Древний мир был полон святилищ, алтарей, реликвий. Всё это было так или иначе связано с той силой, которой обладали боги. Святилище было местом, где бог обитает, реликвия — артефактом, через который проявляется его сила. Такое же — по крайней мере, внешне — святилище должно было появиться и у евреев.
С одним, правда, существенным отличием: главной святыней этого святилища, заменяющей любые артефакты, станет Сам Бог. Его присутствие — то самое, которое открылось Моисею на Синае. Казалось бы, разница не так уж велика: ведь и за теми артефактами, что находились в языческих святилищах, тоже стояли боги, которым они принадлежали.
Однако на самом деле различие было кардинальным. Что такое, в сущности, артефакт, священный предмет? Это прежде всего тот инструмент, который, как считалось, бог использует для того, чтобы явить свою силу. Тут было много инструментального, почти механического: предполагалось, что артефакт в святилище — именно своего рода механизм, позволяющий, так сказать, «включить» божью силу, задействовать её.
Задействовать примерно так, как мы сегодня включаем свет или открываем воду. Конечно, божество, которому принадлежало святилище, надлежало должным образом почтить, иначе механизм бы не сработал, но в дальнейшем всё происходило более-менее автоматически. Это и был тот самый магизм, который пронизывал собой языческую древность. Здесь же, в святилище яхвистском, всё должно было быть иначе.
Здесь не было место никакому магизму. Здесь было лишь Божье присутствие, само по себе, и оно становилось главной святыней народа. Дело было не только в том, Кто присутствовал в святилище, дело было ещё и в том, что тут не могло быть никакого формализма, никакого автоматизма, никакой автономности в том, что касается Божьего действия.
Вначале встреча с Богом, общение с Ним, устойчивые отношения, а уже потом, исходя из отношений и в их контексте, всё остальное: Божья сила, Божьи дары, Божьи откровения. И самое главное — Божья любовь. Языческие боги, как правило, не любили своих поклонников, тут отношения были скорее деловыми, а любовь считалась чем-то слишком личным, слишком сентиментальным и слишком человеческим для отношений с богами или духами. Бог же Авраама и Моисея с самого начала создаёт пространство союза-завета как пространство взаимной любви — той самой, которая в полноте раскроется в Царстве, с приходом Мессии.
25:4 Еврейское, а фактически заимствованное египетское слово шеш служило для обозначения льняного полотна очень тонкой выработки. Мумии египетских фараонов, забинтованные в тончайшие льняные ткани удивительной прочности, сохранились до наших дней.
25:5 Друг. возм. пер.: кожа животных морских - евр. неясен.
25:6 Или: оливковое масло.
25:7 Эфод - тканный золотом передник или верхняя короткая риза.
25:9 а) Евр. мишкан - «жилище»; это слово часто используется в ВЗ для обозначения переносного храма израильтян. В LXX оно переведено словом скэнэ (шатер), отсюда в славянской и синодальной Библии, а также и в данном переводе оно по традиции передается словом «скиния».
25:9 б) Евр. тавнит - образец, модель, чертеж; некоторые комментаторы полагают, что Моисею было показано небесное святилище; то же в ст. 40.
25:10 Локоть - мера длины, около 45 см, т.е. размеры ковчега приблизительно 1,1x0,7x0,7 м.
25:16 Букв.: положи Свидетельство (с указанием); то же в ст. 21, 22; см. примеч. к 16:34.
25:17 а) Или: место примирения - так в LXX.
25:17 б) Т.е. 1,1x0,7 м.
25:22 Или: при встрече буду давать тебе возможность узнавать о Моей воле. В евр. это выражено глаголом яад, означающим не просто «встречаться» в обычном употреблении слова, как, например, в 5:3; основное значение употребленного здесь глагола - «утверждать / определять время или место». Потому, начиная с 27-й главы Исхода обо всем Святилище, евр. охель моэд, говорится как о Шатре Встреч особого значения, т.е. как о том месте, где Бог через Моисея открывает Свою волю Израилю. В нашем переводе это «Шатер Откровения».
25:23 Т.е. 0,9x0,45x0,7 м.
25:25 Т.е. около 8 см.
25:30 Букв.: хлеб (перед) Лицом, т.е. хлеб, который всегда следует класть перед Господом, в Его присутствии; ср. Лев 24:6.
25:31 Или: с бутонами и цветками.
25:37 Букв.: и пусть они светят перед собой.
25:39 Евр. киккар - около 35 кг; то же в 37:24; 38:24, 25, 27, 29.
26:2 Т.е. 12,6x1,8 м.
26:8 Т.е. 13,5x1,8 м.
26:16 Т.е. 4,5x0,7 м.
26:24 Или: к одному кольцу.
26:30 Евр. мишпат используется здесь в значении: план, замысел.
26:33 а) Букв.: ковчег Свидетельства (с указанием); то же в ст. 34; см. примеч. к 16:34.
26:33 б) Или: от Самого святого (покоя / отделения).
27:1 Т.е. 2,3x2,3x1,4 м.
27:9 Т.е. около 45 м, то же в ст. 11.
27:10 Или: соединения / пруты; то же в ст. 11 и 17.
27:12 Т.е. около 23 м, то же в ст. 13.
27:14 Т.е. около 6,8 м.
27:16 Т.е. около 9 м.
27:18 Т.е. около 45x23x2,3 м.
27:20 Букв.: всегда.
27:21 Букв.: за которой Свидетельство; см. примеч. к 16:34.
Как известно, Христос и Его ученики считали Моисея автором книги Исход (Мк 1:44 и Ин 1:45). Да и в самой этой книге содержится свидетельство о том, что Моисей, по указанию Господа, был не только вождем, но и летописцем израильского народа (например, в 17:14). Его авторство как в отношении этой книги, так и остальных частей Пятикнижия признается неоспоримым многовековой иудейской и христианской традицией. Исходя из этого можно утверждать, что книга эта была написана в то далекое время, когда в истории израильского народа произошли два важнейших и взаимосвязанных события: освобождение из египетского рабства и установление особых отношений с Богом - заключение Союза, или Договора (традиционно - Завета), с Ним. И то, и другое произошло по Его желанию и во исполнение Его особых намерений и прежде данных обещаний.
Еврейское название книги - «Шемот» («Имена») - отражает древнюю традицию, когда книга называлась по первому значащему слову. В одном из древнейших переводов этой книги - в переводе на греческий язык, который принято называть Септуагинтой (LXX), - она получила название Эксодос («Уход»), отсюда и пришедшее к нам из церковнославянского «Исход».
Название книги воплотило в себе ее основную идею - от рабства, погибели, безысходности спасает Бог. Он спасает людей для того, чтобы, заключив с ними Завет-Союз, восстановить взаимоотношения, разорванные их жизнью «во тьме египетской», и сделать их народом святым, царством священников. Это главное, о чем говорится в книге, однако внимание уделяется и доскональному описанию подробностей того, как создавалась богослужебная система, в самом центре которой было Свидетельство о воле Бога и о том удивительном Пути, которым грешник приходит к восстановлению своего единения с Ним.
Всё это служит предзнаменованием значительно большего «Исхода» - того великого избавления, которому тогда только предстояло еще осуществиться со смертью и воскресением Господа нашего Иисуса Христа, и указывает на появление «народа Божия» из числа тех, кто, по определению новозаветных авторов, «вообще не был народом» (1 Петр 2:10). А Завет, или Союз, скрепленный кровью великого Агнца Божьего, кровью, пророчески представленной в древних жертвоприношениях, полагает начало той Церкви, контуры которой вырисовываются в книге Исход.
25 В Союзе важнейшее место занимает культ, который является символическим выражением отношения людей к Богу. Обосновывая все прямыми велениями Бога Моисею, свящ текст утверждает божественный характер религиозных установлений Израиля.
25:8 Богу поклоняются в местах, где Он особо проявил Свое присутствие (Быт 12:7; Быт 28:12-19и т. д.). Синай - место Его величественной теофании - "гора Божия" (Исх 3:1; 3 Цар 19:8), где Он пребывает (Втор 33:1-2; Суд 5:4-5; Авв 3:3; Пс 67:9). Ковчег - знамение Его присутствия (Исх 25:22; ср. 1 Цар 4:4; 2 Цар 6:2), а скиния, содержащая ковчег, - обитель Бога (ст. Исх 24:9и Исх 40:34), которая следует за Его народом в Его странствиях (2 Цар 7:6), пока Иерусалимский Храм не станет Его домом (3 Цар 8:10).
25:16 Внутри ковчега помещено "свидетельство (евр. "эдут" - пункты договора), т.е. "скрижали Завета" или Декалог (Десятисловие); ковчег назван "ковчегом свидетельства" (евр. Исх 25:22; Исх 26:33; Исх 40:21), ибо Десятисловие является свидетельством Союза-Завета.
25:18 Эти херувимы похожи на вавилонских карибу - духов-хранителей храмов и дворцов, изображавшихся в виде полулюдей-полуживотных. Согласно библейским описаниям и восточной иконописи, херувимы подобны крылатым сфинксам. В Иерусалимском Храме они расположены на ковчеге. Поэтому впоследствии стали говорить что Бог восседает на херувимах (1 Цар 4:4; 2 Цар 6:2; 4 Цар 19:15; Пс 79:2; Пс 98:1). В Храме Соломона они стоят по сторонам от ковчега (3 Цар 6:23-28). Они везут Божию колесницу (Иез 1и Иез 10). Бог летит на них (Пс 17:11; ср. также Быт 3:24).
Основная мысль книги: Бог являет Себя не как далекая от человека космическая сила, но как личность, действующая в истории, избавитель от рабства, требующий от Своих избранников верности Себе и нравственной чистоты. Центральная фигура книги — Моисей, вождь и пророк, воспринявший древнюю веру Авраама и возвестивший о новой, более высокой ступени Откровения.
Названия, разделения и содержание
Пять первых книг Библии составляют одно целое, которое по-еврейски называется Тора, т.е. Закон. Первое достоверное свидетельство об употреблении слова Закон (греч. «νομος») в этом смысле мы встречаем в предисловии кн. Премудрости Иисуса, сына Сирахова. В начале христианской эры название «Закон» уже было общепринятым, как мы это видим в НЗ (Лк 10:26; ср. Лк 24:44). Иудеи, говорившие по-еврейски, называли первую часть Библии также «Пять пятых Закона», чему соответствовало в эллинизированных еврейских кругах η πεντατευχος (подраз. «βιβλος» ., т.е. Пятитомник). Это разделение на пять книг засвидетельствовано еще до нашей эры греческим переводом Библии семьюдесятью толковниками (LXX). В этом, принятом Церковью, переводе каждой из пяти книг было дано название, согласно ее содержанию или содержанию ее первых глав:
Кн. Бытия (собств. — книга о происхождении мира, рода человеческого и избранного народа); Исход (начинается с рассказа об уходе евреев из Египта); Левит (закон для священников из колена Левиина); Числа (книга начинается с описания переписи народа: гл. Числ 1-4); Второзаконие («второй закон», воспроизводящий в более пространном изложении Закон, данный на Синае). Иудеи же до сих пор называют каждую книгу евр. Библии по ее первому значимому слову.
Кн. Бытия разделяется на две неравные части: описание происхождения мира и человека (Быт 1-11) и история праотцев народа Божия (Быт 12-50). Первая часть — как бы пропилеи, вводящие в историю, о которой повествует вся Библия. В ней описывается сотворение мира и человека, грехопадение и его последствия, постепенное развращение людей и постигшее их наказание. Происшедший затем от Ноя род расселяется по земле. Генеалогические же таблицы все суживаются и, наконец, ограничиваются родом Авраама, отца избранного народа. История праотцев (Быт 12-50) описывает события из жизни великих предков: Авраама, человека веры, послушание которого вознаграждается: Бог обещает ему многочисленных потомков и Святую Землю, которая станет их наследием (Быт 12 1—25:8); Иакова, отличающегося хитростью: выдав себя за старшего брата, Исава, он получает благословение своего отца Исаака и затем превосходит изворотливостью своего дядю Лавана; однако его ловкость оказалась бы напрасной, если бы Бог не предпочел его Исаву и не возобновил в его пользу обетования, данные Аврааму, и заключенный с ним союз (Быт 25:19-36:43). Бог избирает людей не только высокого нравственного уровня, ибо он может исцелить всякого человека, открывающегося Ему, как бы он ни был греховен. По сравнению с Авраамом и Иаковом Исаак выглядит довольно бледно. О его жизни говорится главным образом в связи с его отцом или сыном. Двенадцать сыновей Иакова — родоначальники двенадцати колен Израилевых. Одному из них посвящена последняя часть кн. Бытия: гл. Быт 37-50 — биография Иосифа. В них описывается, как добродетель мудрого вознаграждается и Божественное Провидение обращает зло в добро (Быт 50:20).
Две главные темы Исхода: освобождение из Египта (Исх 1:1-15:21) и Синайский Союз-Завет (Исх 19:1-40:38) связаны с менее значимой темой — странствия по пустыне (Исх 15:22-18:27). Моисей, получивший откровение неизреченного имени Ягве на горе Божией Хориве, приводит туда израильтян, освобожденных от рабства. В величественной теофании Бог вступает в союз с народом и дает ему Свои Заповеди. Как только союз был заключен, народ его нарушил, поклонившись золотому тельцу, но Бог прощает виновных и возобновляет союз. Ряд предписаний регулирует богослужение в пустыне.
