Для Петра (как, впрочем, и для всей Церкви) преображение Иисуса на горе Фавор стало свидетельством Его величия. Что же там произошло? Несомненно, что апостолы увидели своего Учителя на Фаворе в преображённом теле, в теле, принадлежащем Царству по своей природе, в таком же теле, в котором позже они видели Его воскресшим. Но в чём был смысл видения? И что ему предшествовало в яхвистской и в иудейской традиции? Речь в данном случае, совершенно очевидно, идёт об откровении Царства. Такие откровения были известны с давних времён. Видения Престола славы стали частью литургической традиции уже в эпоху Соломона, а ведь они были не чем иным, как именно откровением Царства, которое, конечно, ещё не «приблизилось», но отблески которого иногда всё же проникали в непреображённый мир. Иногда оно приоткрывалось и иначе, в частности, в видениях небесной колесницы Яхве, которую видел, к примеру, Иезекииль: эта колесница несла на себе тот же Престол славы, который другие (к примеру, Исайя Иерусалимский) видели в Храме. И вот теперь место видения Престола славы заняло видение преобразившегося Спасителя. Это, конечно, тоже было откровение Царства, и апостолы прекрасно всё поняли. Не поняли они лишь одного: для того, чтобы Царство вошло в мир окончательно, Мессия должен был пройти Свой путь до конца, и концом этим должна была стать не победа в мессианской войне, а смерть на кресте и последующее воскресение. Но тот факт, что Иисус предстал перед апостолами таким, стал для них убедительным свидетельством Его мессианства: ведь Царство принадлежит именно Мессии, и если теперь их Учитель предстаёт перед ними, как Царь (что было очевидно), значит, Он действительно Мессия, и Царство действительно принадлежит Ему. Не случайно и Сам Иисус начинает именно после видения на Фаворе особенно много и часто говорить с апостолами о Своей смерти и о Своём воскресении: ведь теперь они уже знали почти всё, и им оставалось понять главное: как именно Царство войдёт в мир. Но главное, как видно, и оказалось самым трудным, и прежде всего потому, что оно противоречило всем принятым тогда представлениям о Мессии и о Царстве. Но, как видно, недоразумения после Пятидесятницы развеялись, а вот память о замечательном событии осталась. И была сохранена Церковью.
