Так называемое «золотое правило» этики было известно человечеству с самых ранних времён. Библия не открыла его, а лишь подтвердила. Тем самым засвидетельствовав, что это Богом данный принцип сосуществования людей. И к тому же достаточно универсальный. После падения ведь нравственные представления человечества оказались весьма разнообразны.
Кому-то открывались достаточно высокие нравственные нормы, а кто-то оставался в этом отношении ещё совершенным дикарём. Столь разные люди не могли понять друг друга, нормы и правила одних другим казались или неприемлемыми, или невыполнимыми. Между тем, «золотое правило» оказывалось в этом смысле универсальным: оно предполагало, что в отношении к другому каждый исходит из того понимания добра и зла, которое имеет сам.
На первый взгляд может показаться, что такой подход в известном смысле обесценивает саму нравственность. В самом деле: если так смотреть на нравственную жизнь, в ней всё окажется относительным. Сколько людей, столько и понятий о том, что нравственно, а что нет. Но при более внимательном рассмотрении оказывается, что всё тут не так просто. Правило действительно оказывается универсальным. Оно подходит каждому. Оно универсально именно потому, что не требует для своего применения того или иного представления о моральных нормах.
Правило работает без привязки к какому бы то ни было моральному кодексу. Оно требует лишь одного: каким бы ты ни был, относись к другому точно так же, как относишься к себе самому. И здесь настоящая глубина и мудрость «золотого правила». Люди разные, и выше головы не прыгнешь. Требовать евангельской любви от людей, имеющих весьма невнятные представления о духовной и нравственной жизни, не приходится. Но вот отношение к другому — настоящая лакмусовая бумажка духовной жизни.
Если я в состоянии относиться к другому так же, как к себе, значит, он для меня обладает такой же несомненной и безусловной ценностью, какой я сам обладаю для себя. Себя ведь мы любим и ценим не за что-то конкретное, а просто потому, что мы — это мы. Так вот «золотое правило» требует, чтобы и на другого мы смотрели так же, как на себя. Осознавая такую же его абсолютную значимость, какую мы осознаём, когда дело касается нас самих. Это уже некий минимум духовной жизни: ведь такой безусловной и абсолютной ценностью человек может стать лишь тогда, когда увидишь в нём образ Божий, как бы его ни назвать. А значит, первый шаг к Богу сделан. Что, собственно, и требовалось.
17 Подобный совет дан в древней книге Премудрости Ахиахара, отголоски которой мы находим в кн Тов и Сир. Товит очевидно советует своему сыну не приносить дары умершим, так как это воспрещается законом, а творить милостыню в память о них.
Книга Товита представляет собой, так сказать, семейную хронику. В ней переплетаются рассказы о Товите и сыне его Товии, с одной стороны, о родственнике его Рагуиле и дочери Рагуила Сарре, с другой. Значительное место занимает утверждение бытовых добродетелей: обязанности хоронить умерших, творить милостыню, исполнять волю родителей. В то же время подчеркивается действие Провидения, близость Бога, проявляющаяся через посредство ангела Рафаила. Следует отметить значительное сходство тематического содержания кн Товита с семейными историями из жизни праотцев, о которых повествуется в кн Бытия. По своей форме она стоит между кн Иова и Есфири, Захарии и Даниила. Есть в ней точки соприкосновения и с Премудростью Ахиахара (ср Тов 1:22; Тов 2:10; Тов 11:18; Тов 14:10), апокрифическим произведением, основное содержание которого восходит по меньшей мере к 5 в. до Р.Х. Т. о. можно предположить, что кн Товита была написана около 200 г до Р.Х., вероятно в Палестине и по-арамейски.
В славяно-русской Библии, как и в Вульгате, эти три книги, следующие за историческими, составляют небольшую группу, отличающуюся целым рядом особых черт.
1) Текст их плохо установлен. В основе кн Товита лежит неизвестный нам семитский оригинал. Бл. Иероним использовал для лат. перевода (Вульг) т. н. «халдейский» (в действительности же арамейский), ныне утерянный, текст. Однако недавно в одной из Кумранских пещер были обнаружены отрывки четырех арамейских рукописей и евр рукописи этой книги. Греческий, сирийский и латинский переводы кн Товита являются разновидностями греч текста, из которых наиболее важны две: одна представлена Ватиканской (В) и Александрийской (А) рукописями, другая Синайским кодексом и древнелатинской версией, вероятно более древней, подтвержденной теперь Кумранскими фрагментами.
