Мысли вслух на 2 Петр 1:12-21

Перечислив в начале главы, как происходит возрастание в вере, апостол Петр возвращает нас к первому и самому трудному ее действию. Апостол даже предваряет разговор о нем, тем, что пока он жив, он все время напоминает об этом, а когда он умрет каждый напоминать самому себе. Он не морочит голову, не рассказывает сказок, он всего лишь свидетельствует о том, что видел и слышал сам. Он слышал свидетельство Бога-Отца о Сыне, он принял Иисуса как своего Спасителя. Сделать это не так просто, потому что этот простой факт заставляет принять Его воплощение, смерть и воскресение, принять все Его слова. Невозможно ограничить себя одним шагом: согласившись с тем, что Иисус – возлюбленный Сын, приходится принимать все в Нем и все о Нем. Это так же сложно, как решиться довериться хирургу или доверить себя человеку. Но рано или поздно наступает момент выбора, когда приходится сделать этот выбор веры, изменяющий всю жизнь. И, запомнив свое сознательное возвращение к Спасителю, запомнив то, что в Нем исполнились все пророчества, мы должны сохранить это знание, находясь "в телесной храмине" и передать его, как оно передается от Апостола Петра до наших дней.

Пётр говорит здесь в первую очередь о своем собственном опыте общения со Христом. Но он имеет в виду не только тот факт, что был с Иисусом во время Его земного служения. Апостол обращает внимание прежде всего на свой опыт, связанный с пребыванием на Фаворе, на опыт Преображения. И на встречу с воскресшим Иисусом, Который предсказал ему мученическую кончину. Именно эти слова Спасителя, сказанные Им Петру уже после Своего воскресения, и вспоминает апостол, говоря, что скоро ему предстоит «покинуть этот дом», имея в виду, очевидно, своё физическое тело, а значит, и земную жизнь.

Для апостола, как видно, важнее не опыт пребывания рядом с Иисусом как таковой, а опыт переживания вместе с Ним реальности того Царства, которое Он принёс в мир. И Преображение, и Воскресение — опыт Царства, и именно на них сосредоточивает внимание Пётр. О собственном опыте Царства он и свидетельствует в первую очередь — как, впрочем, и все апостолы: ведь христианство и есть не что иное, как жизнь в Царстве. Но помимо собственного опыта Пётр ссылается и на другой: на опыт пророков. Тот опыт, который отражён в св.

Писании иудеев — а пророческие книги были частью св. Писания иудаизма уже в евангельские времена. Это была отсылка одновременно и к св. Писанию, и к Традиции — ведь Традиция основывалась на пророческих книгах не меньше, чем на Торе. Но для Петра Традиция немыслима без того, что сегодня называют иногда харизматической составляющей. Чтобы адекватно интерпретировать тексты пророческих книг, надо иметь тот же духовный опыт, который имели пророки. Или, по крайней мере, похожий.

Иначе ничего не получится. Такова суть подлинной, с большой буквы, Традиции: её невозможно сохранить так, как сохраняют закрытые в банке консервы. Для Традиции с большой буквы сохранить означает воссоздать и пережить заново, актуализировав здесь и теперь то, что переживалось в своё время авторами соответствующих текстов. И тогда настоящая Традиция становится частью опыта Царства, а значит, частью новой, теперь уже христианской, Традиции. И частью опыта Церкви тоже: ведь Церковь и есть Царство на земле.