Кн. Левит носит почти исключительно законодательный характер, так что повествование о событиях, можно сказать, прерывается. Она содержит ритуал жертвоприношений (Лев 1-7): церемониал поставления в священники Аарона и его сыновей (Лев 8-10); предписания о чистом и нечистом (Лев 11-15), завершающиеся описанием ритуала Дня Очищения (Лев 16); «Закон святости» (Лев 17-26), содержащий богослужебный календарь и заканчивающийся благословениями и проклятиями (Лев 26). В гл. Лев 27 уточняются условия выкупа людей, животных и имущества, посвященных Ягве.
В кн. Числа вновь говорится о странствии в пустыне. Уходу от Синая предшествуют перепись народа (Числ 1-4) и богатые приношения по случаю освящения скинии (Числ 7). Отпраздновав второй раз Пасху, евреи покидают святую гору (Числ 9-10) и доходят до Кадеса, где предпринимают неудачную попытку проникнуть в Ханаан с юга (Числ 11-14). После долгого пребывания в Кадесе они отправляются в Моавские равнины, прилегавшие к Иерихону (Числ 20-25). Мадианитяне разбиты, и колена Гада и Рувима поселяются в Заиорданьи (Числ 31-32). В гл. Числ 33 перечисляются остановки в пустыне. Повествования чередуются с предписаниями, дополняющими синайское законодательство или подготовляющими поселение в Ханаане.
Второзаконие отличается особой структурой: это кодекс гражданских и религиозных узаконений (Втор 12:26-15:1), включенный в большую речь Моисея (Втор 5-11; Втор 26:16-28:68), которую предваряет его первая речь (Втор 1-4); за ней следует третья речь (Втор 29-30); наконец говорится о возложении миссии на Иисуса Новина, приводятся песнь и благословения Моисея, даются краткие сведения о конце его жизни (Втор 31-34).
Второзаконнический кодекс отчасти воспроизводит заповеди, данные в пустыне. Моисей напоминает в своих речах о великих событиях Исхода, об откровении на Синае и начале завоевания Земли Обетованной. В них раскрывается религиозный смысл событий, подчеркивается значение Закона, содержится призыв к верности Богу.
Литературная композиция
Составление этого обширного сборника приписывалось Моисею, что засвидетельствовано в НЗ (Ин 1:45; Ин 5:45-47; Рим 10:5). Но в более древних источниках нет утверждения, что все Пятикнижие написано Моисеем. Когда в нем, хотя очень редко, говорится: «Моисей написал» — эти слова относятся лишь к определенному месту. Исследователи Библии обнаружили в этих книгах различие в стиле, повторения и некоторую непоследовательность повествований, что не дает возможности считать их произведением, целиком принадлежащим одному автору. После долгих исканий библеисты, главным образом под влиянием К.Г. Графа и Ю. Велльгаузена, склонились в основном к т.н. документарной теории, которую схематически можно формулировать так: Пятикнижие представляет компиляцию из четырех документов, возникших в различное время и в различной среде. Первоначально было два повествования: в первом автор, т. н. Ягвист, условно обозначаемый буквой «J», употребляет в рассказе о сотворении мира имя Ягве, которое Бог открыл Моисею; другой автор, т. н. Элогист (Е), называет Бога распространенным в то время именем Элогим. Согласно этой теории повествование Ягвиста было записано в 11 веке в Иудее, Элогист же писал немного позже в Израиле. После разрушения Северного царства оба документа были сведены воедино (JE). После царствования Иосии (640-609) к ним было прибавлено Второзаконие «D», а после Плена ко всему этому (JED) был присоединен священнический кодекс (Р), содержащий главным образом законы и несколько повествований. Этот кодекс составил своего рода костяк и образовал рамки этой компиляции (JEDP). Такой литературно-критический подход связан с эволюционной концепцией развития религиозных представлений в Израиле.
Уже в 1906 г Папская Библейская Комиссия предостерегла экзегетов от переоценки этой т. н. документарной теории и предложила им считать подлинным авторство Моисея, если иметь в виду Пятикнижие в целом, и в то же время признавать возможность существования, с одной стороны устных преданий и письменных документов, возникших до Моисея, а с другой — изменений и добавлений в более позднюю эпоху. В письме от 16 января 1948 г, обращенном к кардиналу Сюару, архиепископу Парижскому, Комиссия признала существование источников и постепенных приращений к законам Моисея и историческим рассказам, обусловленных социальными и религиозными установлениями позднейших времен.
Время подтвердило правильность этих взглядов библейской Комиссии, ибо в наше время классическая документарная теория все больше ставится под сомнение. С одной стороны, попытки систематизировать ее не дали желаемых результатов. С другой стороны, опыт показал, что сосредоточение интереса на чисто литературной проблеме датировки окончательной редакции текста имеет гораздо меньшее значение, чем подход исторический, при котором на первое место выдвигается вопрос об источниках устных и письменных, лежащих в основе изучаемых «документов». Представление о них стало теперь менее книжным, более близким к конкретной действительности. Выяснилось, что они возникли в далеком прошлом. Новые данные археологии и изучение истории древних цивилизаций Средиземноморья показали, что многие законы и установления, о которых говорится в Пятикнижии, сходны с законами и установлениями эпох более давних, чем те, к которым относили составление Пятикнижия, и что многие его повествования отражают быт более древней среды.
Не будучи 8 состоянии проследить, как формировалось Пятикнижие и как в нем слилось несколько традиций, мы, однако, вправе утверждать, что несмотря на разнохарактерность текстов явистского и элогистского, в них по существу идет речь об одном и том же. Обе традиции имеют общее происхождение. Кроме того, эти традиции соответствуют условиям не той эпохи, когда они были окончательно письменно зафиксированы, а эпохи, когда произошли описываемые события. Их происхождение восходит, следовательно, к эпохе образования народа Израильского. То же в известной мере можно сказать о законодательных частях Пятикнижия: пред нами гражданское и религиозное право Израиля; оно эволюционировало вместе с общиной, жизнь которой регулировало, но по своему происхождению оно восходит ко времени возникновения этого народа. Итак, первооснова Пятикнижия, главные элементы традиций, слившихся с ним, и ядро его узаконений относятся к периоду становления Израильского народа. Над этим периодом доминирует образ Моисея, как организатора, религиозного вождя и первого законодателя. Традиции, завершающиеся им, и воспоминания о событиях, происходивших под его руководством, стали национальной эпопеей. Учение Моисея наложило неизгладимый отпечаток на веру и жизнь народа. Закон Моисеев стал нормой его поведения. Толкования Закона, вызванные ходом исторического развития, были проникнуты его духом и опирались на его авторитет. Засвидетельствованный в Библии факт письменной деятельности самого Моисея и его окружения не вызывает сомнений, но вопрос содержания имеет большее значение, чем вопрос письменного фиксирования текста, и поэтому так важно признать, что традиции, лежащие в основе Пятикнижия, восходят к Моисею как первоисточнику.
Повествования и история
От этих преданий, являвшихся живым наследием народа, вдохнувших в него сознание единства и поддерживавших его веру, невозможно требовать той строго научной точности, к которой стремится современный ученый; однако нельзя утверждать, что эти письменные памятники не содержат истины.
Одиннадцать первых глав Бытия требуют особого рассмотрения. В них описано в стиле народного сказания происхождение рода человеческого. Они излагают просто и картинно, в соответствии с умственным уровнем древнего малокультурного народа, главные истины, лежащие в основе домостроительства спасения: создание Богом мира на заре времен, последовавшее за ним сотворение человека, единство рода человеческого, грех прародителей и последовавшие изгнание и испытания. Эти истины, будучи предметом веры, подтверждены авторитетом Св. Писания; в то же время они являются фактами, и как истины достоверные подразумевают реальность этих фактов. В этом смысле первые главы Бытия носят исторический характер. История праотцев есть история семейная. В ней собраны воспоминания о предках: Аврааме, Исааке, Иакове, Иосифе. Она является также популярной историей. Рассказчики останавливаются на подробностях личной жизни, на живописных эпизодах, не заботясь о том, чтобы связать их с общей историей. Наконец, это история религиозная. Все ее переломные моменты отмечены личным участием Бога, и все в ней представлено в провиденциальном плане. Более того, факты приводятся, объясняются и группируются с целью доказать религиозный тезис: существует один Бог, образовавший один народ и давший ему одну страну. Этот Бог — Ягве, этот народ — Израиль, эта страна — святая Земля. Но в то же время эти рассказы историчны и в том смысле, что они по-своему повествуют о реальных фактах и дают правильную картину происхождения и переселения предков Израильских, их географических и этнических корней, их поведения в плане нравственном и религиозном. Скептическое отношение к этим рассказам оказалось несостоятельным перед лицом недавних открытий в области истории и археологии древнего Востока.
Опустив довольно длинный период истории, Исход и Числа, а в определенной мере и Второзаконие, излагают события от рождения до смерти Моисея: исход из Египта, остановка у Синая, путь к Кадесу (о долгом пребывании там хранится молчание), переход через Заиорданье и временное поселение на равнинах Моава. Если отрицать историческую реальность этих фактов и личности Моисея, невозможно объяснить дальнейшую историю Израиля, его верность ягвизму, его привязанность к Закону. Надо, однако, признать, что значение этих воспоминаний для жизни народа и отзвук, который они находят в обрядах, сообщили этим рассказам характер победных песен (напр, о переходе через Чермное море), а иногда и богослужебных песнопений. Именно в эту эпоху Израиль становится народом и выступает на арену мировой истории. И хотя ни в одном древнем документе не содержится еще упоминания о нем (за исключением неясного указания на стеле фараона Мернептаха), сказанное о нем в Библии согласуется в главных чертах с тем, что тексты и археология говорят о вторжении в Египет гиксосов, которые в большинстве своем были семитического происхождения, о египетской администрации в дельте Нила, о политическом положении Заиорданья.
Задача современного историка состоит в том, чтобы сопоставить эти данные Библии с соответствующими событиями всемирной истории. Несмотря на недостаточность библейских указаний и недостаточную определенность внебиблейской хронологии, есть основания предполагать, что Авраам жил в Ханаане приблизительно за 1850 лет до Р.Х., что история возвышения Иосифа в Египте и приезда к нему других сыновей Иакова относится к началу 17 в. до Р.Х. Дату Исхода можно определить довольно точно по решающему указанию, данному в древнем тексте Исх 1:11: народ сынов Израилевых «построил фараону Пифом и Рамзес, города для запасов». Следовательно, Исход произошел при Рамзесе II, основавшем, как известно, город Рамзес. Грандиозные строительные работы начались в первые же годы его царствования. Поэтому весьма вероятно, что уход евреев из Египта под водительством Моисея имел место около середины царствования Рамзеса (1290-1224), т.е. примерно около 1250 г до Р.Х.
Учитывая библейское предание о том, что время странствования евреев в пустыне соответствовало периоду жизни одного поколения, водворение в Заиорданьи можно отнести к 1225 г до Р.Х. Эти даты согласуются с историческими данными о пребывании фараонов XIX династии в дельте Нила, об ослаблении египетского контроля над Сирией и Палестиной в конце царствования Рамзеса II, о смутах, охвативших весь Ближний Восток в конце 13 в. до Р.Х. Согласуются они и с археологическими данными, свидетельствующими о начале Железного Века в период вторжения Израильтян в Ханаан.
Законодательство
В евр Библии Пятикнижие называется «Тора», т.е. Закон; и действительно здесь собраны предписания, регулировавшие нравственную, социальную и религиозную жизнь народа Божия. В этом законодательстве нас больше всего поражает его религиозный характер. Он свойственен и некоторым другим кодексам древнего Востока, но ни в одном из них нет такого взаимопроникновения религиозного и светского элементов. В Израиле Закон дан Самим Богом, он регулирует обязанности по отношению к Нему, его предписания мотивируются религиозными принципами. Это кажется вполне нормальным, когда речь идет о нравственных предписаниях Десятисловия (Синайских Заповедях) или о культовых законах кн. Левит, но гораздо более знаменательно, что в том же своде гражданские и уголовные законы переплетаются с религиозными наставлениями и что все представлено как Хартия Союза-Завета с Ягве. Из этого естественно следует, что изложение этих законов связано с повествованием о событиях в пустыне, где был заключен этот Союз.
Как известно, законы пишутся для практического применения и их необходимо с течением времени видоизменять, считаясь с особенностями окружающей среды и исторической ситуации. Этим объясняется, что в совокупности рассматриваемых документов можно встретить как древние элементы, так и постановления, свидетельствующие о возникновении новых проблем. С другой стороны, Израиль в известной мере испытывал влияние своих соседей. Некоторые предписания Книги Завета и Второзакония удивительно напоминают предписания Месопотамских кодексов, Свода Ассирийских Законов и Хеттского кодекса. Речь идет не о прямом заимствовании, а о сходстве, объясняющемся влиянием законодательства других стран и обычного права, отчасти ставшего в древности общим достоянием всего Ближнего Востока. Кроме того, в период после Исхода на формулировке законов и на формах культа сильно сказывалось ханаанское влияние.