Евр оригинал кн. Иудифи также утерян. Греч, текст представлен в трех вариантах, во многом расходящихся между собой. Текст Вульг в свою очередь сильно отличается от греческого и еврейского. Бл. Иероним, вероятно, переработал прежний латинский перевод, использовав арамейский пересказ.
Кн. Есфири существует в краткой евр и более пространной греч версии. Есть два варианта греч текста: распространенный вариант греч Библии и искаженный вариант «Лукиановской рецензии» (редакции). В греч версии содержатся добавления к евр: сон Мардохея (до Est 1:1) и его объяснение (после Est 10), два указа Артаксеркса (после Est 3:12), молитвы Мардохея и Есфири (после Est 14:17), другой рассказ об обращении Есфири к Артаксерксу (Est 5:1-2), наконец добавление, объясняющее происхождение греч версии (после Est 10:3). В нашем издании сохранен тот же порядок, что и в греч тексте, но добавления напечатаны в скобках, без нумерации.
2) Кн. Товита и Иудифи не включены в евр Библию, не признают их и протестанты. Эти книги, наз. католиками второканоническими, (т.е. вошедшими позже канонических в канон Писаний: различение между прото- и второканоническими относится к хронологии, а не к достоинству книг) в святоотеческую эпоху были признаны католической Церковью после некоторых колебаний. Читатели пользовались ими уже очень рано. В официальных списках канона они появляются на Западе со времени римского синода 382 г., а на Востоке со времени т. н. «Трулльского» Константинопольского собора 692 г., хотя православные продолжают называть их неканоническими (Трулльский собор, подтвердив правила Карфагенского собора, таким образом включил эти книги в список свящ. книг. Православные считают их благочестивыми, полезными, назидательными, но византийские канонисты продолжают говорить, что по достоинству они не равны каноническим книгам. Вопрос о их богодухновенности подлежит дальнейшему обсуждению).
Второканоническими католики считают и греческие части кн. Есфири. Евр. текст Есфири вызывал споры среди раввинов еще в 1 в. по Р.Х., но в дальнейшем книга стала пользоваться у евреев большим почетом: она была признана ими, как впоследствии протестантами, богодухновенной.
3) Все эти книги принадлежат к литературному жанру, который в наше время можно определить как назидательную историческую повесть.
Как с историей, так и с географией авторы повествований обращаются весьма вольно. Согласно кн Товита, старый Товит в молодости видел еще разделение царства после смерти Соломона в 931 г (Tb 1:4), был уведен в плен вместе со всем коленом Неффалимовым в 734 г (Tb 1:5 и Tb 1:10), а его сын Товия умер уже только после разрушения Ниневии в 612 г (Tb 14:15). Сеннахирим показан в книге прямым преемником Салманасара (Tb 1:15), так что царствование Саргона в повествовании пропущено. От Раг Мидийских, расположенных в горах, до Экбатаны, помещенной автором на равнине, как будто бы только два дня пути, тогда как на самом деле Екбатана лежит на 2.000 м над уровнем моря, намного выше Раг, и один город отстоит от другого на 300 км. В кн. Есфири историческое обрамление более определенно: город Сузы описан правильно, некоторые персидские обычаи подмечены верно. Артаксеркс (евр переделка имени Ксеркса) является исторически известной личностью, и нравственный образ этого царя соответствует тому, что о нем говорит Геродот. Однако указ об истреблении иудеев, который он соглашается подписать, мало соответствует той политике терпимости, которую проводили Ахемениды; еще менее правдоподобно, что он разрешил истреблять своих собственных подданных и что 75.000 персов дали перебить себя без сопротивления. В годы, на которые указывается в рассказе, персидская царица, супруга Ксеркса, носила имя Аместрис, и в действительной истории нет места ни для Астини, ни для Есфири. Если Мардохей был уведен в плен при Навуходоносоре (Est 2:6), то при Ксерксе ему должно было быть около 150 лет.
В книге Иудифи к истории и географии проявляется еще более вольное отношение. Действие отнесено ко времени Навуходоносора, «царствовавшего над Ассириянами в Ниневии» (Jdt 1:1), тогда как Навуходоносор был царем Вавилона, а Ниневия была уже разрушена его отцом Набопаласаром. Наоборот, возвращение из плена, которое произошло только при Кире, представлено уже как совершившийся факт (Jdt 4:3, Jdt 5:19). Олоферн и Рагой — имена персидские, некоторые же детали рассказа напоминают греч. обычаи (Jdt 3:7, Jdt 15:13).