Для Петра (как, впрочем, и для всей Церкви) преображение Иисуса на горе Фавор стало свидетельством Его величия. Что же там произошло? Несомненно, что апостолы увидели своего Учителя на Фаворе в преображённом теле, в теле, принадлежащем Царству по своей природе, в таком же теле, в котором позже они видели Его воскресшим. Но в чём был смысл видения? И что ему предшествовало в яхвистской и в иудейской традиции? Речь в данном случае, совершенно очевидно, идёт об откровении Царства. Такие откровения были известны с давних времён. Видения Престола славы стали частью литургической традиции уже в эпоху Соломона, а ведь они были не чем иным, как именно откровением Царства, которое, конечно, ещё не «приблизилось», но отблески которого иногда всё же проникали в непреображённый мир. Иногда оно приоткрывалось и иначе, в частности, в видениях небесной колесницы Яхве, которую видел, к примеру, Иезекииль: эта колесница несла на себе тот же Престол славы, который другие (к примеру, Исайя Иерусалимский) видели в Храме. И вот теперь место видения Престола славы заняло видение преобразившегося Спасителя. Это, конечно, тоже было откровение Царства, и апостолы прекрасно всё поняли. Не поняли они лишь одного: для того, чтобы Царство вошло в мир окончательно, Мессия должен был пройти Свой путь до конца, и концом этим должна была стать не победа в мессианской войне, а смерть на кресте и последующее воскресение. Но тот факт, что Иисус предстал перед апостолами таким, стал для них убедительным свидетельством Его мессианства: ведь Царство принадлежит именно Мессии, и если теперь их Учитель предстаёт перед ними, как Царь (что было очевидно), значит, Он действительно Мессия, и Царство действительно принадлежит Ему. Не случайно и Сам Иисус начинает именно после видения на Фаворе особенно много и часто говорить с апостолами о Своей смерти и о Своём воскресении: ведь теперь они уже знали почти всё, и им оставалось понять главное: как именно Царство войдёт в мир. Но главное, как видно, и оказалось самым трудным, и прежде всего потому, что оно противоречило всем принятым тогда представлениям о Мессии и о Царстве. Но, как видно, недоразумения после Пятидесятницы развеялись, а вот память о замечательном событии осталась. И была сохранена Церковью.

Пророческий опыт был хорошо известен яхвизму, а позднее иудаизму. Не меньше он был известен и раннему христианству. И во все времена и яхвистам, и иудеям, и христианам было известно, что пророками становятся не потому, что хочется, а потому, что Бог призывает на это служение. Впрочем, насчёт «хочется» можно было бы, конечно, и поспорить. Практически во всех пророческих книгах говорится о лжепророках, которых становится особенно много в беспокойные и смутные времена. И почти всегда толпа принимает этих лжепророков за пророков подлинных, и слушает их охотнее, чем подлинных. Почему же так? И кто эти люди, выдающие себя за пророков? Как видно, речь идёт не о пророках собственно, а о своего рода пророчествующих экстатиках. Такие люди существовали во все времена и во всех обществах, а активизируются они обычно в периоды особого общественного беспокойства. Ничего удивительного здесь нет: ведь экстаз сам по себе — явление чисто психологическое, оно связано со спонтанным расширением границ восприятия, которое обычно сопровождается быстрой и резкой перестройкой сознания воспринимающего (обычно временной, но иногда весьма продолжительной, а в некоторых случаях даже необратимой). Вызвано такое расширение может быть самыми разными причинами, от наркотиков до прямого духовного воздействия. У настоящих, подлинных пророков экстаз был связан как раз с таким духовным воздействием: не случайно они сами говорили о том дыхании («духе») Божием, которое ощущали совершенно реально. И свидетельствовали о том, что слышали во время богообщения. А что слышали лжепророки? Как видно, то, что, как говорится, носилось в воздухе. И говорили, соответственно, то, что желали от них услышать те, кто этим воздухом дышал. В отличие от настоящих пророков, которые могли говорить лишь о том, что слышали от Бога. А Бог, как известно, далеко не всегда говорит то, что нам хотелось бы от Него услышать. И тогда слушателям приходится выбирать, к чьим словам прислушаться. Ум призывает прислушаться к тому, что слышать неприятно: ведь никто не станет по доброй воле говорить неприятные вещи разгорячённой толпе. Эмоции же призывают склониться на сторону тех, кто говорит нечто, ласкающее слух. Ну, а выбор, как всегда, за слушающими.