Десятисловие (10 заповедей), начертанное на Синайских скрижалях, устанавливает основу нравственной и религиозной веры Союза-Завета. Оно приведено в двух (Исх 20:2-17 и Втор 5:6-21), несколько различающихся вариантах: эти два текста восходят к древнейшей, более краткой, форме и нет никаких серьезных данных, опровергающих ее происхождение от Моисея.
Элогистский кодекс Союза-Завета (Исх 20:22-23:19) представляет собой право пастушеско-земледельческого общества, соответствующее реальному положению Израиля, образовавшегося как народ и начавшего вести оседлый образ жизни. От более древних месопотамских кодексов, с которыми у него есть точки соприкосновения, он отличается большой простотой и архаическими чертами. Однако он сохранился в форме, свидетельствующей о некоторой эволюции: особое внимание, которое уделяется в нем рабочему скоту, работам в поле и на виноградниках, равно как и домам, позволяет думать, что он относится к периоду оседлой жизни. С другой стороны, различие в формулировке постановлений — то повелительных, то условных — указывает на разнородность состава свода. В своем настоящем виде он, вероятно, восходит к периоду Судей.
Ягвистский кодекс возобновления Завета (Исх 34:14-26) иногда называется, хотя и неправильно, вторым Десятисловием или обрядовым Декалогом. Он представляет собой собрание религиозных предписаний в повелительной форме и принадлежит к тому же времени, что и книга Завета, но под влиянием Второзакония он был переработан. Хотя кн. Левит получила свою законченную форму только после плена, она содержит и очень древние элементы. Так, например, запреты, касающиеся пищи (Лев 11), или предписания о чистоте (Лев 13-15) сохраняют завещанное первобытной эпохой. В ритуале великого Дня Очищения (Лев 16) тексты древних обрядовых предписаний дополняются более подробными указаниями, свидетельствующими о наличии разработанного представления о грехе. Гл. Лев 17-26 составляют целое, получившее название Закона Святости и относящееся, очевидно, к последнему периоду монархии. К той же эпохе надо отнести кодекс Второзакония, в котором собрано много древних элементов, но также отражается эволюция социальных и религиозных обычаев (напр, законы о единстве святилища, жертвеннике, десятине, рабах) и изменение духа времени (призывы к сердцу и свойственный многим предписаниям увещательный тон).
Религиозный смысл
Религия как Ветхого, так и Нового Завета есть религия историческая: она основывается на откровении Бога определенным людям, в определенных местах, при определенных обстоятельствах и на особом действии Бога в определенные моменты человеческой эволюции. Пятикнижие, излагающее историю первоначальных отношений Бога с миром, является фундаментом религии Израиля, ее канонической книгой по преимуществу, ее Законом.
Израильтянин находит в ней объяснение своей судьбы. Он не только получил в начале книги Бытия ответ на вопросы, которые ставит себе каждый человек — о мире и жизни, о страдании и смерти, — но получил ответ и на свой личный вопрос: почему Ягве, Единый Бог есть Бог Израилев? Почему Израиль — Его народ среди всех народов земли?
Это объясняется тем, что Израиль получил обетование. Пятикнижие — книга обетовании: Адаму и Еве после грехопадения возвещается спасение в будущем, т. н. Протоевангелие; Ною, после потопа, обещается новый порядок в мире. Еще более характерно обетование, данное Аврааму и возобновленное Исааку и Иакову; оно распространяется на весь народ, который произойдет от них. Это обетование прямо относится к обладанию землей, где жили праотцы, Землей Обетованной, но по сути дела в нем содержится большее: оно означает, что особые, исключительные отношения существуют между Израилем и Богом его отцов.
Ягве призвал Авраама, и в этом призыве прообразовано избрание Израиля. Сам Ягве сделал из него один народ. Свой народ по благоизволению Своему, по замыслу любви, предначертанному при сотворении мира и осуществляющемуся, несмотря на неверность людей. Это обетование и это избрание гарантированы Союзом. Пятикнижие есть также книга союзов. Первый, правда еще прямо не высказанный, был заключен с Адамом; союз с Ноем, с Авраамом и, в конечном итоге, со всем народом через посредство Моисея, получил уже ясное выражение. Это не союз между равными, ибо Бог в нем не нуждается, хотя почин принадлежит Ему. Однако Он вступает в союз и в известном смысле связывает Себя данными Им обетованиями. Но Он требует взамен, чтобы Его народ был Ему верен: отказ Израиля, его грех может нарушить связь, созданную любовью Бога. Условия этой верности определяются Самим Богом. Избранному Им народу Бог дает Свой Закон. Этот Закон устанавливает, каковы его обязанности, как он должен себя вести согласно воле Божией и, сохраняя Союз-Завет, подготовлять осуществление обетовании.
Темы обетования, избрания, союза и закона красной нитью проходят через всю ткань Пятикнижия, через весь ВЗ. Пятикнижие само по себе не составляет законченного целого: оно говорит об обетовании, но не об осуществлении его, ибо повествование прерывается перед вступлением Израиля в Землю Обетованную. Оно должно оставаться открытым будущему и как надежда и как сдерживающий принцип: надежда на обетование, которую завоевание Ханаана как будто исполнило (Ис Нав 23), но грехи надолго скомпрометировали, и о которой вспоминают изгнанники в Вавилоне; сдерживающий принцип Закона всегда требовательного, пребывавшего в Израиле как свидетель против него (Втор 31:26). Так продолжалось до пришествия Христа, к Которому тяготела вся история спасения; в Нем она обрела весь свой смысл. Ап. Павел раскрывает ее значение, главным образом в послании к Галатам (Гал 3:15-29). Христос заключает новый Союз-Завет, прообразованный древними договорами, и вводит в него христиан, наследников Авраама по вере. Закон же был дан, чтобы хранить обетования, являясь детоводителем ко Христу, в Котором эти обетования исполняются.
Христианин уже не находится под руководством детоводителя, он освобожден от соблюдения обрядового Закона Моисея, но не освобожден от необходимости следовать его нравственному и религиозному учению. Ведь Христос пришел не нарушить Закон, а исполнить (Мф 5:17). Новый Завет не противополагается Ветхому, а продолжает его. В великих событиях эпохи патриархов и Моисея, в праздниках и обрядах пустыни (жертвоприношение Исаака, переход через Чермное море, празднование Пасхи и т.д.), Церковь не только признала прообразы НЗ (жертвоприношения Христа, крещения и христианский Пасхи), но требует от христианина того же глубокого к ним подхода, который наставления и рассказы Пятикнижия предписывали Израильтянам. Ему следует осознать, как развивается история Израиля (а в нем и через него всего человечества), когда человек предоставляет Богу руководить историческими событиями. Более того: в своем пути к Богу всякая душа проходит те же этапы отрешенности, испытания, очищения, через которые проходил избранный народ, и находит назидание в поучениях, данных ему.
25:1-2 Скиния устраивается на добровольные приношения как потому, что не было иных источников для приобретения необходимых материалов, так и потому, что она, жилище Иеговы ( ст. 8; 29:45 ), Бога всего народа, является общенародным достоянием. Обращение к доброхотным жертвователям было так успешно, что после пришлось прекратить прием приношений ( 36:5,6 ).
25:3 Говоря о золоте, ст. 3 не прибавляет слова: «чистое» (ср. ст. 11 и 17 ), а потому можно думать, что предметом приношений могло быть и очищенное, и неочищенное золото.
25:4 Так как из материи указанных цветов (текелет, аргаман, толаат, шани) в соединении с виссоном (льном) устроились покрывала скинии ( 24:1 ), одежды первосвященника ( 28:5 и далее ), а закон запрещает соединять нити из шерсти и льна ( Лев 19:19; Втор 22:11 ), то очевидно, что она не была материей шерстяной. Под «виссоном», из некоторого были сделаны десять покрывал скинии ( 24:1 ), завеса, отделявшая святилище от святого святых ( 24:31 ), завеса при входе в скинию (ст. 36), а также сшиты ефод, пояс и наперсник судный первосвященника ( 28:5 и далее ), хитоны, головные повязки, нижнее платье и пояса священников ( 39:27,28 ), разумеется, вероятно, хлопчатая бумага. Это доказывается теми названиями, которые давались данной ткани евреями. Из них «шеш» представляет видоизменение египетского слова «щепе», означающего «лен», а «буц» употребляется для означения сирийского льна, отличного от египетского ( Иез 27:16 ). Лен и хлопчатая бумага жителями Востока строго не различались (арабское «каттунь» обозначает и «лен», и «хлопок», а также полотняную материю из хлопч. бумаги или льна).
25:5 Кожи бараньи красные — сафьян. Кожи «тахаш», — от какого животного, дельфина, тюленя или морской породы, они добывались, неизвестно. Несомненно одно, что, предназначенные служить верхним покрывалом скинии ( 24:14 ), они отличались прочностью и непромокаемостью. Дерево «ситтим», аравийская акация, отличалось твердостью и легкостью, и потому было самым подходящим для устройства переносной скинии.
25:6 Ароматы для елея помазания перечислены в 30:23-25 ; для благовонного курения — в 30:34-35 .
25:7 Камни «шогам», оникс или аквамарин; «камни вставочные», которые нужно вставить в оправе в облачение первосвященника ( 28:17-20; 49:10-13 ).
Ефод — верхняя короткая одежда.
25:9 Как видно из 25:40; Деян 7:44; Евр 8:5 , Моисею даны были не только словесные наставления относительно устройства скинии и ее принадлежности, но и были показаны самые образцы здания и находящихся в нем предметов.
25:10-11 Сделанный из аравийской акации, длиною около 30 вершков (локоть — около ¾ аршина) шириною [около 130 см] и высотою около 18 вершков [около 80 см], ковчег завета снаружи и изнутри был обложен золотыми шестами. На самом ли верху, или же ниже шел венец, текст не говорит.
25:12 Четыре золотых кольца были приделаны по два на каждой стороне ковчега, вероятно на поперечной, но не продольной ( 3 Цар 8:8 ).
25:13-15 Шесты назначены для того, чтобы носить ковчег завета, не прикасаясь к нему руками ( Чис 4:15 ). Они всегда должны быть вдеты в кольца, за исключением того случая, когда нужно было закрыть ковчег покрывалами пред перенесением его на другое место ( Чис 4:5,6 ).
25:16 В ковчег должно быть доложено «откровение», т. е. две скрижали ( 31:18; 34:20 ), которые будут даны ( 24:12 ).
25:17 Еврейское название крышки «каппорет» (от глагола «кафар» — покрывать, делать невидимым, очищать), греческое ἱλαστήριον , славянское «очистилище» — дано ей потому, что семикратным кроплением на нее в день очищения достигалось очищение народа от грехов ( Лев 16:14-16 ).
25:18-20 Образ библейских херувимов скинии с точностью неизвестен. Считать их тождественными с херувимами видения пророка Иезекииля не имеет для себя оснований. Херувимы были «чеканной работы», т. е. изображения их были выбиты из золота. Местом их помещения на крышке служили оба конца ее.
25:20 Крылья херувимов должны быть подняты кверху, но не в прямом направлении от крышки вверх, а в косом: при таком расположении они действительна «покрывали» крышку. Лица херувимов должны быть обращены одно к другому и в то же время к крышке; следовательно, головы их были наклонены к крышке ковчега. Как видно из устройства херувимов храма Соломонова ( 2 Пар 3:13 ), сделанных по образцу херувимов скинии, эти последние имели прямое положение: «стояли на ногах своих». О коленопреклоненном положении херувимов не может быть речи.
25:21-22 Как место непосредственного присутствия и откровения Иеговы, в силу чего Он называется «седящим на херувимах, что поверх ковчега завета» ( 2 Цар 6:2; Ис 37:16 ), и «говорящим с крышки, которая над ковчегом свидетельства, из среды двух херувимов» ( Чис 7:89 ), каппорет был престолом Господа, внешнем основанием для которого служил ковчег со скрижалями завета в знак того, что пребывание Иеговы в скинии основывается на заключенном завете. Откровение будет состоять в сообщении Моисею всех повелений, которые народу нужно будет исполнять.
25:23-25 Стол из акации, около 24 вершков длины, 12 ширины и 18 высоты [105×53×79 см], был обложен листами чистого золота ( 37:10-16 ), почему и называется иногда «столом чистым» ( Лев 24:6 ). Кругом него был сделан «золотой венец». Как видно из изображения стола для хлебов предложения на арке императора Тита в Риме, под венцом разумеется массивная золотая планочка 6 дюймов ширины, ограждавшая со всех сторон верхнюю поверхность стола. Так как гладкую обкладку трудно назвать венцом, то можно думать, что она была волнистообразна, или вырезана в виде тонких желобков, выемок. На такую форму указывает чтение LXX « στρεπτὸν κυμάτιον » (славянский: витое обложение), — термин « κυμάτιον » обозначает волнисто вырезанную доску дорического карниза. Под доскою с каждой стороны стола шла вязка, т. е. стенка, соединяющая ножки и имеющая ширину ладони. По указанию рисунка на арке, этой связкой был золотой прут, соединяющий все четыре ножки стола в одно целое по самой средине их высоты, а греческое ее название « στεφάνη̨ » говорит за то, что она не была гладкою, но, вероятно, представляла подражание венку из цветов.