Изображение движения войск Олоферна (Jdt 2:21-28) не соответствует географическим данным. Когда он доходит до Самарии, названий мест становится больше, и мы как будто вступаем теперь на более твердую почву. Но многие из этих названий неизвестны и звучат странно. Даже местонахождение города Ветилуи, являющегося центром описанных действий, невозможно определить на карте, несмотря на кажущиеся топографические уточнения рассказа. Эти вольности объясняются, очевидно, тем, что целью авторов являлось создать не историческую хронику, а произведения иного типа. По всей вероятности, отправными точками служили реальные факты, которые свободно комбинировались, чтобы предложить читателям одновременно назидательную книгу и увлекательный рассказ, вроде современного исторического романа. Поэтому важно определить цель каждого автора и смысл преподанного в его книге поучения.
1-2 Вместо денег в книге Товита всюду говорится о серебре, ἀργυρίου (4:1; 5:2,3,18; 9:2; 10:2,11; 12:3), подобно тому как и в клинописных документам, деньги нередко называются серебром: это объясняется отсутствием в Ассиро-Вавилонии чеканенных монет до персидского владычества; вместо монет употреблялись куски или слитки металла, относительная ценность которых определялась по весу; поэтому в ассиро-вавилонских документах делового характера часто встречается выражение «отвесили» столько-то денег, подобно как и у древних евреев, у которых чеканка монет явилась лишь после вавилонского плена, в приложение к деньгам — слиткам или пластинкам — обычно прилагался термин «весить, взвесить, отвесить» (евр. schaqal (шакал), Быт 23:16; Ис 46:6; Иер 32:10. См. толк. Быт 23:16).
10 талантов серебра, помещенных Товитом у Гаваила (ст. 14 гл. 1), представляли значительную тяжесть — свыше 25 пудов, — почему Гаваил, возвращая мешки с серебром Товиту (9:2,5), уложил их на двух верблюдов, — и стоимость этого серебра простиралась, на наши деньги, до 23 000 руб. с лишком (см. проф. Дроздов, с. 490-491).
3-19 Наставления Товита сыну, ст. 3-19, имеют характер общебиблейского нравоучения; отдельным наставлениям могут указаны многие параллели из других библейских книг, однако есть здесь и индивидуальные и исторические черты, которые не позволяют видеть (с Фриче и др.) в этих наставлениях тенденциозный подбор нравоучений, свободно составлены по подражанию другим библейским книгам.
Так, наставление Товита сыну о почтительности к матери (ст. 3-4) имеет опору в целом воззрении Ветхого Завета на почитание родителей, прежде всего в законе Моисеевом (Исх 20:12; Втор 5:16), затем в учительных книгах (Сир 3:1-16; 7:29) и др. частях Св. Писания; равным образом желание Товита быть погребенным вместе с женою было свойственно еще патриархам еврейского народа (Быт 25:10; 49:29) и др. библейским лицам и вполне естественно вытекает из истинного библейского представления о супружеском союзе, как союзе неразрывном (Быт 2:24; 1 Кор 6:16). Но вместе с тем наставление это характеризует именно супружеский союз Товита и Анны со стороны нравственной крепости их супружества, несмотря на укоризны жены мужу (2:14). Наставление о постоянном страхе Божием и соблюдении заповедей Божиих (ст. 5-6), выражающее сущность благочестия по ветхозаветному учению (Втор 6:2; Еккл 12:13), вполне уместно в обращении богобоязненного Товита к вступающему в жизнь сыну. Наставление о милостыне (ст. 7-11)1, при весьма понятном — ввиду основного значения учения о милостыне в библейском нравоучении — сходстве с учением об этом предмете других священных книг Ветхого и Нового Завета (см., например, Притч 3:9; Сир 4:8; 14:13; 29:15; 35:9; Лк 14:13 и др.), имели особенное значение и приложение в плену, где так много было нуждающихся евреев (см. 1:16 и сл.). Мысль о грехозаглаждающем значении милостыни, встречающаяся также в книге пророка Даниила (Дан 4:24; ср. Сир 29:15; Лк 11:41), здесь выражена особенно сильно: «милостыня от смерти избавляет и не попускает сойти в тьму» (ст. 10): здесь говорится, очевидно, о посмертном загробном мздовоздаянии, и ввиду последнего утверждается великое значение милостыни в деле избавления человека от «смерти второй» (Откр 20:4) и «тьмы кромешной» (Мф 8:12; 25:30), а не от смерти первой и могилы — неизбежных и для праведников. Заповедь о целомудрии (12a), как супружеской добродетели, связана с советом Товита сыну взять жену непременно из народа и колена своего, причем указывается на чистоту рода Товита и единоплеменников его: «мы — сыны пророков» и патриархов, которые при браках равным образом охраняли чистоту рода своего (12b, сн. Быт 24:3 и сл.), и это наставление