Павел говорит о любви как о чём-то таком, что только одно и существует вечно и в вечности, превосходя в этом отношении всё остальное. Слова Павла здесь очень напоминают другие — слова Самого Иисуса о любви как о новой заповеди.
Казалось бы, ничего нового в любви нет: ведь ещё до прихода Мессии знатокам Торы было известно, что вся суть Торы сводится к двум заповедям: заповеди о любви к Богу и заповеди о любви к ближнему. Однако наличие любви не отменяло всего остального, что могло присутствовать в жизни человека и в его отношениях с Богом и с другими людьми. А Иисус между тем называет любовь новой заповедью, и Павел, как бы продолжая мысль Учителя, говорит о любви как о чём-то превосходящем всё мыслимое, что может быть связано с человеческим существованием в Царстве.
Как видно, со Христом в мир вошло что-то новое, связанное с любовью. В самом деле: прежде, до прихода Мессии, любовь была в первую очередь отношением, связывающим человека с Богом и с другими людьми. Она была той интенцией, на которой такие отношения держались. Само же пространство отношений оставалось природным, психическим. В Царстве всё иначе: там любовь становится пространством отношений. Средой, внутри которой существуют все отношения: с Богом, со Христом, с другими людьми.
Дыхание Царства, охватывающее человека, становится для него средой любви. А ведь в конце времён, когда Царством вновь, как в первый день творения, станет весь мир, это дыхание охватит всё, окажется единственно возможной средой, в которой будет существовать обновлённая природа. Вот тогда и любовь станет единственной реальностью всех человеческих поступков, всех отношений и вообще всей жизни. О чём, собственно, и напоминает апостол, говоря, что без любви всё остальное теряет смысл. Ведь тогда оно останется вне Царства, а значит, вне Божьего мира.