Prophetia Danielis, Глава 13,  стих 8

Сегодняшние чтения особенно интересно прочесть одно за другим. В ветхозаветном чтении рассказывается о женщине, которую обвиняют несправедливо. При этом, заметьте, все верят старейшинам, и никто не слушает женщину. Родственники Сусанны плачут, но им не приходит в голову защитить любимую дочь, сестру, жену... Почему? Неужели нам действительно проще ужаснуться и сказать: «Ах, какой ужас, она, оказывается, такая!» — чем поверить человеку, которого мы знаем и любим? Проще поверить в виновность, чем начать задавать вопросы? К счастью, находится мудрый Даниил, который всё-таки выясняет правду. Но, скажите, как после этого смотрели в глаза Сусанне её родные, которые и не подумали заступиться за неё? Плакать не трудно, труднее помочь...

Во втором чтении всё ещё интереснее. Виновность женщины несомненна. А Иисус вообще не задаёт вопроса о виновности. Он переворачивает ситуацию, обращает её к каждому из нас, как зеркало: «Кто из вас безгрешен?» И тогда меняется просто всё. Потому что теперь, посмотрев в глаза грешнику, я вижу своё отражение, я вижу, что этот человек — не «какой-то» грешник: он такой же грешник, как я. И тогда бесполезно вычислять, чей грех больше, чей меньше. Можно только принять другого как брата в надежде на милосердие Господа, Который принимает каждого из нас.

Начиная свой рассказ о Сусанне, священнописатель очень точно и кратко описывает причины того, что вскоре произойдёт, того неправедного суда, на который решатся судьи. Он говорит о старейшинах, что они «извратили (букв. «вывернули наизнанку») свой ум и уклонили глаза, чтобы не смотреть на небо и не вспоминать о праведных судах (букв. «судебных определениях, постановлениях»)». С этого и начинается любой грех, а иногда и преступление.

Ум ведь полностью послушен нашему сердцу, нашей воле, и, если воля направлена ко злу, то и ум начинает действовать соответственно. Он как бы выворачивается наизнанку. В самом деле: ведь не разум наш решает, почему одно хорошо, а другое дурно. Он лишь может подсказать нам, что надо считать дурным, а что хорошим соответственно той установке, которую даёт ему наша воля, руководствующаяся нами же установленной системой ценностей.

И если воля прикажет разуму считать чёрное белым, а дурное — хорошим, разум исполнит всё и начнёт функционировать в инвертированном режиме, как бы вывернувшись наизнанку. Но ведь старейшины были всё же людьми, несомненно, верующими и хорошо знавшими данный Богом Закон и заповеди. Вряд ли они всю свою жизнь были лицемерами: в небольшой сравнительно еврейской общине Вавилона все друг друга знали достаточно хорошо. Людей, известных своим двуличием и моральной нечистоплотностью, никто никогда не выбрал бы в старейшины и уж тем более в судьи. Тут очевидный и серьёзный духовный срыв.

И о причинах этого срыва священнописатель говорит совершенно ясно: упомянутые в книге старейшины «уклонили глаза», отвели свой внутренний взгляд от того, на что он должен был быть устремлён непрерывно: на Бога (слово «небо» в языке той эпохи иногда использовалось как синоним слова «Бог») и на Его Закон, которым они должны были руководствоваться. Опыт того, что называлось в те времена внутренним Законом (внутренней Торой) ведь и сводился к тому, что заповеди и данный Богом Закон переживались как внутренний императив, определявший всю жизнь человека. А тут произошёл явный сбой: на место этого внутреннего императива пришло нечто иное, связанное с вожделением к женской красоте.

Вместо Бога воля оказалась направлена на страсть, которую стремилась удовлетворить любой ценой. А разум, полностью воле подвластный, нашёл способы это реализовать. Оно и неудивительно: ведь сделать жизнь человека нормальной может только Тот, Кто дал её человеку. А любые попытки найти эту норму где-то в другом месте могут привести только к духовной катастрофе. К греху, а иногда и к преступлению. И — главное — к утрате Бога. И собственного спасения.