25:26-28 Четыре кольца должны быть приделаны на четырех углах, у четырех ножек стола, — в тех местах, где ножки стола были соединены связкою: «при стенках должны быть кольца». Шесты, предназначенные для перенесения стола, вдевались в кольца лишь на время ношения.
25:29 К принадлежностям стола относятся «кеарот» — блюда (LXX: τρυβλία ), по объяснению талмудического предания — те формы, в которых приготовлялись и приносились в святилище хлебы; «капот» (LXX: θυίσκας ), по тому же преданию — фимиамники, или чаши, в которые полагался фимиам (ср. Лев 24:7; Чис 7:14 ), и, наконец, «кесот» и «менакийот» — сосуды для вина, как видно из прибавленного к ним выражения: «которыми возливали». «Кесот», греч. « σπονδει̃α », это большие винные кружки: «менакийот» — меньшие.
25:30 Хлебов нужно было класть двенадцать ( Лев 24:5 ) по числу двенадцати колен израилевых, в два ряда ( Лев 24:6 ), по шести в ряд, хлеб на хлеб, как об этом говорит иудейское предание и Иосиф Флавий и указывает изображение стола на арке Тита, представляющее подобие двух возвышающихся цилиндров. Приготовленные из большого количества муки, — в каждом хлебе должно быть 2/10 ефы ( Лев 24:5 ), хлебы каждую субботу заменялись новыми ( Лев 24:8 ). Хлебы называются хлебами лица, потому что находились пред лицом Иеговы. Когда скиния снималась с места, то, по указанию Чис 4:7 , стол для хлебов предложения закрывался голубою одеждою, на которую ставили все принадлежности вместе с хлебами предложения, и затем покрывали ярко-красным покровом и кожаным «тахаш».
25:31 В отличие от других принадлежностей — сосудов скинии — светильник был сделан из чистого золота. Он был «чеканной» работы, т. е. светильник не был отделываем резцом, но был весь вылит из таланта золота ( 24:36 ). Ствол светильника должен быть не гладкой однообразной формы, но должен состоять из цветочных чашечек, шарообразных фигур, подобных яблокам, и из цветков. Чашечки, яблоки и цветки должны составить не украшение, приделанное к стволу светильника, но одно целое со стволом, должны входить в его состав.
25:32 Из ствола светильника выходили шесть побочных ветвей, три с одной стороны и три с другой. Как видно из изображения светильника на арке Тита, они выходили дугообразно, в форме веера.
25:33 Существование на каждой боковой ветви трех цветных чашечек, похожих на чашечку миндального цветка, заставляет предполагать, что и яблок, и цветков на каждой ветви было по три. В таком случае каждый боковой стебель светильника состоял из девяти фигур: сначала шла миндалевидная чашечка, затем шарообразная фигура — яблоко и, наконец, цветок. Умолчание о том, что чашечки, яблоки и цветы были различной величины, заставляет думать, что они были одинаковых размеров. В силу же этого нижние ветви должны были оканчиваться в своем верхнем конце не на одной высоте с верхними стеблями, а ниже их, и ниже настолько, сколько занимали пространства три фигуры: чашечка, яблоко и цветок.
25:34-35 На стволе светильника те же самые фигуры чашечки, яблока и цветка повторялись четыре раза. На их размещение указывает замечание о расположении яблок. Первое находилось несколько ниже на том месте ствола, из которого выходили две нижнее ветви; второе и третье стояло в таких же отношениях к средним и верхним стеблям (ст. 35).
25:37 Что касается формы лампад, то библейский текст не говорит о ней ничего. На основании Зах 3:9; 4:2 , где семь лампад ставятся в соотношение с таинственным камнем о семи очах, древние толковники называли их глазообразными. В позднейшем еврейском предании лампады светильника являются ложкообразными. Новейшие же исследователи на основании находимых в палестинской почве экземпляров древних ламп считают лампады Моисея ладьеобразными с носками или продолговато-круглыми с двумя отверстиями для фитиля и вливания масла. По указанию Исх 24:35 , светильник стоял не посредине скинии, а при южной продольной ее стороне, причем, как свидетельствует Иосиф Флавий, широта его не приходилась по широте скинии; он стоял косо: узкая сторона была обращена к святому святых и ко входу святилища, а широкая — к столу для хлеба предложений, находящемуся на северной продольной стороне скинии ( 24:35 ). И если эта широкая сторона светильника называется переднею (лицевою), то очевидно, что падавший на нее свет лампад падал вместе с тем и на стол предложений. Подобное направление света могло объясняться устройством лампад: они могли быть закрытыми за исключением двух отверстий для фитиля и вливания масла, и если из первого отверстия, обращенного к столу предложений, выставлялась горевшая светильня, то свет от нее и падал на священную трапезу.
25:38 Принадлежностями светильника были щипцы, или клещи ( Ис 6:6 ), предназначенные для снимания нагара с светилен, и ложки — сосуды для его гашения.
26:1 Первый из покровов скинии, так называемый нижний, внутренний, по своему материалу имел сходство с разноцветною завесою, отделяющею святилище от святого святых (ст. 31). Он был сделан работою «choscheb» по греч. « ἐργον ὑφαντόν », представлявшею, по древнему преданию, ту особенность, что она давала ткани два разные вида с лица и изнанки. На одной стороне по трехцветному полю были вышиты изображения херувимов.
26:2-3 Подобно тому как стены скинии слагались из отдельных брусьев, и покров скинии состоял из десяти отдельных полос, имевших каждая 28 локтей длины и 4 локтя ширины. Эти отдельные узкие полосы были затем сшиты вместе, — образовали два больших полотнища, причем каждое состояло из пяти полос.
26:4-6 Образовавшиеся таким образом две большие полосы, по 28 локтей в длину и 20 локтей в ширину, уже не сшивались, но соединялись при помощи 100 голубых петлей, расположенных по 50 в той и другой полосе, петля против петли, и соединенных 50-ю золотыми крючками. По соединении указанным способом обеих половин, получался один покров в 28 локтей длины и 40 ширины. Имевший такие размеры, покров налагался на брусья стен скинии таким образом, что его ширина (40 локтей) приходилась на длину всего здания и на заднюю западную стену. Именно одна половина покрова своею 20-локтевою шириною покрывала двадцать локтей святилища, десять локтей второй покрывали святое святых и остальные десять шли на западную сторону, имевшую в высоту именно десять локтей ( ст. 16 ). Право на подобное понимание даст 33 ст. ; из его указания, что завеса, разделяющая святое святых от святилища, висела как раз под крючками, соединявшими две половины покрова по 20 локтей каждая, с несомненностью следует, что первые двадцать локтей покрывали пространство до святого святых, т. е. святилище. И так как скиния имела в длину 30 локтей ( ст. 16 и 18 ), то на длину святого святых требовалось из остальных 20 локтей покрывала лишь десять локтей. Остающиеся десять закрывали заднюю сторону не до самой земли, так как из них нужно вычесть ту часть, которая приходилась на толщину брусьев. Своею длиною нижний покров покрывал ширину скинии. Но так как его длина равнялась 28 локтям, а ширина скинии, считая 10 локтей верха и 20 локтей до высоты двух боковых сторон, равнялась 30 локтям, то и в северном, и южном боках, как и на западной стороне, он не достигал до земли более, чем на локоть: и в этом случае часть недостающих двух локтей шла на толщину брусьев. Это явление было не случайное, а намеренное: не следовало ткани с изображением херувимов спускаться до самой земли и пылиться.
26:7-8 Второй ряд покрывал, поверх нижнего покрова, состоял из отдельных одиннадцати полос, сделанных из козьей шерсти. По своей длине в 30 локтей он превосходил нижний покров на два локтя, а по ширине (44 локтей) на четыре.
26:9 Пять полостей были сшиты в одно покрывало, а остальные шесть — в другое. Шестая полость в этом покрывале имела такое назначение. Одна половина ее, т. е. два локтя, назначалась, по указанию 12 ст. , для задней — западной стороны скинии. Благодаря этому, 101/2 покрывал, имевших в ширину 42 локтя, покрывали сорок локтей длины скинии: двадцать локтей шло на покрытие святилища, десять — святого святых и двенадцать на покрытие десяти локтей западной стороны. Лишние два локтя требовались для того, чтобы закрыть ее до самой земли, прикрыть ту часть столбов, для покрытия которой нижние покрывала оказались короткими. Собственно, эти два локтя шли на толщину брусьев, и так как, по всей вероятности, их было много, то остаток был загнут. Другая половина излишней шестой полости была спущена на переднюю, восточную сторону скинии. Здесь она, как думают, образовала то, что в греческих постройках называлось « ἀέτωμα » т. е. выступ, образуемый нижним краем крыши на фасадных сторонах, в виде треугольного карниза.
26:10-11 На кромке последнего из сшитых вместе пяти покрывал и на кромке из сшитых вместе шести покрывал сделано по пятидесяти петлей, которые должны были, как и в кожаных покрывалах, приходиться одна против другой. Вставленные в эти петли медные крючки соединяли покров.
26:12 См. в объяснении ст. 9.
26:13 Полости второго покрова имели в длину 30 локтей ( ст. 8 ) и потому могли закрыть ширину скинии. По сравнению с длиною полостей нижнего покрова они имели «излишек» в два локтя, — спускались на один локоть ниже цветных покрывал и по северной, и по южной стороне скинии, и таким образом прикрывали ту часть продольных столбов, для покрывания которой первые оказались короткими.
26:14 После распространения второго покрова скиния с наружной стороны была уже вполне готова. Но в таком виде она могла бы страдать от зимних дождей и частых в Аравийской пустыне ураганов. Ввиду этого для нее назначаются два других, более прочных, покрова. Как совершенно безыскусственные, они и не описываются подробно; текст указывает только их материал. Один был сафьянный, «из крашеных бараньих кож», другой, самый верхний, из материала «тахаш».
26:15-16 Деревянный остов скинии состоял из брусьев, сделанных из аравийской акации. Говоря о высоте (10 локтей) и ширине (11/2 локтей) брусьев, текст не упоминает об их толщине. Она может быть выведена из других определенно известных величин. Как видно из 22-23 ст., на западной стороне скинии стояло восемь брусьев, которые при ширине каждого в 11/2 локтя давали 12 локтей. Но эта 12-локтевая ширина скинии не была ее внутреннею шириною. По единогласному свидетельству Филона, Иосифа Флавия и всего иудейского предания, скиния имела внутреннюю ширину в десять локтей. Двенадцать локтей были, следовательно, наружною шириною скинии, 10-локтевая внутренняя могла получиться только в том случае, если продольные стены, упираясь в края задней или поперечной стороны, отнимали от ее 12-локтевой меры по одному локтю с одной и другой стороны. Это же последнее было возможно только в том случае, когда составляющие их брусья имели толщину одного локтя.
26:17 Каждый брус оканчивался внизу двумя «йодот» — ручками, двумя шипами.
26:18-21 Для продольных, северной и южной, сторон скинии назначено сорок брусьев, по двадцати на каждую. Так как ширина каждого бруса была полтора локтя, то из плотно приставленных друг к другу брусьев должна была получиться сплошная стена в тридцать локтей длины. Каждому шипу соответствовала особая подставка с отверстием, сделанным по мерке шипа, в которое он и вставлялся, как в свое основание. Благодаря этому столбы получали известную долю устойчивости. Подставы столбов скинии отличались от подстав двора тем, что были не медные, а серебряные, и на каждую из них пошло по таланту серебра ( Исх 38:37 ). Форма их неизвестна.
26:22-25 Из восьми брусьев задней стороны шесть имели такой же вид, как и брусья продольных стен, но остальные два угловые отличаются от других. О них текст говорит следующее: «и два бруса сделай для углов скинии на двух сторонах, чтобы они были близнецы снизу и целыми сверху, к кольцу одному». По наиболее правдоподобному объяснению, данное место имеет такой смысл. Угловые столбы должны выражать собою известную строителям художественную архитектурную параллельность (быть «близнецами», сходными, « ί̓σοι » греческого перевода), начиная с самого своего основания и далее. Но вместе с этим они не должны терять что-либо из того, что свойственно другим брусьям; напротив, они должны иметь такое же полное значение в счете брусьев и, подобно всем остальным брусьям, подчиняться общей системе укрепления скинии, внося свои отдельные кольца в общие ряды колец и засовов.
26:26-29 Вставленные своими шипами в подставы, брусья получали устойчивость внизу, в своем основании. Для сообщения же им устойчивости на остальном протяжении употреблялись шесты, по пяти на каждой стороне. Так как шесты продевались в кольца, то, очевидно, были круглыми. Один из них называется «внутренним, проходящим по средине брусьев», точнее — «сквозь толщу брусьев», сквозь пробуравленные в самых брусьях отверстия. Сообразно с этим четыре других шеста должны были идти по наружной, лицевой стороне стен скинии. Замечание о пятом шесте, что он шел от одного конца до другого, указывает на его длину, равную длине всей скинии. И так как и прочие шесты должны были, подобно ему, скреплять брусья, то представлять их более короткими нет основания. Что касается расположения шестов, то текст о нем не говорит. Можно лишь думать, что «внутренний» шест шел по самой средине высоты брусьев, на равном расстоянии от низа и верха. Остальные четыре были расположены таким образом, что два находились ниже «внутреннего», на равном расстоянии от него и друг от друга, а два другие выше его.
