Заданный Иисусом фарисеям вопрос об Иоанне и о его проповеди с крещением прозвучал, разумеется, не случайно. Не случайно именно в том отношении, что стал ответом на вопрос о Нём Самом, о Его власти и о Его служении. В сущности, вопрос Спасителя становится для беседующих с Ним фарисеев тестом на искренность и на честность, прежде всего, перед самими собой. Казалось бы, речь идёт о вещах не только разных, но и несопоставимых: Иоанн ведь хоть и великий, но лишь пророк, а Иисус — Мессия и Сын Божий.
Но это различие в данном случае не так важно. Важно лишь, что готовы увидеть и услышать спрашивающие Иисуса о Его власти фарисеи. А на этот вопрос им лучше всего было бы ответить себе самим. И вопрос об Иоанне как раз и подводит их к такому ответу. Тут речь не о Мессии, а лишь о пророке, но о пророке, которого народ почитал и выступить против которого было небезопасно.
Вполне возможно, что, если бы те же фарисеи прямо ответили бы Иисусу то, что думали — «от человеков», и Его ответ им был бы иным. Он ведь никого не лишает свободы, Он требует лишь честности и искренности. Человек может ошибаться, может видеть всё в неверном свете, более того — с точки зрения Самого Спасителя в той или иной мере ошибаются все, ведь никто из людей не видит реальность такой, какой её видит Он.
В каждой конкретной ситуации Ему открыто столько же, сколько Его небесному Отцу, а такого о себе не может сказать ни один человек. Но Ему важна не наша безошибочность, а наша внутренняя цельность. Та самая, которая неотделима от искренности и честности перед собой, а значит, и перед другими. И Иисус задаёт фарисеям вопрос, ответ на который должен был показать им самим, есть ли у них эта цельность. И вот оказалось, что собеседники Иисуса тест провалили.
Они не стали отвечать Ему на вопрос — не потому, что не знали ответа, а потому, что испугались. А ведь поддаться страху — самый простой и распространённый способ разрушить ту самую внутреннюю цельность. Но тогда и Иисусу отвечать на заданный Его собеседниками вопрос смысла не имело: ведь Ему пришлось бы так или иначе говорить о Царстве, куда человек с двоящимся сердцем и двоящимися мыслями войти не может. Ответ фарисеев на вопрос Иисуса стал и ответом на вопрос, заданный ими самими. Ответом грустным, но единственно возможным.