возводится в общее правило — не пренебрегать родным племенем, не превозноситься пред сынами и дочерями своего народа (ст. 13), — правило, без сомнения, имевшее большую практическую важность ввиду исконной склонности евреев к заключению браков, минуя родное племя, с женщинами из чужих племен; в этом справедливо указывается гордость, от которой — погибель. Наставление о справедливости в отношении к наемнику (14a) дважды приводится в Моисеевом законодательстве (Лев 19:13; Втор 24:14) и в плену ассирийском, где бедные евреи, без сомнения, добывали себе пропитание трудом поденщиков, была особенная нужда в строгом соблюдении этого правила (ср. Иак 5:4). Правило, «что ненавистно тебе самому, того не делай никому» (ст. 15a), выражено Господом Спасителем в положительной форме: «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф 7:12; Лук 6:31), — по слову Господа — «в этом закон и пророки». Запрещение пьянства (ст. 15b) могло иметь в виду распространенность этого порока в Ассирии (Наум 1:10). Далее, при повторении наставления о милостыне нуждающемуся (ст. 16), дается и специальное наставление: «раздавай хлебы твои при гробе праведных, но не давай грешникам» (ст. 17) — имеется в виду распространенный у библейских евреев обычай приносить скорбящим об умерших хлеб печали и чашу утешения, раздавать милостыню бедным за умерших и приносить за них молитвы и умилостивительные жертвы (2 Цар 3:35; 12:17; Иер 9:16; 16:7; Иез 24:17; Ос 9:4; Сир 7:36; 2 Макк 12:42-45); а с тем вместе запрещается евреям участвовать в похоронных обрядах ассириян, которые, как видно из некоторых надписей Асурбанипала, имели обычай приносить теням умерших пищу и питье. См. проф. Дроздов, с. 61-65 и 488. Наставление это могло иметь и более широкий объем, заключая в себе совет вообще не давать милостыни язычникам — наставление, вполне понятное в устах ветхозаветного человека (ср. Мф 5:43) и притом в тяжкое время плена, когда евреи терпели великое озлоблена со стороны язычников-ассириян и, естественно, сами питали к ним то же чувство (ср. Пс 136).
Непосредственно после «Второй книги Ездры» и пред «Книгою Иудифь» в славянской и русской Библии помещается «Книга Товита» (у LXX и в Вульгате книги Товита и Иудифь обыкновенно стоят между кн. Неемии и кн. Есфирь). Подобно обеим названным выше книгам и некоторым другим123 , книга Товита не имеется в еврейской Библии, а лишь в греческой и в других переводах Библии. Все эти книги, не вошедшие в священный канон иудеев палестинских, принятый и христианскою церковью, хотя и имевшиеся в Александрийском каноне иудеев-эллинистов, в православной церкви именуются, как известно, неканоническими; причем православно-церковное воззрение на эти книги одинаково чуждо крайностей католицизма (называющего неканонические книги девтероканоническими) и протестантства (где преобладает воззрение на эти книги, как на апокрифы): не признавая этих книг совершенно равными боговдохновенным каноническим писаниям, православная церковь, однако, почитает неканонические книги близкими по духу к каноническим, составленными при свете книг богопросвещенных писателей, а потому высоковажными и полезными; — по св. Афанасию Великому, неканонические книги «назначены отцами для чтения новообращенным и желающим огласиться словом благочестия» (S. Athanasii Opp. t. I. Colon. 1686, p. 39-40). Такой высотой авторитет издавна принадлежал и доселе принадлежит в христианской церкви, в частности, книге Товита. Хотя ни у Иосифа Флавия, ни у Филона, ни в Талмуде нет прямых свидетельств о Товите и книге Товита, а равно нет такого свидетельства и в Новом Завете (где лишь отдельные выражения имеют сходство по мысли или по форме изложения с местами из книги Товита, например, Мф 7:12; Лк 6:31, сн. Тов 4:15; Лк 14:13, сн. Тов 4:7.16; Ин 16:5, сн. Тов 12:20; 1 Фес 4:5, сн. Тов 7:7; 1 Тим 6:19, сн. Тов 4:9; Откр 8:2-4, сн. Тов 7:15; Откр 21:18-19, сн. Тов 13:16-17), однако в древней христианской церкви книга Товита пользовалась общею известностью и высоким уважением, а в отдельных церквях имела даже богослужебное употребление наравне с книгами Священного Писания. Многие отцы и учителя церкви высоко ценили книгу Товита, например, св. Афанасий Великий и св. Иоанн Златоуст каждый заносит эту книгу, без всяких ограничений, в свое «Обозрение» (Synopsis) книг Священного Писания. Такое значение книги Товита в христианской церкви основывается на чисто историческом характере этой книги, в целом и отдельных датах вполне согласной с другими ветхозаветными и иными историческими бесспорными данными, и на нравоучительной цели повествования книги.
