Новость дня на 17 Июня 2024

Ахаз не хочет просить у Бога никаких знаков, никаких знамений. Почему? Ответ лежит на поверхности: он ведёт себя как самый обычный религиозный человек. Такой человек считает, что к Богу лучше не обращаться лишний раз с просьбами о каких-то знаках, что это — своего рода проверка Бога на отношения, проверка, совершенно недопустимая для человека. Это Бог может проверить человека, насколько тот Ему верен. Но чтобы человек Бога? А пророк между тем требует от Ахаза именно этого.

В противоположность Спасителю, Который отказывается давать фарисеям те знаки, которые удостоверили бы в их глазах Его мессианство. Отчего же такая разница? Как видно, одно и то же действие, одна и та же просьба могут в разных ситуациях иметь прямо противоположный смысл. Это и не удивительно: ведь речь во всяком случае идёт об отношениях, связывающих человека с Богом. А все просьбы — лишь их следствие. Равно, как и отсутствие каких бы то ни было просьб.

Упирается же всё в конечном счёте в доверие к Богу. Или в его отсутствие. В случае Ахаза об отсутствии доверия свидетельствовало как раз именно нежелание просить. Как бывает всегда, когда в Боге видишь не Отца и не Друга, а большого начальника, к которому лучше без крайней нужды не обращаться. Да и в крайней нужде ещё подумаешь: не вышло бы хуже от такого обращения. Здесь, конечно, ни о каком доверии и речи нет. А значит, и отношений с Богом тоже нет. Хотя тому, кто видит в Боге большого и страшного начальника, может показаться, что они есть.

Но на самом деле это лишь иллюзия. И даже не потому, что Бог не собирается ни для кого быть большим и страшным начальником. В конце концов, Ему не впервой общаться с теми, кто плохо представляет себе, каков Он в действительности. Проблема в другом: человек, представляя себе искажённый образ Бога, всё внимание направляет на этот образ, а не на реальное присутствие Божье в своей жизни.

И в этом смысле Ахаз ничуть не отличается от фарисеев, которые хотели, чтобы реальный Мессия стал похож на тот Его образ, который они себе создали. И там, и тут желание прожить жизнь не с Богом и не с Мессией, а с тем образом Бога и Мессии, который так мил сердцу и привычен. И который так осложняет жизнь не только людям, но и Богу постольку, поскольку Бог хочет жить рядом с людьми. Не потому, что Ему сложно увидеть нас из-за этих образов, а потому, что, если всю жизнь прожить с иллюзией Бога, то и в конце пути вместо Царства придётся довольствоваться одной лишь его иллюзией.

Сегодняшнее чтение включает один из первых известных в истории Израиля мессианских гимнов (ст. 13–16). Впоследствии интерпретация этого текста вызывала немало вопросов из-за разночтений между еврейским текстом и греческим переводом Семидесяти (Септуагинтой). Дело в том, что в ст. 14 еврейского текста употреблено слово, обозначающее молодую женщину, а в греческом переводе — слово, обозначающее целомудренную девушку. Вероятно, такое расхождение между переводом и подлинником стало возможным потому, что в то время, когда делался греческий перевод, в еврейском оригинале существовали какие-то разночтения, впоследствии устранённые, но успевшие тем не менее в этом переводе закрепиться, тем более, что он был достаточно авторитетен сам по себе.

Очевидно, Матфей, ссылаясь в своём Евангелии на это пророчество (Мф 1:23), имеет в виду тот его вариант, который нашёл отражение в Септуагинте. Но не менее самого пророчества интересна ситуация, сложившаяся в Иерусалиме в те дни, когда оно прозвучало. Городу, как видно, угрожала серьёзная опасность со стороны извечных врагов Иудеи — Северного Царства и Сирии (ст. 1–3). Пророк успокаивает царя, предрекая, что планы врагов Иудеи не осуществятся, так что ему нечего бояться (ст. 2–9).

Но царю, вероятно, оказалось недостаточно свидетельства самого Исайи, и тогда пророк велел ему просить «знамения», т.е. знака, у Бога с тем, чтобы получить от Него ответ уже не через посредника, а напрямую (ст.10–11). Однако царь, как видно, не решается на такую просьбу (ст. 12). Возможно, он боялся неблагоприятного ответа, после которого ничего уже нельзя будет изменить. И именно в ответ на этот отказ звучит пророчество о скором рождении Мессии (ст. 13–14).

Казалось бы, такое событие вряд ли можно считать тем знаком, просить которого советовал царю пророк. И вообще, такой знак в контексте ситуации выглядел несколько странно, почти как насмешка: враг у ворот, а Исайя говорит: жди Мессию, Он скоро родится, и тогда всё будет хорошо. Звучало это примерно так же, как если бы нам в ответ на жалобы и сетования по поводу совершенно конкретных и вполне земных проблем посоветовали бы надеяться на скорое второе пришествие Христа.

Но Исайя, как и всякий пророк, видит ситуацию именно так. Он поднимает планку предельно высоко не для того, чтобы уйти от ответа. Просто для него и день Суда, и мессианское Царство действительно рядом, они для него так же реальны, как вражеская армия, движущаяся к городу. А потому и реальность в целом для него выглядит иначе. Царь видит эту реальность лишь отчасти; пророк воспринимает её целиком, во всей полноте.

Реакция Ахаза на предложение попросить у Бога знака («знамения») показательна. «Не хочу испытывать Бога». Не хочу проверять Его, не хочу задавать лишних вопросов. Так, без вопросов, спокойнее. Что это? Страх? Недоверие? Может быть. А может быть, просто совершенно обычная, нормальная реакция религиозного человека. Религиозного, но не очень верующего. Ведь и язычники тоже старались своим богам лишних вопросов не задавать. И даже не потому, что боялись их рассердить. Просто они не ждали и не хотели от своих богов никаких ответов. По крайней мере, большинство из них. Конечно, всегда было и меньшинство, которое готово было задавать вопросы.

Эти люди хотели именно общения с высшими силами. Но их было намного меньше, чем тех, кто хотел от своих богов жизненного благополучия, хорошего урожая, военных побед, успешной торговли. И если всё это было в наличии, то молчаливое большинство продолжало молчать. Оно получало то, чего хотело, и никаких вопросов к своим богам у него больше не было. На религиозном языке это называлось (да и сейчас называется) благочестием и страхом Божьим, хотя, конечно, на самом деле такая удовлетворённость земными благами не имеет отношения ни к тому, ни к другому. А вот если боги начинали говорить, это вызывало беспокойство. Значит, что-то не так.

Не исключено, что благополучию придёт конец. Что-то изменится в привычном укладе жизни. Нет, пусть лучше боги молчат: так спокойнее. Конечно, яхвизм — не язычество. Но ведь всякий человек рождается язычником. Независимо от того, какая религиозная традиция является для него родной. Яхвистами, так же, как и христианами, становятся, а не рождаются. Но для этого надо задавать Богу вопросы. Пусть даже глупые или нелепые: Он найдёт ответ на любой вопрос. А вот если вопросов нет, если ответы от Него не нужны, это духовный тупик.

Пророк не случайно говорит, что, отказываясь просить знака у Бога, царь Его «обременяет». А как, в самом деле, достучаться до человека, который даже в критической ситуации считает обращение к Богу чуть ли не кощунством? Бог ведь ненавязчив, Он не станет вламываться в жизнь человека помимо его воли. И «религиозно стеснительный» верующий имеет поэтому все шансы потерять Бога. Не бога своей религии, а реального, живого Бога. С Которым надо говорить. Которому надо задавать вопросы. И быть готовым услышать ответ.