26:31-33 В скинии, на расстоянии 20 локтей от входа, висела завеса из такого же материала и такой же работы, как и нижние покрывала ( 24:1 ). Утвержденная на четырех, обложенных золотом, столбах из дерева ситтим, она разделяла внутренность скинии на две части: переднюю в 20 локтей длины, 10 локтей ширины и высоты, называвшуюся «святилище», и западную 10 локтей в кубе, носившую название «святое святых».
26:35 О принадлежности святилища — жертвеннике каждений говорится, что он стоял перед завесою, которая «пред ковчегом откровения, против крышки, которая на ковчеге откровения» ( 30:6; 40:5 ); он является как бы предваряющим ковчег завета, стоит на переходе от святилища к святому святых. Если же о двух других принадлежностях — столе и светильнике замечается, что они были вне завесы, то это значит, что они стояли дальше от завесы, чем жертвенник и не по средине широты скинии, а по сторонам, один направо, другой налево от жертвенника.
26:36 На входной восточной стороне скинии деревянной стены не было. Ее не закрывали и покровы: нижний совсем не свешивался на восточную сторону, а второй спускался небольшою частью. Ввиду этого для заграждения восточной стороны и для образования входа во святилище здесь была распростерта радужная завеса, не отличавшаяся по материалу от завесы двора. По свидетельству Иосифа Флавия, она простиралась сверху только до половины стен скинии. Но это указание понимают в том смысле, что завеса имела особые приспособления в виде петлей и крючков, при помощи которых она приподнималась на время богослужения.
26:37 Для утверждения завесы было поставлено на восточной стороне пять колонн. Так как им дается по одной подставе, а брусья стен скинии имели по две, то отсюда заключают, что колонны были уже брусьев. И действительно, если бы ширина каждого из них равнялась 11/2 локтям, то пять колонн поглощали бы от ширины святилища семь с половиной локтей; промежутки, предназначенные для входа, были бы слишком узки.
27:1 Так как жертвенник из земли ( Исх 20:24-25 ) не всегда был удобен для жертвоприношений, то законодательство требует устройства более устойчивого жертвенника. Как видно из описания, это был сделанный из досок дерева ситтим (ст. 8) сруб, пустой внутри (ст. 8), не имевший ни дна, ни верхней покрышки, в пять локтей длины и ширины и в три локтя вышины. Ввиду сравнительной высоты жертвенника к нему приходилось «восходить» ( Лев 9:22 ). И так как удобные для восхождения ступени были запрещены ( Исх 20:26 ), то можно думать, что с одной его стороны была сделана покатая насыпь.
27:2 По четырем углам жертвенника из его стен выступали завитки, имевшие форму рогов вола, как главного жертвенного животного, и потому называвшиеся рогами жертвенника. Они не были только прибиты к углам жертвенника в качестве украшения, но составляли с ним одно целое, — были сделаны из того же дерева и обложены не особенными медными листами, но тою же обкладкою, которою были покрыты и стенки. Поскольку с рогами жертвенника был связан обряд жертвоприношения, состоявший в кроплении их кровью жертвенного животного, постольку, можно думать, они имели великое священное значение и составляли важную принадлежность жертвенника. Искавшие спасения жизни ухватывались за его рога ( 3 Цар 1:50; 2:28 ); название рогов заменяет название жертвенника ( Пс 117:27 ), и сокрушение их равносильно уничтожению жертвенника ( Иудифь 9:8; Ам 3:14 ). Стенки жертвенника были обложены медью как для противодействия постоянно пылавшему на нем огню, так и для сообщения им прочности и вида.
27:3 Медные горшки, котлы, требовались как для собирания пепла от жертв, так и для варения жертвенного мяса (ср. Лев 6:28 ); лопатки — для очищения жертвенника от пепла; чаши — для сцеживания крови жертвенных животных; вилки, вероятно, с тремя зубцами ( 1 Цар 2:13 ), — для поворачивания сжигаемых частей и для вынимания мяса из горшков, в которых оно варилось и, наконец, угольницы.
27:4-5 Сетка окружала жертвенник со всех сторон: «сделай на четырех углах ее четыре кольца». По точному переводу, она должна быть положена под «карков жертвенника снизу, так чтобы доходила до половины жертвенника». Ввиду того, что выражение «карков», кроме данного места, в Библии не встречается, объяснение его отличаются разноречием. Одни экзегеты разумеют под ним скамью, обходившую жертвенник кругом по его средине, которою пользовались священники при совершении жертвенных операций. Но скамья представляла бы запрещенные законом ступени ( Исх 20:26 ) и увеличивала бы размеры жертвенника. Равным образом неодинаково представляется положение и устройство решетки. Некоторые видят в ней решетку, или решетчатый очаг, на верхней площадке жертвенника, помещают ее то между рогов жертвенника, то с большим или меньшим углублением в ящик жертвенника. Но существование на жертвеннике искусственного очага является лишним, потому что действительным местом сожжения жертв должна служить земля ( Исх 20:24-25 ). Гораздо вероятнее и правдоподобнее следующее объяснение этих частей жертвенника. Именем «карков» называется в жертвеннике то, что в принадлежностях святилища — алтаре кадильном и столе предложений обозначено словом «zer» — венец. Это был простой карниз или простая полоса, проходившая по верхнему краю стенок жертвенника, сообщавшая им большую крепость и вместе с тем служившая украшением жертвенника, приближавшим его к священным сосудам. В то же самое время этот карниз служил связью для рогов жертвенника, соединял их в одно целое. Непосредственно под данною полосою, или карнизом, по наружной стороне жертвенника и в верхней ее половине проходила сетчатая медная решетка, покрывавшая верхнюю половину стенок жертвенника.
27:6-7 Были ли сделаны для вкладывания шестов особые кольца, или же это были кольца решетки ( ст. 4 ), текст не говорит. Но если допустить, что кольца решетки находились на нижних боках, углах ее, то существование других представляется излишним. Шесты служили для перенесения жертвенника, который в случае ненастья закрывался во время похода особенным кожаным покровом, «тахаш» ( Чис 4:13-14 ).
27:8 Пустая внутренность сруба из досок наполнялась, вероятно, землею или камнями ( 24:24-25 ).
27:9-13 Окружавшая двор скинии ограда состояла из столбов и навешенных на них завес из крученого виссона. На продольных, южной и северной, сторонах завесы имели по сто локтей длинны, и на этом протяжении было поставлено по двадцати столбов, так что на каждые пять локтей приходилось по одному столбу. Завесы боковых, поперечных сторон простирались на 50 локтей, а при них 10 столбов, расставленных на том же самом расстоянии. Само собою понятно, что при разделении длины и ширины ограды на пятилоктевые промежутки не должна браться в расчет толщина столбов, потому что в противном случае получилось бы не 100 локтей длины и 50 ширины, но больше, больше настолько, сколько локтей составляла широта столбов, взятых вместе. Пятилоктевое расстояние нужно считать поэтому не между столбами, а между предполагаемыми их внутренними стержнями, или осями. Сам расстановка столбов происходила, очевидно, следующим образом. Если она началась с южной стороны, идущей с востока на запад, то первый столб был поставлен по прохождении первой локтевой стадии; второй — после второго пятилоктевого промежутка и т. д., так что двадцатый столб падал на крайний пункт сотого локтя, или на самый юго-западный угол. Равным образом и первый столб поперечной западной стороны поставлен после пятого локтя, а последний или десятый после пятидесятого, на самом северо-западном углу. Также и первый столб северной продольной стороны был поставлен на пятом локте, а последний на сотом, или на северо-восточном углу. Отсюда, именно с пятого локтя от угла, начата установка столбов восточной стороны, так что последний десятый столб пал на оставшийся доселе незанятым юго-восточный угол, или на исходный пункт общего счета. В составе столбов различается подножие — пьедестал, собственно столб, или ствол, верх, или капитель ( 38:17 ). Подножия были сделаны из меди, имели, по словам Иосифа Флавия, шпицеобразную форму, — напоминали те железные чехлы, которые греки надевали на колья, втыкая их в землю. Другие считают их плитообразными. Материал и форма столбов не указаны. Но первый подразумевается, — это указанное для самой скинии дерево ситтим, аравийская акация. Что касается формы, то одни считают столбы четырехугольными, так как эта форма чаще других встречается в описании скинии, другие же ввиду того, что столбы называются «amudim», колонны, и имеют капители, выдают их за круглые. Неизвестна равным образом и форма капителей, обложенных серебром ( 38:17 ). Была ли она шарообразная, или же напоминала цветочную чашечку, сказать невозможно. Несомненно лишь то, что капители должны были возвышаться над завесою, так как в противном случае их нельзя было видеть, они оказывались лишними. Для утверждения столбов служили связи, пропущенные через серебряные крючки. Под связями разумеются серебряные пруты, проходившее от столба к столбу и, следовательно, обходившие кругом всей линии ограды. Они держали столбы в прямом направлении и препятствовали их падению в плоскости завесы. Падение же столбов в другом направлении, выпадение их из линии ограды предотвращались при помощи цепей, которые спускались от капителей и утверждались в земле, по словам Иосифа Флавия, — медными гвоздями в локоть длины. На соединенные прутами столбы была повешена завеса. При длине в 280 локтей и при высоте в 5 она не могла быть одною цельною полосою, но представляла соединение отдельных частей, как и покровы скинии. Чтобы легкая льняная материя могла сопротивляться ветру, она должна быть прочно прикреплена не только вверху столбов, но и внизу.
27:14-15 На входной, восточной, стороне двора пространство с каждого бока пятнадцать локтей было закрыто такими же завесами, как и на остальных сторонах. На этом пространстве было поставлено по три столба, всего шесть.
27:16 По средине восточной стороны пространство в двадцать локтей было оставлено для входа. Его составляли четыре столба с повешенною на них завесою в двадцать локтей. В отличие от завес ограды («kelah») она носила название masach и была приготовлена из голубой, пурпуровой, червленой ткани и крученого виссона работою «rokem». В переводе LXX данный термин передается выражением «ποικιλία̨ του̃ ῥαφιδευτου̃», в славянском — «пестрение швенное», в латинском — «opus plumarii». Известно, что именем «plumae» — перья назывались дощечки в военных латах, располагавшаяся, как перья птиц или чешуя рыб. Отсюда «phimaria» назывались украшения на одеждах, подобные перьям, дощечкам и цветам, — вытканным или вышитым иглою. Талмуд и раввины в объяснение термина «rokem» говорят, что под ним разумеются украшения, нашиваемые иглою по тканному полю и притом имеющие одно лицо, т. е. одинаковые с лица и изнанки. Сообразно с этим под работою «rokem» разумеется такая отделка ткани, в которой белое поле виссона было разделано голубыми, пурпуровыми и ярко-красными нитями в виде лат или квадратов. Своим цветом и работой завеса входа резко выделялась среди белой полотняной ограды скинии. Выделение было еще рельефнее, если она действительно имела те размеры, о которых говорит перевод LXX: вместо 5 локтей высоты имела двадцать. Предназначенная для того, чтобы закрывать вход, завеса не была, конечно, прикреплена внизу и могла, смотря по надобности, подниматься на известную высоту.
27:17 Поясняется указание ст. 10 в том отношении, что говорится о связях между столбами кругом всей ограды.
27:18 Для точности повторены измерения всего двора, причем вполне ясно отмечено, что обе продольные стороны должны иметь по сто локтей, короткие по пятидесяти, а высота везде должна быть в пять локтей.
27:19 Упоминание о кольях скинии и двора дает видеть, что для прикрепления к земле верхних покровов скинии и для укрепления столбов двора требовались колья, а к ним и веревки ( Чис 3:37; 4:26,32; Исх 35:18; 39:40 ).
27:20-21 О приношении елея для золотого семисвечника: среди описания устройства будущей скинии говорится об елее потому, что он должен составлять такую же необходимую принадлежность святилища как и его вещи. Приносимый всеми евреями, елей должен быть приготовлен из маслин: должен быть «чистый», т. е. без отстоя, без примеси и без сора; должен быть «выбитый», т. е. не выжатый прессом, а стекший из растолченных маслин. Елей горел «во всякое время», — не только днем, но и ночью, как это подтверждается и положительным законом о всегдашнем горении светильника ( 30:8; Лев 24:3-4 ), об утреннем приведении в порядок лампад ( Исх 30:7 ), а также и тем обстоятельством, что, при отсутствии окон, в святилище нельзя было обходиться без огня и днем. Оправление светильника должно быть совершаемо Аароном и сынами его, т. е. первосвященником и священниками, а не левитами.