Как видно из самого названия книги у LXX Τοβίτ, Τοβείθ (Τοβείτ, Τοβιτ), в Вульгате Tobi, Tobias, liber Tobiae, liber utriusque Tobiae, содержанием ее служит повествование о судьбе, испытаниях и счастии благочестивого израильтянина времен ассирийского плена Товита и сына его Товии4 . Церковно-традиционный взгляду усвояет, согласно свидетельству Тов 12:20; Тов 13:1, самому Товиту — одному или совместно с сыном — и писание самой книги, кроме заключительной 14-й главы ее. И действительно, вся ситуация книги делается несравненно более понятною при предположении происхождения книги вскоре после описанных в ней событий и именно от главных лиц повести или по крайней мере от лица, близкого к семье Товита, чем при многочисленных предположениях западных библеистов критического направления, которыми написание книга Товита отодвигается не только на период после вавилонского плена, но даже в первые века христианства.
Первоначально книга Товита была написана на еврейском или библейско-арамейском языке, как ясно свидетельствует блаж. Иероним, называющий книгу Товита Librum, chaldaeo sermone conscriptum (Migne. Patrol. curs. compl. lat. t. XXIX, col. 23-26), и Ориген (Epist. ad African, с. 13. Migne. Patrol. с. с. gr. t. XI, col. 80). Но существующие еврейские тексты книги: a) Hebraeus Mьnsteri, — изданный Себ. Мюнстером в 1516 г. в Константинополе (затем в 1542 в Базеле и несколько раз позже, например, Нейбауером в Оксфорде в 1878 г.) и б) Hebraeus Fagii, изд. Павлом Фагием в Изне в 1542 г., очевидно, позднейшего происхождения (блаж. Иерониму они не были известны), отражают воззрения талмудизма и раввинства и для изучения текста и содержания книги имеют гораздо меньшее значение, чем греческий текст книги, особенно по Синайскому списку этого текста, — тексты, латинские — до-иеронимовские древнелатинские переводы и перевод блаж. Иеронима — Вульгата, текст сирский и текст халдейский, или арамейский. Весьма позднего происхождения переводы: эфиопский, коптский, армянский, грузинский, славянский и др.
На русском языке о книге Товита до последнего времени было лишь несколько коротких трактатов: 1) свящ. Г. И. Смирнова-Платонова. Очерк о книге Товита — в «Православном обозрении», 1862, № 10; 2) и 3) краткие исторические сведения о книге Товита даны в академических лекциях — Митр. Моск. Филарет. О книгах так называемых апокрифических — в «Чтен. общ. любит. дух. просв.», 1876, май, — и митр. Киевский Арсений. Введение в священные книги Ветхого Завета — в «Трудах Киевск. Дух. Академии» за 1872 г. и отдельно. Киев 1873; 4) и 5) замечания на книгу Товита истолковательного характера — у прот. М. Хераскова. Обозрение исторических книг Ветхого Завета. Владимир-на-Клязьме. 1879; с. 398-411 и у Д. Афанасьева. Книги исторические Священного Писания Ветхого Завета. Ставрополь, 1886, с. 369-385. В 1901 год вышло специальное исследование о книге Товита профессора Киев. Дух. Академии Н. М. Дроздова. О происхождении книги Товита. Библиологическое исследование. Киев, 1901, с. 640. Это — капитальнейший и во всех отношениях превосходнейший ученый труд, представляющий последнее слово науки по текстуально критической, историко-экзегетической, исторической и др. сторонам научного исследования книги Товита. Почтенным трудом проф. Дроздова мы немало пользуемся при составлении своего «Комментария на книгу Товита».
