика. И это чувствуешь, хотя и не можешь передать словесно. То, что святость есть — не подлежит сомнению. Но вот что пишет митрополит Сурожский Антоний. «И масса есть таких рассказов. Я могу рассказывать без конца из житий святых, потому что я на них как бы воспитывался. И эти рассказы не тем меня интересуют, будто это история. Например, когда говорят: «Вы себе представляете: это святой на расстоянии одиннадцати верст видел через стены своей кельи!» — меня это не волнует. Если он мог вообще видеть через стены своей кельи, двадцать верст или сто верст никакого значения не представляют. Есть рассказ из жизни французского писателя Вольтера. Какая-то благочестивая женщина хотела обратить его к вере и говорила: «Как же вы можете не верить в святого Дионисия Парижского? Его обезглавили в одном конце Парижа, и он, взяв свою голову, прошел через весь Париж и остановился на другом конце». И Вольтер ей ответил: «Знаете, в таких случаях только первый шаг труден».» («Вопрошание и сомнение»). Нам скажут, ну конечно, все можно довести до абсурда, свести к шутке. Да, но ведь именно поэтому в каждой шутке есть доля правды.