Название книги. Вторая часть Пятикнижия Моисеева называется у евреев палестинским начальным своим словом — «шемот» (имена) или «елле шемот» (сии имена), а у евреев александрийских и христиан по преимущественному содержанию — «'Έξοδος», «Exodus», «Исход», так как описывает исшествие сынов израилевых из Египта.
Автор книги. Автором книги Исход, как видно прежде всего из ее содержания, был Моисей. Так, после победы над амаликитянами он получает от Господа повеление записать это событие: «впиши сие на память в книги» (Exodus 17:14). Подобное же повеление дано было Моисею после восстановления нарушенного Израилем завета: «и рече Господь к Моисею: напиши себе словеса сия» (Exodus 34:27). Равным образом пред торжественным заключением завета после синайского законодательства Моисей, пересказав народу все слова Господни и все законы, «написа вся словеса Господня» (Exodus 24:4). О Моисее, как авторе кн. Исход, свидетельствует и Иисус Христос в известных словах к саддукеям: «о мертвых же, яко восстают, несте ли чли в книгах Моисеевых, при купине, яко рече ему Бог» (Marcum 12:26). Рассказ о явлении Бога Моисею при купине помещается в кн. Исход, и она-то является, по словам Спасителя, книгою Моисеевою. Конечно, выражение «книга Моисеева» может значить: книга, говорящая по преимуществу о Моисее или называющаяся по имени Моисея. Но подобное понимание не может иметь места, так как в кн. Исход Моисей не занимает главного места и в названии кн. его имя у евреев не упоминается. Выражение «книга Моисеева» имеет лишь один смысл: книга, написанная Моисеем (ср. Ioannem 5:45-47).
В противоположность этим свидетельствам отрицательная критика отвергает Моисеево происхождение книги Исход, дробит ее содержание на несколько частей, относя происхождение каждой из них к разному времени. Так, по словам одного из представителей «гипотезы записей» — Эвальда, древнейшею частью Исхода является песнь Моисея (Exodus 15:1-18; лет через 100 после Моисея была кем-то написана «жизнь Моисея»; в последние годы судей появилась «книга завета» (Исх 20-23 гл.), в век Соломона «книга начал», обнимающая большую часть содержания кн. Исход; окончательная же редакция ее падает на время Иоафама, современника пророка Исаии. Приблизительно подобных же взглядов держатся Рейсс («книга завета» относится ко времени Иосафата), Делич (большая часть Исхода появилась пред пленом вавилонским) и др. Но мнение о разновременном происхождении содержания кн. Исход не имеет для себя оснований. Множество встречающихся в ней подробностей с несомненностью говорит за то, что автор книги — современник и очевидец описываемых событий. Так, предполагаемое кн. Исход состояние Египта является именно таким, каким оно оказывается и по современным эпохе Моисея египетским памятникам, совершенно отличным от позднейшего положения хотя бы, напр., в век Соломона. В частности упоминание о некоторых египетских городах — Плиополисе, Рамсесе, Пиноме (I, II) и Еоаме (Exodus 13:20), без указания на их положение, предполагает знакомство с ними читателя и самого автора. Равным образом только очевидец событий мог сообщать такие точные сведения о времени их совершения, как трехдневное путешествие по пустыне Сур от Чермного моря до Меры (Exodus 15:22); прибытие в пустыню Син на 15-й день второго месяца по выходе из Египта (Exodus 16:1); дарование на следующий день манны; расположение станом у подошвы Синая в первый день третьего месяца по исшествии из Египта (Exodus 19:1); явление славы Божией на третий день по сошествии Моисея с Синая (Exodus 19:16) и т. п. Как современник устройства скинии в пустыне, Моисей отмечает, что ее деревянные части были сделаны из дерева ситтим (аравийской акации), но не из другого какого-либо материала, напр. дуба или кедра, что было бы уместно в устах позднейшего писателя — жителя Палестины; упоминает о неизвестной другим ветхозаветным писателям коже «тахаги», из которой было сделано одно из покрывал скинии и т. п. Наконец, предваряющее изложение некоторых законов замечание: «когда введет тебя Господь Бог твой в землю хананеев, хеттеев, аморреев, евеев» (Exodus 13:5; Exodus 23:23-end; Exodus 34:11-end) не оставляет никакого сомнения в том, что кн. Исход написана в пустыне, пред вступлением евреев в Палестину.
Время и место написания книги. Насколько можно судить по вышеприведенным местам кн. Исход (Exodus 17:14; Exodus 24:4; Exodus 34:27), она написана не в одно время, а по мере того, как Моисей получал от Бога различные законы. Окончательная же редакция книги падает на конец сорокалетнего странствования по пустыне — на время пребывания евреев у Иордана. «Сынове Израилевы, говорится в Exodus 16:35, ядоша манну лет четыредесять, дондеже приидоша в землю обитаемую; и ядоша манну, дондеже приидоша в страну финикийскую».
Цель написания книги. Ближайшая цель написания кн. Исход заключается в том, чтобы дать народу еврейскому и увековечить в его памяти законы религиозно-нравственные и гражданские (Exodus 13:5.8-11; Exodus 34:11-end), более отдаленная сводится к указанию исполнения данных праотцам народа еврейского обетовании (Exodus 5:2-8).
Период, обнимаемый кн. Исход, и разделение ее содержания. Книга Исход обнимает период времени от начала порабощения евреев в Египте фараоном, «не знавшим Иосифа» (Exodus 1:8), до первого месяца второго года по исшествии их из Египта (Exodus 40:17), т. е. с лишком 400 лет (о продолжительности пребывания евреев в Египте см. в объяснении Exodus 12:49). Ее содержание излагает историю народа израильского «от той минуты, когда евреи под давлением фараонов начинают чувствовать взаимную солидарность, сближаются все теснее и теснее и чувством общей опасности, и именем Иеговы, и чудесами, сопровождавшими исшествие из страны порабощения, до дарования закона на Синае, до получения полной национальной жизни, сосредоточенной около главного святилища — скинии». Заключенное в эти рамки, все содержание кн. Исход может быть разделено натри части: первая после краткого вступления (Exodus 1:1-7), связывающего повествование кн. Исходе кн. Бытия, рассказывает об освобождении народа из египетского рабства (Exodus 1:8-13:16); вторая излагает историю путешествия евреев до горы Синая (Exodus 13:17-18:27), и третья повествует о заключении и обновлении завета Бога с избранным народом (Exodus 19:1-40:38).
Со словом «Библия» у нас соединяется представление об одной большой книге, заключающей в себе все Священное Писание как Ветхого, так и Нового Завета. Но, в сущности, это не одна книга, а целый, строго определенный Церковью сборник священных книг, написанных в разное время, в разных местах и с различными целями и принадлежащих или богодухновенным (книги канонические), или только богопросвещенным мужам (книги неканонические).
Такой состав и происхождение Библии открывается уже из истории самого термина — «Библия». Он взят с греческого языка от слова βίβλος, что значит «книга», и употреблен во множественной форме τὰ βιβλία от единств, уменьшительного — τὸ βιβλίον, означающего «небольшую книгу», «книжечку». Следовательно, τὰ βιβλία буквально означает собой целый ряд или собрание таких небольших книг. Ввиду этого св. Иоанн Златоуст толкует это слово как одно собирательное понятие: «Библия, — говорит он, — это многие книги, которые образуют одну единую».
Это коллективное обозначение Св. Писания одним собирательным именем несомненно существовало уже и в ветхозаветный период. Так, в своей подлинной греческой форме τὰ βιβλία встречается в первой Маккавейской книге (1 Макк 12:9), а соответствующий сему еврейский перевод дан у пророка Даниила (Дан 9:2), где произведения Св. Писания обозначены термином «Гассефарим» (םיךפסה), что значит «книги», точнее — известные определенные книги, так как сопровождаются определением членом — «га»1 (ה).
В период новозаветной истории, по крайней мере на первых его порах, мы еще не находим слова «Библия», но встречаем целый ряд его синонимов, из которых наиболее употребительны следующее: «Писание» (ἡ γραφὴ) Лк 4:21; Ин 20:9; Деян 8:32; Гал 3:22), «Писания» (αί γραφαί — Мф 21:42; Лк 24:32; Ин 5:39; 2 Петр 3:16), «Святые Писания» (γραφαὶ ἁγίαι — Рим 1:2), «Священные Писания» (τὰ ἱερὰ γράμματα — 2 Тим 3:15).
Но уже у мужей апостольских, наряду с только что перечисленными названиями Св. Писания, начинает встречаться и термин τὰ βιβλία.2 Однако во всеобщее употребление он входит только со времени известного собирателя и истолкователя Св. Писания — Оригена (III в.) и особенно св. Иоанна Златоуста (IV в.).
От греческих авторов такое собирательное обозначение Св. Писания перешло и к латинским писателям, причем множественная форма среднего рода τὰ βιβλία окончательно получила здесь значение единственного числа женского рода βιβλία. Это последнее наименование, в его латинской форме, перешло и к нам в Россию, благодаря, вероятно, тому обстоятельству, что наши первые собиратели славянской Библии стояли, между прочим, и под влиянием латинской Вульгаты.
Главной чертой, отличающей св. писания «Библии» от других литературных произведений, сообщающей им высшую силу и непререкаемый авторитет, служит их богодухновенность. Под нею разумеется то сверхъестественное, божественное озарение, которое, не уничтожая и не подавляя естественных сил человека, возводило их к высшему совершенству, предохраняло от ошибок, сообщало откровения, словом — руководило всем ходом их работы, благодаря чему последняя была не простым продуктом человека, а как бы произведением самого Бога. По свидетельству св. ап. Петра, никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божие человеки, будучи движимы Духом Святым (2 Петр 1:21). У ап. Павла встречается даже и самое слово «богодухновенный» и именно в приложении к Св. Писанию, когда он говорит, что «все Писание богодухновенно» (θεόπνευστος, 2 Тим 3:16). Все это прекрасно раскрыто и у отцов Церкви. Так, св. Иоанн Златоуст говорит, что «все Писания написаны не рабами, а Господом всех — Богом»; а по словам св. Григория Великого «языком святых пророков и апостолов говорит нам Господь.
Но эта «богодухновенность» св. писаний и их авторов не простиралась до уничтожения их личных, природных особенностей: вот почему в содержании св. книг, в особенности в их изложении, стиле, языке, характере образов и выражений мы наблюдаем значительные различия между отдельными книгами Св. Писания, зависящие от индивидуальных, психологических и своеобразных литературных особенностей их авторов.
Другим весьма важным признаком священных книг Библии, обусловливающим собой различную степень их авторитетности, является канонический характер одних книг и неканонический других. Чтобы выяснить себе происхождение этого различия, необходимо коснуться самой истории образования Библии. Мы уже имели случай заметить, что в состав Библии вошли священные книги, написанные в различные эпохи и разнообразными авторами. К этому нужно теперь добавить, что наряду с подлинными, богодухновенными книгами появились в разные эпохи и не подлинные, или небогодухновенные книги, которым, однако, их авторы старались придать внешней вид подлинных и богодухновенных. Особенно много подобных сочинений появилось в первые века христианства, на почве евионитства и гностицизма, вроде «Первоевангелия Иакова», «Евангелия Фомы», «Апокалипсиса ап. Петра», «Апокалипсиса Павла» и др. Необходим, следовательно, был авторитетный голос, который ясно бы определял, какие из этих книг, действительно, истинны и богодухновенны, какие только назидательны и полезны (не будучи в то же время богодухновенными) и какие прямо вредны и подложны. Такое руководство и дано было всем верующим самой Христовой Церковью — этим столпом и утверждением истины — в ее учении о так называемом каноне.
Греческое слово «κανών», как и семитское «кане» (הנק), означает первоначально «тростниковую палку», или вообще всякую «прямую палку», а отсюда в переносном смысле — все то, что служит к выпрямлению, исправлению других вещей, напр. «плотницкий отвес», или так называемое «правило». В более отвлеченном смысле слово κανών получило значение «правила, нормы, образца», с каковым значением оно встречается, между прочим, и у ап. Павла: тем, которые поступают по сему правилу (κανών), мир им и милость, и Израилю Божию (Гал 6:16). Основываясь на этом, термин κανών и образованное от него прилагательное κανονικός; довольно рано начали прилагать к тем священным книгам, в которых по согласному преданию Церкви видели выражение истинного правила веры, образца ее. Уже Ириней Лионский говорит, что мы имеем «канон истины — слова Божии». А св. Афанасий Александрийский определяет «канонические» книги, как такие, «которые служат источником спасения, в которых одних предуказуется учение благочестия». Окончательное же различие «канонических» книг от «неканонических» ведет свое начало со времен св. Иоанна Златоуста, блаж. Иеронима и Августина. С этого времени эпитет «канонических» прилагается к тем священным книгам Библии, которые признаны всей Церковью в качестве богодухновенных, заключающих в себе правила и образцы веры, — в отличие от книг «неканонических», т. е. хотя назидательных и полезных (за что они и помещены в Библии), но не богодухновенных, и «апокрифических» (ἀπόκρυφος — скрытый, тайный), совершенно отвергнутых Церковью и потому не вошедших в Библию. Таким образом, на признак «каноничности» известных книг мы должны смотреть как на голос церковного Св. Предания, подтверждающий богодухновенное происхождение книг Св. Писания. Следовательно, и в самой Библии не все ее книги имеют одинаковое значение и авторитет: одни (канонические книги) — богодухновенны, т. е. заключают в себе истинное слово Божие, другие (неканонические) — только назидательны и полезны, но не чужды личных, не всегда безошибочных мнений своих авторов. Это различие необходимо всегда иметь ввиду при чтении Библии, для правильной оценки и соответствующего отношения к входящим в состав ее книгам.3
В заключение необходимых вводных сведений о Библии нам остается сказать несколько слов о том языке, на котором были написаны священные библейские книги, об их более известных переводах и о современном разделении их на главы и стихи.