См. «Понятие о Библии».
Третий отдел ветхозаветных священных книг составляют в греко-славянской Библии книги «учительные», из которых пять — Иова, Псалтирь, Притчи, Екклезиаст и Песнь Песней признаются каноническими, а две — Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова1 неканоническими. В противоположность этому в еврейской Библии двух последних, как и всех вообще неканонических, совсем не имеется, первые же пять не носят названия «учительных», не образуют и особого отдела, а вместе с книгами: Руфь, Плач Иеремии, Есфирь, Даниил, Ездра, Неемия, первая и вторая Паралипоменон, причисляются к так называемым «кетубим», «агиографам», — «священным писаниям». Сделавшееся у раввинов-талмудистов техническим обозначением третьей части Писания название «кетубим» заменялось в древности другими, указывающими на учительный характер входящих в ее состав произведений. Так, у Иосифа Флавия современные учительные книги, кроме Иова, известны под именем «прочих книг, содержащих гимны Богу и правила жизни для людей» (Против Аппиона I, 4); Филон называет их «гимнами и другими книгами, которыми устрояется и совершенствуется знание и благочестие» (О созерцательной жизни), а автор 2-ой маккавейской книги — «τὰ του̃ Δαυιδ καὶ ἐπιστολὰς βασιλέων περὶ ἀναθεμάτων» — «книги Давида и письма царей о приношениях» (2:13). Наименование «τὰ του̃ Δαυιδ» тожественно с евангельским названием учительных книг псалмами» («подобает скончатися всем написанным в законе Моисееве и пророцех и псалмех о мне»; Lc 24:44), а это последнее, по свидетельству Геферника, имело место и у раввинов. У отцов и учителей церкви, выделяющих, согласно переводу LXX, учительные книги в особый отдел, они также не носят современного названия, а известны под именем «поэтических». Так называют их Кирилл Иерусалимский (4-е огласительное слово), Григорий Богослов (Σύταγμα. Ράκκη, IV, с. 363), Амфилохий Иконийский (Ibid. С. 365), Епифаний Кипрский и Иоанн Дамаскин (Точное изложение православной веры. IV, 17). Впрочем, уже Леонтий Византийский (VI в.) именует их «учительными», — «παραινετικά» (De Sectis, actio II. Migne. Т. 86, с. 1204).
При дидактическом характере всего Священного Писания усвоение только некоторым книгам названия «учительных» указывает на то, что они написаны с специальной целью научить, вразумить, показать, как должно мыслить об известном предмете, как его следует понимать. Данную цель в применении к религиозно-нравственным истинам и преследуют, действительно, учительные книги. Их взгляд, основная точка зрения на учение веры и благочестия — та же, что и в законе; особенность ее заключается в стремлении приблизить богооткровенную истину к пониманию человека, довести его при помощи различных соображений до сознания, что ее должно представлять именно так, а не иначе, Благодаря этому, предложенная в законе в форме заповеди и запрещения, она является в учительных книгах живым убеждением того, кому дана, кто о ней думал и размышлял, выражается как истина не потому только, что открыта в законе, как истина, но и потому, что вполне согласна с думой человека, стала уже как бы собственным его достоянием, собственной его мыслью. Приближая богооткровенные истины к человеческому пониманию, учительные книги, действительно, «совершенствуют сознание и благочестие». И что касается примеров такого освещения их, то они прежде всего наблюдаются в кн. Иова. Ее главное положение, вопрос об отношении правды Божией к правде человеческой, трактуется автором с точки зрения его приемлемости для человеческого сознания. Первоначально сомневавшийся в божественном правосудии, Иов оказывается в результате разговоров уверовавшим в непреклонность божественной правды. Объективное положение: «Бог правосуден» возводится на степень личного субъективного убеждения. Подобным же характером отличается и кн. Екклезиаст. Ее цель заключается в том, чтобы внушить человеку страх Божий (Jb 12:13), побудить соблюдать заповеди Божии. Средством к этому является, с одной стороны, разъяснение того положения, что все отвлекающее человека от Бога, приводящее к Его забвению, — различные житейские блага не составляют для человека истинного счастья, и потому предаваться им не следует, и с другой — раскрытие той истины, что хранение заповедей дает ему настоящее благо, так как приводит к даруемому за добрую жизнь блаженству по смерти, — этому вечно пребывающему благу. Равным образом и кн. Притчей содержит размышления о началах откровенной религии, законе и теократии и влиянии их на образование умственной, нравственной и гражданской жизни Израиля. Результатом этого размышления является положение, что только страх Господень и познание Святейшего составляют истинную, успокаивающую ум и сердце, мудрость. И так как выражением подобного рода мудрости служат разнообразные правила религиозно-нравственной деятельности, то в основе их лежит убеждение в согласии откровенной истины с требованиями человеческого духа.
