Новость дня на 6 Августа 2024

Говоря об осуществлении Царства Божьего, евангелист ясно подчеркивает центральную роль в этом Самого Христа. Он оказывается основным содержанием проповеди Крестителя (ведь именно за этим приходили к нему люди со всей страны, а не чтобы посмотреть, как ветер качает тростник в пустыне!). Он стоит в центре проповеди в Галилейских городах (с Его приходом Капернаум «возносится до неба», а отказавшись услышать Его проповедь, «низвергается до ада»). И наконец, Он сосредотачивает в Себе божественный закон и божественную волю. Это видно из лексики последних стихов этой главы: «труждающимися и обремененными» называли себя благочестивые люди, бравшие на себя «бремя» исполнения всех заповедей закона (так что это вовсе не про рабочий класс, который после работы идет в церковь умиротворять душу богослужением). Иисус же призывает учеников взять на себя, как «бремя» Его Самого, жить Им, служить Богу — Им, потому что, в отличие от неподвижных и неизменных заповедей Пятикнижия, Его «бремя» удобно и легко — у Него к каждому найдется персональный подход, а кроме того — верность, любовь и прощение.

Иисус иногда характеризует Царство каким-то совершенно удивительным, парадоксальным образом. Чего стоит, например, «благое иго» или «лёгкое бремя»! А между тем такие определения очень точно описывают то, чем оказывается Царство для падшего человека. С игом у нормального человека едва ли может ассоциироваться что-то позитивное: ведь в изначальном смысле соответствующего греческого слова иго — ярмо, которое символически надевали на порабощаемого человека в знак его нового состояния. Да и бремя может связываться в сознании человека с тяжестью, которую приходится нести потому, что нельзя сбросить, но уж никак не с лёгкостью бытия. А между тем Царство для падшей человеческой природы действительно оказывается бременем, так же, как путь в Царство падший человек может проделать лишь в том случае, если наденет на себя, как говорили учёные раввины тех времён, «ярмо Торы». Не случайно в устах Иисуса «ярмо Торы» становится «ярмом Царства»: ведь речь идёт о той же внутренней борьбе, которая свойственна всякому падшему человеку, желающему идти путём праведности. Не случайно и Павел говорил, что Торой познаётся грех: именно попытки идти путём праведности, следовать Торе открывают человеку его подлинную греховную природу, и тогда путь праведности становится тяжёлым, а Тора — добровольно принятым на себя игом. Но Иисус говорит о большем: ведь Он принёс в мир не Тору, которую мир знал и до Его прихода, а Царство, где идущий путём праведности мог, наконец, получить облегчение, достигнув цели. Теперь и то бремя собственной греховности, которое начинает ощущаться лишь тогда, когда пытаешься соблюдать заповеди, становится лёгким: ведь теперь реальностью становится не только падший мир, но и Царство с его жизнью, и чем тяжелее становится собственный грех, тем больше ощущается дыхание Царства, облегчающее его тяжесть. Такая двойственность неизбежна, она будет сохраняться до конца времён, до полного преображения человеческой природы. Но двойственность эта сама по себе вселяет надежду: ведь она свидетельствует о том, что Царство, входящее в мир, не вымысел, а реальность.

Сегодняшнее чтение многое говорит нам о мудрости, в том смысле, в каком понимает её Иисус. Начинается оно эпизодом, описывающим странное, на первый взгляд, недоумение Иоанна Крестителя по поводу служения Спасителя (ст. 2 – 6). В самом деле, ведь вопрос был задан именно тем человеком, который первым указал на Иисуса как на Мессию-Христа (Мф 3:13–17). А для Самого Иисуса этот эпизод стал поводом для горьких слов о человеческой мудрости. И дело тут не в ограниченности человеческого разума: в такой ограниченности самой по себе ничего страшного нет, ведь Бог с самого начала не задумывал человека всеведущим. Дело в том, как и для чего человек использует данный ему Богом разум. А падший человек, оказывается, чаще всего использует его для самооправдания и самоутверждения. Ветхозаветные авторы смотрят на мудрость как на искусство выстраивания отношений с Богом и с людьми, как на науку праведной жизни, но нередко оказывалось, что она вырождалась в некое подобие интеллектуальных игр, служащих исключительно для развлечения и в этом смысле немногим отличающихся от детских игр (ст. 16 – 17). Но хуже всего оказывалось то, что эти игры, принимаемые со всей серьёзностью, в критически важный момент заслонили от «мудрецов» живую Истину, пришедшую в мир, заслонили от них Царство. Какого Мессию ожидали в те времена верующие евреи? Мессианских богословских концепций было немало, но случилось так, что реальный Мессия не вписался полностью ни в одну из них. Наверное, даже сам Иоанн Креститель ожидал от узнанного им Мессии-Христа чего-то другого. Впрочем, на тех, кому свои теории дороже истины, угодить невозможно: если постится, значит, одержимый, а если не постится — обжора, пьяница, грешник (ст. 18 – 19)… Здесь важно лишь одно: соответствует ли тот, кого оценивают, критериям «своего», вписывается ли он в рамки концепции, или нет. Если же нет, то всегда можно найти обоснования для того, чтобы объявить такого «неправильным», грешником, нарушителем Торы и слугой сатаны. А сторонники «правильной» теории всегда сумеют обосновать её «правильность» (ст. 19). Вот только на Суде потом таким «теоретикам» придётся тяжелее тех, кто просто грешил без всяких теорий (ст. 20 – 24). Что, в общем-то, и неудивительно: на мудреце, употребившем свою мудрость во зло, ответственность больше, чем на том, кто ни на какую мудрость не претендует.