Все канонические книги Ветхого Завета были написаны на еврейском языке, за исключением лишь некоторых, небольших отделов, написанных на халдейском языке (Иер 10:11; Дан 2:4-7:28; Езд 4:8-6:18; Езд 7:12-26). Неканонические же книги, по-видимому, были написаны на греческом языке, хотя, основываясь на свидетельстве блаж. Иеронима, некоторые думают, что кн. Товит и Иудифь были первоначально написаны по-халдейски.
Все же книги Нового Завета были написаны по-гречески, на так называемом александрийском диалекте (вошедшем в употребление с эпохи Александра Македонского — κοινὴ διάλεκτος), за исключением одного первого Евангелия — от Матфея, написанного на сиро-халдейском наречии еврейского языка, на котором говорили современные Иисусу Христу иудеи.
Так как в древнееврейском письме употреблялись только одни согласные звуки, а необходимые гласные звуки передавались устно по преданию, то первоначальный ветхозаветный текст не имел гласных. Они, в форме различных подстрочных знаков были введены довольно поздно (приблизительно около IX-X вв. нашей эры) учеными еврейскими раввинами-масоретами (т. е. хранителями «предания» — от евр. глагола «масор», передавать). Вследствие этого современный еврейский текст и называется масоретским.
Из различных переводов Библии заслуживают упоминания два авторитетнейших и древнейших — греческий LXX и латинский Вульгата и два позднейших — славянский и русский, как наиболее к нам близких.
Греческий перевод был сделан для нужд александрийских иудеев в эпоху Птоломеев, т. е. не раньше половины III в. и не позже половины II в. Он был выполнен в разное время и различными переводчиками, причем главная его часть — Пятикнижие — является наиболее древней и авторитетной.
Латинский перевод или так называемая Вульгата (от vulgus — народ) был сделан блаженным Иеронимом в конце IV-го века непосредственно с еврейского текста при руководстве и других лучших переводов. Он отличается тщательностью и полнотой.
Славянский перевод Библии впервые был предпринят святыми первоучителями славян — братьями Кириллом и Мефодием — во второй половине IX-го века. Отсюда, через посредство Болгарии, он перешел и к нам на Русь, где долгое время обращались лишь отдельные, разрозненные книги Библии. Впервые полный рукописный список Библии был собран новгородским архиепископом Геннадием, по поводу его борьбы с жидовствующими (1499 г.). Первая печатная славянская Библия была издана у нас в 1581 г. князем Константином Константиновичем Острожским. В основе нашей славянской Библии лежит греч. перевод LXX. Русский же синодальный перевод Библии сделан сравнительно совсем недавно, в середине XIX столетия, трудами митрополита московского Филарета и профессоров наших духовных академий. В основу его был положен еврейский масоретский текст, который в потребных случаях сличался с греческим и латинским переводами. Закончен он был в 1876 г., когда появилась первая полная русская Библия.
Наконец, должно заметить, что в древней Церкви не существовало нашего разделения библейских книг на главы и стихи: они все были написаны сплошным, связным текстом, расположенным в виде колонн (наподобие стихов) и если делились, то только на отделы для богослужебного употребления λόγοι, ἐκλογάδια, εὐαγγελιοστάριον, προξαπόστολον). Современное деление на главы ведет свое начало от кардинала Стефана Лангтона, разделившего около 1205 г. Вульгату. Такое деление закончил и утвердил ученый доминиканец Гуг де Сен-Шир, издавший свою конкорданцию ок. 1240 г. А в половине XVI в. ученый парижский типограф Роберт Стефан ввел и современное деление глав на стихи сначала в греко-латинское издание Нового Завета (1551 г.), а затем и в полное издание латинской Библии (1555 г.), откуда оно постепенно перешло и во все другие тексты.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ БИБЛИИ
Основной, центральной идеей всех богодухновенных, библейских Писаний, идеей, вокруг которой сосредоточиваются все остальные, которая сообщает им значение и силу и вне которой были бы немыслимы единство и красота Библии, является учение о Мессии, Иисусе Христе, Сыне Божием. Как предмет чаянии Ветхого Завета, как альфа и омега всего Нового Завета, Иисус Христос, по слову апостола, явился тем краеугольным камнем, на основе которого, при посредстве апостолов и пророков было заложено и совершено здание нашего спасения (Еф 2:20). Иисус Христос — предмет обоих Заветов: Ветхого — как Его ожидание, Нового — как исполнение этого ожидания, обоих же вместе — как единая, внутренняя связь.
Это может быть раскрыто и подтверждено в целом ряде внешних и внутренних доказательств.
К доказательствам первого рода, т. е. внешним, принадлежат свидетельства нашего Господа о самом Себе, свидетельства Его учеников, традиция иудейская и традиция христианская.
Обличая неверие и жестокосердие еврейских книжников и фарисеев, сам Господь наш Иисус Христос неоднократно ссылался на свидетельство о нем «закона и пророков», т. е. вообще ветхозаветных св. писаний. Исследуйте Писания, ибо выдумаете через них иметь жизнь вечную, а они свидетельствуют о Мне (Ин 5:39); ибо если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он написал о Мне (Ин 5:46), — говорил, например, Господь ослепленным иудейским законникам после известного чуда исцеления расслабленного при овчей купели. Еще яснее и подробнее раскрывал эту истину Господь Своим ученикам, явившись им по воскресении, как об этом свидетельствует евангелист Лука: «и начав от Моисея из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании... И сказал им: вот то, о чем Я говорил еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному обо Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах» (Лк 24:27.44). Кроме такого общего заявления, Господь указывает нередко и частные случаи ветхозаветных образов и пророчеств, имевших отношение к Его жизни, учению, крестным страданиям и смерти. Так, напр., Он отмечает преобразовательное значение медного змия, повешенного Моисеем в пустыне (Ин 3:14), указывает на исполнение пророчества Исаии о «лете Господнем благоприятном» (Лк 4:17-21; ср. Ис 61:1-2), говорит об осуществлении всех древних пророчеств, касавшихся Его искупительной жертвы (Мф 26:54 и Лк 22:37) и даже на самом кресте, в момент страданий, произносит Свое глубоко трогательное и спокойно величественное: совершилось (Ин 19:30), давая этим знать, что исполнилось все то, что, будучи предназначенным от века, «многочастно и многообразно было говорено через пророков» (Евр 1:1).
Подобно своему Божественному Учителю, евангелисты и апостолы беспрестанно ссылаются на Библию, черпая полной рукой из богатства ее мессианских сокровищ и устанавливая тем самым полную гармонию обоих Заветов, объединенных вокруг Лица Мессии — Христа. Так, все евангелисты — эти четыре независимых друг от друга жизнеписателя Иисуса Христа — настолько часто ссылаются на исполнение ветхозаветных пророчеств, что выработали даже для этого специальные формулы: а все это произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, или просто: тогда сбылось реченное через пророка, да сбудется реченное через пророков, или же еще: и сбылось слово Писания и целый ряд других, аналогичных выражений.
Не менее часто ссылаются на ветхозаветное Писание и тем устанавливают его теснейшую внутреннюю связь с новозаветным и все остальные новозаветные писатели, начиная с кн. Деяний и кончая Апокалипсисом. Не имея возможности исчерпать здесь всего обилия таких определенных и ясных ссылок, укажем для примера лишь некоторые из них, наиболее характерные: таковы, напр., две речи апостола Петра: одна — после сошествия Св. Духа, другая — после исцеления хромого, о которых повествуется во второй и третьей главах кн. Деяний и которые полны ветхозаветными цитатами (Иоиль — Деян 2:16-21; Давид — Деян 2:25-28.34-35; Моисей — Деян 3:22-23); в особенности замечательно заключение последней речи: и все пророки, начиная от Самуила и после него, также предвозвестили эти дни (Деян 3:24). Не менее важна в этом отношении и речь архидиакона Стефана, дающая в сжатом очерке всю ветхозаветную историю приготовления евреев к принятию Мессии Христа (Деян 7:2-56). В той же книге Деяний заключено великое множество и других подобных же свидетельств: и мы благовествуем вам то, что Бог обещал отцам нашим и что исполнил нам, детям их, воздвигши Иисуса (Деян 13:32). Мы проповедуем вам, — говорили апостолы, — свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем предвозвещали пророки и Моисей (Деян 26:22). Словом, все учение апостолов о новозаветном Царстве Божием сводилось главным образом к тому, что они уверяли о Христе от закона Моисеева и пророков (Деян 28:23).
Из множества новозаветных ссылок, устанавливающих связь с ветхозаветными событиями и пророчествами, заключающихся в посланиях св. апостолов, приведем несколько примеров лишь из посланий ап. Павла, того самого Павла, который, в качестве Савла, был сам раньше фарисеем, ревнителем отеческих преданий и глубоким знатоком ветхозаветного завета. И вот этот-то св. апостол говорит, что конец закона — Христос (Рим 10:4), что закон был для нас детоводителем (παιδάγογος) ко Христу (Гал 3:24), что верующие наздани бывше на основании апостол и пророк, сущу краеугольнику самому Иисусу Христу (Еф 2:20), что все ветхозаветные прообразы писана быша в научение наше (1 Кор 10:11), что весь Ветхий Завет со всеми его религиозными церемониями и культом был лишь стень грядущих, тело же Христово (Кол 2:17), сень бо имый закон грядущих благ, а не самый образ вещей (Евр 10:1) и что, наконец, в основе всей истории домостроительства нашего спасения лежит Иисус Христос, вчера и днесь, той же и во веки (Евр 13:8).
Если от священных книг Нового Завета мы перейдем к древнеиудейским толкованиям Писания, к таргумам,45 Талмуду, Мидраше и сочинениям первых раввинов до XII в. включительно, то увидим, что постоянной и неизменной общеиудейской традицией толкования Библии было стремление всюду искать и находить указания на Мессию и Его время. Такое увлечение иногда доходило даже до крайности, как это можно видеть из следующего раввинского изречения: «пророки исключительно проповедовали о радости дней Мессии» (забывалась идея страждущего Мессии-Искупителя); но оно глубоко верно понимало ту истину, что, действительно, в основе всего Писания лежит идея Мессии Христа. «Нельзя желать прилагать все непосредственно к Мессии, — говорит блаж. Августин, — но места, которые не относятся к Нему прямо, служат основанием для тех, которые Его возвещают. Как в лире все струны звучат сообразно их природе и дерево, на котором они натянуты, сообщает им свой особый колорит звука, так и Ветхий Завет: он звучит, как гармоничная лира об имени и о Царстве Иисуса Христа».
Приведенное тонкое сравнение блаж. Августина прекрасно характеризует святоотеческий взгляд на соотношение Ветхого и Нового Завета. Свидетельства об их тесной, неразрывной связи, основанной на Лице Мессии Христа, идут непрерывным рядом с самых же первых веков христианства: об этом писал ап. Варнава в своем «Послании», св. Иустин Философ в «Разговоре с Трифоном иудеянином», Тертуллиан в сочинении «Против иудеев», св. Ириней Лионский в сочинении «Против ересей», апологеты Аристид, Афинагор и др. В особенности обстоятельно и глубоко раскрывали эту связь писатели Александрийской школы, а из среды их выделялся Ориген, который, напр., говорил, что «изречения Писания суть одежды Слова... что в Писаниях всегда Слово (Λόγος — Сын Божий) было плотью, чтобы жить среди нас». Из последующих св. Отцов эти мысли подробно развивали в своих замечательных комментариях св. Иоанн Златоуст, Василий Великий, Ефрем Сирин, блаж. Иероним, блаж. Августин и св. Амвросий Медиоланский. Последний, напр., писал: «чаша премудрости в ваших руках. Эта чаша двойная — Ветхий и Новый Завет. Пейте их, потому что в обоих пьете Христа. Пейте Христа, потому что Он — источник жизни».6
Переходя теперь ко внутренним доказательствам, т. е. к самому содержанию священных книг, мы окончательно убеждаемся, что Господь наш Иисус Христос составляет главный пункт и центральную идею всей Библии. Эта великая книга, составленная столь многочисленными и разнообразными авторами, разделенными между собой весьма значительными периодами времени, стоявшими под влиянием самых различных цивилизаций, представляет в то же время замечательное единство и удивительную цельность. Благодаря, главным образом, постепенному развитию в ней одной и той же мессианской идеи. «Новый Завет в Ветхом скрывается, Ветхий в Новом открывается», — говорили средневековые богословы, основываясь на словах блаж. Августина.7
Что Иисус Христос и Его дело составляют единственную тему всех новозаветных Писаний, это ясно само по себе и не требует доказательств. Но что вся новозаветная история основывается на ветхозаветной, это, быть может, не так очевидно. И, однако, это столь же несомненно, для доказательства чего достаточно сослаться лишь на две евангельские генеалогии Христа, в которых дано сокращение всей ветхозаветной истории в ее отношении к личности обетованного Мессии Христа (Мф 1:1-16 и Лк 3:23-38).