Раскрывая богооткровенную истину со стороны ее согласия с пониманием человека, учительные книги являются показателями духовного развития народа еврейского под водительством закона. В лице лучших своих представителей он не был лишь страдательным существом по отношению к открываемым истинам, но более или менее вдумывался в них, усваивал их, т. е. приводил в согласие со своими внутренними убеждениями и верованиями. Погружаясь сердцем и мыслию в область откровения, он или представлял предметы своего созерцания в научение, для развития религиозного ведения и споспешествования требуемой законом чистоте нравственности, как это видим в кн. Иова, Екклезиаст, Притчей и некоторых псалмах (78, 104, 105 и т. п.), или же отмечал, выражал то впечатление, которое производило это созерцание на его сердце, в лирической форме религиозных чувствований и сердечных размышлений (Псалтирь). Плод богопросвещенной рефлексии о божественном откровении, данном еврейскому народу в закон, учительные книги носят по преимуществу субъективный характер в отличие от объективного изложения истин веры и благочестия в законе и объективного же описания жизни еврейского народа в книгах исторических. Другое отличие учительных книг — это их поэтическая форма с ее характерною особенностью — параллелизмом, определяемым исследователями еврейской поэзии как соотношение одного стиха с другим. Это — род рифмы мысли, симметрия идеи, выражаемой обыкновенно два или иногда три раза в различных терминах, то синонимических, то противоположных. Сообразно различному взаимоотношению стихов параллелизм бывает синонимический, антитический, синтетический и рифмический. Первый вид параллелизма бывает тогда, когда параллельные члены соответствуют друг другу, выражая равнозначащими терминами один и тот же смысл. Примеры подобного параллелизма представляет Ps 113 — «когда Израиль вышел из Египта, дом Иакова (из среды) народа иноплеменного, Иуда сделался святынею Его, Израиль владением Его. Море это увидело и побежало, Иордан возвратился назад, горы прыгали, как овцы, и холмы, как агнцы». Параллелизм антитический состоит в соответствии двух членов друг другу через противоположность выражений или чувств. «Искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего. Сытая душа попирает и сот, а голодной душе все горькое сладко» (Pr 27:6-7). «Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа Бога нашего хвалимся. Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо» (Ps 19:8-9). Параллелизм бывает синтетическим, когда он состоит лишь в сходстве конструкции или меры: слова не соответствуют словам и члены фразы членам фразы, как равнозначащие или противоположные по смыслу, но оборот и форма тожественны; подлежащее соответствует подлежащему, глагол — глаголу, прилагательное — прилагательному, и размер один и тот же. «Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых; повеления Господа праведны, веселят сердце; страх Господа чист, просвещает очи» (Ps 18). Параллелизм бывает, наконец, иногда просто кажущимся и состоит лишь в известной аналогии конструкции или в развитии мысли в двух стихах. В этих случаях он является чисто рифмическим и поддается бесконечным комбинациям. Каждый член параллелизма составляет в еврейской поэзии стих, состоящий из соединения ямбов и трохеев, причем самый употребительный стих евреев — гептасиллабический, или из семи слогов. Стихами этого типа написаны кн. Иова (Jb 3:1-42:6), вся книга Притчей и большинство псалмов. Встречаются также стихи из четырех, пяти, шести и девяти слогов, чередуясь иногда с стихами различного размера. Каждый стих является, в свою очередь, частью строфы, существенным свойством которой служит то, что она заключает в себе единую, или главную, мысль, полное раскрытие которой дается в совокупности составляющих ее стихов. Впрочем, в некоторых случаях то две различные мысли соединены в одной строфе, то одна и та же мысль развивается и продолжается далее этого предела.