Новость дня на 23 Ноября 2022

Говоря о любви как о новой заповеди, Иисус прежде всего требует, чтобы каждый из христиан готов был «положить душу свою за друзей своих». Обычно это понимают в смысле готовности отдать свою жизнь ради друзей. Между тем соответствующий греческий глагол означает не «отдать», а именно «положить», «поместить». И не «вместо», а именно «ради», «за» друзей. Речь очевидно идёт не о самопожертвовании, или, по крайней мере, не только о нём. Скорее уж надо говорить обо отношениях, связывающих людей, живущих той любовью, которой Иисус возлюбил каждого из тех, кого любит. Но что такое эта Его любовь, любовь Царства? Чем она отличается от той любви, которая была известна людям задолго до Его прихода в мир? Прежде всего тем, что человеческая любовь никогда не была полной.

Она была лишь интенцией, отношением, и в этом смысле была реальностью духовной. Но среда, внутри которой существовали отношения любви, была природной, психической: человек ведь оставался в падшем состоянии существом природным по преимуществу, а психика — тоже природа, только особенная. Иисус же говорит о любви Царства, того Царства, где сама среда общения является не природной, а духовной. Здесь любовь может быть явлена в абсолютной полноте: отношения и среда в Царстве друг другу полностью соответствуют. Но жизнь человека в Царстве не может принадлежать только ему одному.

Сам Иисус определяет это просто: кто хочет удержать свою жизнь для себя, тот её теряет, а кто отдаёт её Ему и делает её частью жизни Его Царства, тот её сохраняет. Притом сохраняет в такой полноте, какой в падшем мире не найти. Но если это верно по отношению к жизни Царства как целого, то так же верно это и тогда, когда дело касается отношения жителей Царства друг к другу. Они тоже никогда не принадлежат только себе. Их жизнь никогда не бывает и не может быть чем-то изолированным, как бывает с жизнью человека в непреображённом мире.

Конечно, и в Царстве каждый живёт своей, а не чужой жизнью. Но если границы этой жизни в падшем мире зачастую оказываются закрыты для всякого взаимодействия, то в Царстве они всегда открыты. Там это безопасно: поскольку жизнь каждого определяется Божьим дыханием, этой открытостью никто не злоупотребляет, как порой случается в падшем мире.

А возможности при такой открытости оказываются огромными: ведь, если надо, каждый может в любой момент даже полностью уступить другому своё жизненное пространство, если в том возникнет нужда. Нерешаемых задач для жителей Царства не остаётся: ведь и преград между ними тоже нет. А значит, нет и преград для Божьего дыхания, которое их объединяет. Каждый живёт полной жизнью, принадлежащей одновременно и ему самому, и каждому, кто хочет к этой полноте приобщиться и в ней поучаствовать. Вот такую жизнь и заповедует Своим ученикам Спаситель. Она ведь, в сущности, и есть христианство.

Любовь Отца к Сыну проявляется в их неразрывном единении, и в такой же любви Господь предлагает пребывать и нам. Готовы ли мы к такой любви — даже не к тому, чтобы самим так любить, с этим ясно, что не готовы — но к тому, чтобы принимать её от Христа? Принятие любви не может быть пассивным, оно требует ответных усилий, а всегда ли мы активно откликаемся на любовь Христа? Но даже не получая отклика, Он продолжает нас любить.

Не рабами, а друзьями Он назвал учеников, и не только тех, кто был с ним рядом, но и всех, кого позвал за Собой. Он хочет поднять нас на высоту, на которую без Него трудно подняться, ещё до начала восхождения голова уже кружится.

Но если мы для Него не рабы, значит, не должны быть рабами и друг другу. А господствовать хочется, поэтому трудно принять Его дар, так и подмывает повторить вслед за учеником: “выйди от меня, ибо я человек грешный”. Вообще-то Христос может и отойти, если упорно об этом упрашивать, Он насильно не навязывается. Но приходит Он как освободитель, и отвергающий Его по собственной воле остаётся рабом греха.

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.