Но мы можем последовательно проследить развитие мессианской идеи и в книгах Ветхого Завета. Обетование Избавителя, данное падшим прародителям еще в раю, — вот первое звено той непрерывной цепи ветхозаветных мессианских пророчеств, которые начались Адамом и кончились Захарией, отцом Иоанна Крестителя. Поэтому-то оно и называется первоевангелием (Быт 3:15). С эпохи Ноя это обетование определяется несколько ближе и точнее: семенем жены называются лишь дети Сима, к которым и приурочивается история искупления (Быт К, 26). Этот круг еще больше сужается с эпохи Авраама, отца богоизбранного еврейского народа, в Семени которого (т. е. в Иисусе Христе, по толкованию ап. Павла — Гал 3:16) возвещается спасение и всех остальных наций (Быт 12:3; Быт 18:18). Впоследствии и из потомства Авраамова выделена была раса Иакова (Быт 27:27), позднее сам Иаков, в духе пророческого прозрения, дает особое благословение своему сыну Иуде (Быт 49:8 и сл.). И чем дальше шло время, тем ближе и честнее определялись различные черты мессианского служения: так, пророк Валаам говорит о Его царственной власти (Числ 24:17), Моисей — о трояком Его служении: царском, первосвященническом и пророческом (Втор 18:18-19), о происхождении Мессии из царского рода Давидова (2 Цар 7:12-14), о рождении Его в Вифлееме (Мих 5:2) и от Девы матери (Ис 7:14), о торжественном входе Его в храм Иерусалимский (Мал 3:1), о разных, даже мелких обстоятельствах Его крестных страданий и смерти (Ис 53; Пс 21:17-19; Пс 39:79; Пс 40:9-10; Пс 68:22; Зах 11:12 и др.), о Его славном воскресении (Ис Зах 53:9-21; Пс 15:10; Пс 19:6-7; Пс 40:11; Пс 67:2 и др.), о наступлении Его благодатного царства (Пс 21:28-32; Пс 44:7.14-17; Пс 71:7-19; Иоил 2:28; Ис 2; Ис 35:1-2.10; Ис 61:1-2) и Его грозного второго пришествия (Дан 7:25 и Дан 12:7; Зах 14:2-3.9 и др.). Можно положительно сказать, что нет ни одной важной черты из эпохи и жизни Мессии, которая не была бы тем или иным путем предуказана в Ветхом Завете, или в форме ясного пророчества, или под покровом символов и прообразов; а пророк Исаия получил даже наименование «ветхозаветного евангелиста» за поразительную точность и полноту своих пророчественных прообразов жизни Господа Иисуса Христа.
Не менее ясно это единство мессианской идеи сквозит и в общем плане Библии. По своему характеру и содержанию все ветхозаветные книги могут быть разделены на три основные группы: книги законоположительно-исторические, книги пророческие и книги поэтическо-назидательные. Первый класс излагает историю теократии, т. е. прав правления Иеговы над Израилем. Но с какой целью Господь употребляет столь различные методы воспитания Своего народа? Завет на Синае, Моисееве законодательство, бедствия пустыни, завоевание земли обетованной, победы и поражения, отчуждение от других народов, наконец, тягость вавилонского плена и радость возвращения из него — все это имело очевидной своей целью сформировать еврейскую нацию в известном духе, в духе сохранения и распространения мессианской идеи. Еще очевиднее этот мотив в пророческих книгах, где, то через угрозы, то через обещания наград, народ еврейский постоянно поддерживался на известной нравственной высоте и приготовлялся в духе чистой веры и правой жизни, ввиду грядущего Мессии. Что касается, наконец, до книг последней группы — поэтически-назидательных, то одни из них, как например Псалмы, были прямо мессианскими молитвами еврейской нации; другие, как Песнь песней, под формой аллегории изображали союз Израиля со Христом; третьи, как кн. Премудрости, Екклезиаст и др. раскрывали различные черты Божественной Премудрости, лучи того Божественного Слова (Λόγος), которые сияли среди мрака язычества и в дохристианском мире.
Таким образом, с полным убеждением можно сказать, что главным и основным предметом Библии, начиная с первых глав книги Бытия (Быт 3:15) и кончая последними главами Апокалипсиса (Откр 21:6.21 и Откр 22:20), служит Богочеловек, Господь наш Иисус Христос.
Ветхий Завет
Самым ранним разделением Библии, идущим из времен первенствующей христианской Церкви, было разделение ее на две, далеко не равные части, получившие название Ветхого и Нового Завета.
Такое разделение всего состава библейских книг обусловлено было их отношением к главному предмету Библии, т. е. к личности Мессии: те книги, которые были написаны до пришествия Христа и лишь пророчески Его предызображали, вошли в состав «Ветхого Завета», а те, которые возникли уже после пришествия в мир Спасителя и посвящены истории Его искупительного служения и изложению основ учрежденной Иисусом Христом и Его св. апостолами Церкви, образовали собой «Новый Завет».
Все эти термины, т. е. как самое слово «завет», так и соединение его с прилагательными «ветхий» и «новый», взяты из самой же Библии, в которой они, помимо своего общего смысла, имеют и специальный, в котором употребляем их и мы, говоря об известных библейских книгах.
Слово завет (евр. — bêrit, греч. — διαθήκη, лат. — testamentum), на языке Св. Писания и библейского употребления, прежде всего, значит известное постановление, условие, закон, на котором сходятся две договаривающиеся стороны, а отсюда уже — самый этот договор или союз, а также и те внешние знаки, которые служили его удостоверением, скрепой, как бы печатью (testamentum). А так как священные книги, в которых описывался этот завет или союз Бога с человеком, являлись, конечно, одним из лучших средств его удостоверения и закрепления в народной памяти, то на них весьма рано было перенесено также и название «завета». Оно существовало уже в эпоху Моисея, как это видно из Исх 24:7, где прочитанная Моисеем еврейскому народу запись Синайского законодательства названа книгой завета (сёфер хабберит). Подобные же выражения, обозначающие собой уже не одно Синайское законодательство, а все Моисееве Пятикнижие, встречаются и в последующих ветхозаветных книгах (4 Цар 23:2.21; Сир 24:25; 1 Макк 1:57). Ветхому же Завету принадлежит и первое, еще пророчественное указание на Новый Завет, именно, в известном пророчестве Иеремии: «вот наступят дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды Новый Завет» (Иер 31:31).
Впоследствии термин Новый Завет неоднократно употреблялся самим Иисусом Христом и святыми Его апостолами для обозначения начавшейся истории искупленного и облагодатствованного человечества (Мф 26:28; Мк 14:24; Лк 22:20; 1 Кор 11:25; 2 Кор 3:6 и др.), откуда он перешел и на священные книги, написанные в этот период.
Наименование Ветхий Завет в приложении к определенным книгам ведет свое начало от особенно ясного свидетельства ап. Павла: но умы их (евреев) ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается не снятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом (2 Кор 3:14).
В составе Ветхого Завета Православная Церковь, как мы уже говорили выше, насчитывает 38 канонических и 9 неканонических книг, отличаясь этим от Церкви Римско-католической, насчитывающей в своей Вульгате всего 46 канонических книг (у них считаются каноническими Товит, Иудифь, Премудрость Соломона и 2 кн. Маккавейские).
Что касается, наконец, самого порядка расположения книг Ветхого Завета, то здесь замечается довольно резкое различие между еврейской Библией, с одной стороны, и греческим переводом LXX переводчиков, а отсюда и нашей славяно-русской Библией, с другой стороны. Для уяснения этой разницы необходимо знать, что древние евреи делили свои книги не столько по однородности их содержания (как LXX и славяно-русский), сколько по степени их значения и важности. В этом смысле они все ветхозаветные книги делили натри группы: «закон» («тора»), «пророки» («небиим») и «агиографы» («кетубим»), подчеркивая особенно значение двух первых групп, т. е. «закона» и «пророков» (Мф 5:17; Мф 7:12; Мф 22:40).
У нас же теперь вслед за LXX переводчиками и Вульгатой принято другое деление, по характеру самого содержания ветхозаветных книг, на четыре следующие группы: 1) книги законоположительные; 2) исторические; 3) учительные и 4) пророческие. Такое расположение и деление книг в еврейской и славяно-русской Библиях всего виднее будет из следующей таблицы:
Еврейская Библия
Славяно-русская Библия
Пятикнижие
Пять первых книг Ветхого Завета, имеющих одного и того же автора — Моисея, представляли, по-видимому, сначала и одну книгу, как об этом можно судить из свидетельства кн. Второзакония, где говорится: «возьмите сию книгу закона и положите ее одесную ковчега завета» (Втор 31:26). Тем же самым именем «книги закона», или просто «закона», обозначались пять первых законоположительных книги в других местах Ветхого и Нового Завета (3 Цар 2:3; 4 Цар 23:25; Пс 18:8; Ис 5:24; Мф 7:12; Мф 11:13; Лк 2:22 и др.).
Но у раввинов уже со времен глубокой древности существовало и другое, несколько своеобразное обозначение этой «торы» (закона), как «пять пятых закона», чем одновременно доказывается как единство Пятикнижия, так и состав его из пяти различных частей. Это пятичастное деление, по-видимому, окончательно определилось к эпохе перевода LXX переводчиков, где оно получает уже полное признание.
Наше современное слово «Пятикнижие» представляет буквальный перевод греческого — πεντάτευκος от πέντε — «пять» и τευ̃κος — «том книги». Это деление вполне точно, так как, действительно, каждый из пяти томов Пятикнижия имеет свои отличия и соответствует различным периодам теократического законодательства. Так, напр., первый том представляет собой как бы историческое к нему введение, а последний служит очевидным повторением закона; три же посредствующих тома содержат в себе постепенное развитие теократии, приуроченное к тем или иным историческим фактам, причем средняя из этих трех книг (Левит), резко различаясь от предыдущей и последующей (почти полным отсутствием исторической части), является прекрасной разделяющей их гранью.
Все пять частей Пятикнижия в настоящее время получили значение особых книг и имеют свои наименования, которые в еврейской Библии зависят от их начальных слов, а в греческой, латинской и славяно-русской — от главного предмета их содержания.
Книга Бытия содержит в себе повествование о происхождении мира и человека, универсальное введение к истории человечества, избрание и воспитание еврейского народа в лице его патриархов — Авраама, Исаака и Иакова. Кн. Исход пространно повествует о выходе евреев из Египта и даровании Синайского законодательства. Кн. Левит специально посвящена изложению этого закона во всех его частностях, имеющих ближайшее отношение к богослужению и левитам. Кн. Числ дает историю странствований по пустыне и бывших в это время счислений евреев. Наконец, кн. Второзакония содержит в себе повторение закона Моисеева.
По капитальной важности Пятикнижия св. Григорий Нисский назвал его истинным «океаном богословия». И действительно, оно представляет собою основной фундамент всего Ветхого Завета, на который опираются все остальные его книги. Служа основанием ветхозаветной истории, Пятикнижие является базисом и новозаветной, так как оно раскрывает нам план божественного домостроительства нашего спасения. Поэтому-то и сам Христос сказал, что Он пришел исполнить, а не разорить закон и пророков (Мф 5:17). В Ветхом же Завете Пятикнижие занимает совершенно то же положение, как Евангелие в Новом.
Подлинность и неповрежденность Пятикнижия свидетельствуется целым рядом внешних и внутренних доказательств, о которых мы лишь кратко здесь упомянем.
Моисей, прежде всего, мог написать Пятикнижие, так как он, даже по признанию самых крайних скептиков, обладал обширным умом и высокой образованностью; следовательно, и независимо от вдохновения Моисей вполне правоспособен был для того, чтобы сохранить и передать то самое законодательство, посредником которого он был.
Другим веским аргументом подлинности Пятикнижия является всеобщая традиция, которая непрерывно, в течение целого ряда веков, начиная с книги Иисуса Навина (Ис Нав 1:7.8; Ис Нав 8:31; Ис Нав 23:6 и др.), проходя через все остальные книги и кончая свидетельством самого Господа Иисуса Христа (Мк 10:5; Мф 19:7; Лк 24:27; Ин 5:45-46), единогласно утверждает, что писателем Пятикнижия был пророк Моисей. Сюда же должно быть присоединено свидетельство самаритянского Пятикнижия и древних египетских памятников.
Наконец, ясные следы своей подлинности Пятикнижие сохраняет внутри самого себя. И в отношении идей, и в отношении стиля на всех страницах Пятикнижия лежит печать Моисея: единство плана, гармония частей, величавая простота стиля, наличие архаизмов, прекрасное знание Древнего Египта — все это настолько сильно говорит за принадлежность Пятикнижия Моисею, что не оставляет места добросовестному сомнению.8