Мысли вслух на Деян 15:35-41

В некотором роде очень утешителен тот факт, что апостолы, как оказывается, тоже были живыми люди. При том, что Господь сотворил из них великих Своих служителей, они, по всей видимости, тоже умели ошибаться, ссориться, порой не ладили между собой. Павел с Варнавой, два водимых Духом человека, все же не могут согласиться, нужно или не нужно давать молодому ученику, один раз не оправдавшему их надежд, второй шанс. Причем так различны их мнения, что они расходятся в разные стороны, а Павел выбирает себе другого помощника. Немного даже грустно понимать, что и у них все бывало «по-человечески»… Но все же потом все вернется туда, куда нужно. Свидетельство тому, что Павел и Марк будут вновь в хороших отношениях, — то, что они даже будут вместе сидеть в одной тюрьме (см. Кол. 4:10). Для нас же эта история крайне поучительна: чтобы одновременно понимать, что все с нами не настолько плохо, как могло бы быть. Грешили и святые тоже. Но при этом нам еще есть куда расти — ведь эти грешащие все же стали святыми.

Вся история первохристианской Церкви — это история апостольства. Миссии. Свидетельства. Апостолы всё время в пути. Конечно, тут сказывается суть апостольского служения как такового. В иудейских религиозных братствах евангельских времён посланец (именно так переводится греческое слово «апостол») должен был быть в первую очередь именно свидетелем, свидетелем тех или иных событий, происходивших в той или иной общине. Иудейские братства, так же, как и первохристианская Церковь, представляли собой общинные движения, у которых был совет старейшин, но не было ни единого центра, ни жёсткой структуры. Институт посланцев-апостолов играл в таких условиях роль и связующего звена между составлявшими братство общинами, и своеобразного инструмента обмена духовным опытом: ведь апостолы помимо прочего могли рассказать и о важных событиях в духовной жизни той или иной общины.

Для Церкви, разумеется, главным событием было воскресение Христа, оно сделало возможным само существование Церкви, и неудивительно, что община апостолов — непосредственных свидетелей этого события и всего, с ним связанного, — стала ядром Церкви. Без апостольского свидетельства жизнь первохристианской Церкви была немыслима: именно это свидетельство о реальности Воскресения придавало смысл христианству и давало надежду вновь приходящим. Свидетельство же Павла имело особое значение: он ведь встретил воскресшего Христа уже после Пятидесятницы, он обратился, опираясь не на чужие свидетельства, а на собственный опыт.

Это означало, что встречи со Христом не остались в прошлом, что они принадлежат не только тем сорока дням, что отделяют Воскресение от Вознесения, что они — часть христианской истории, истории Церкви, истории Царства, входящего в мир. Но было в апостольском свидетельстве и ещё кое-что, чего не могло быть в апостольстве традиционном. Это — само Царство, которое христианин, если, конечно, он христианин не только на словах, всегда несёт с собой. Оно-то и есть главное христианское свидетельство.

Иначе свидетельствовать о Христе и о Царстве не получится, одних слов тут мало. А если христианин свидетельствует о Царстве, которое несёт с собой, значит, через него Царство распространяется в мире, захватывая его всё больше и больше. В этом и заключается главная задача Церкви — пребывать в мире, неся ему Царство. А слово о Христе и о Царстве — лишь дополнение к главному. Дополнение важное, но не абсолютно необходимое: там, где проявляется сила Царства и веет его дыхание, слова не так уж нужны.

Возникший спор о том, брать ли с собой Иоанна Марка, мог бы привести к разрыву. Но мы видим, что даже разделение между братьями оказалось плодотворным: пойдя в разные места, они смогли проповедовать большему количеству людей. Даже споры и несогласия, вызванные человеческими нестроениями, Господь поворачивает во благо, восполняя то, что мы силимся испортить.

Казалось бы, Павел, отрицающий обязательность ветхозаветных ритуалов для неиудеев, да и вообще, как представляется, не сторонник формального законничества, мог бы и не обрезывать Тимофея. Правда, по матери Тимофей принадлежит к еврейскому народу, поэтому обрезание необходимо, если Павлу и Тимофею предстоит общаться с иудеями. Но не только для уступки общественному мнению Павел, как может показаться, отступает от собственных принципов. Действия Павла двуедины: невозможно осуществлять свободный выбор, разрушая закон, и наоборот: чёткие правила могут стать опорой для свободного действия.

На что мы ориентируемся, когда рассуждаем о том, что нужно или не нужно делать человеку для спасения, или когда обсуждаем вопросы церковного устройства, когда задаемся вопросами вроде: «как и во что верить?», «какое решение будет угодно Богу?», «чего Он ждет лично от меня»? Обычно мы вспоминаем те или иные слова из Писания, из церковных правил, из опыта других людей. На худой конец, поступаем, как нам вздумается. А книга Деяний открывает перед нами удивительный пример апостольской веры, когда Святой Дух ясно дает им увидеть, как нужно действовать и куда идти. Поэтому Лука может так запросто сказать: «Дух не пустил их туда-то»... Остается только один вопрос. Если опыт апостолов сильно отличается от нашего опыта, то что это нам дает — повод к унынию и отчаянию или повод для мольбы о Духе?

Сегодняшнее чтение позволяет нам лучше понять, как распространяется в мире Царство после Пятидесятницы. Начинается рассказ с того, что у Павла и Варнавы возникли разногласия по поводу состава будущей миссионерской группы (Деян. 36 – 41). Разногласия были достаточно серьёзны, чтобы в отношениях между ними возникла напряжённость (именно так буквально можно перевести соответствующее греческое слово). Вероятно, они были связаны с горячим и решительным характером Павла, по-видимому, не очень доверявшего Иоанну-Марку, который, как говорит о нём евангелист, в своё время оставил Павла и Варнаву в Памфилии. Эти разногласия, как видно, заставили апостолов расстаться. Описанный эпизод наглядно демонстрирует нам, что даже люди, знающие Царство, порой отнюдь не свободны от разногласий и даже ссор. Вопрос лишь в том, чем оканчиваются такие ссоры. В нашем, ещё не преображённом, мире они, как известно, нередко оканчиваются враждой. В Царстве до вражды дело не доходит: в случае принципиального разногласия те, у кого оно возникло, обычно просто расстаются (как правило, на время) и продолжают делать порученное им Богом дело по отдельности, хотя само дело от этого не перестаёт быть общим. Разумеется, ссора не самая лучшая форма межчеловеческих отношений. Но если ссора не доходит до вражды и до ненависти, разногласия не становятся непреодолимыми и не разрушают того единства, без которого невозможно Царство. Конечно, определённые помехи и трудности такая ситуация создаёт, но сила Божия их преодолевает: ведь здесь нет того противления воле Божией, перед которым Бог останавливается, уважая свободу выбора человека. Интересна и упоминаемая Лукой ситуация с Тимофеем (Деян. 16 : 1 – 3). Казалось бы, учитывая решения Апостольского собора, обрезание было ему совершенно не нужно. И всё же Павел обрезает Тимофея, по слову евангелиста, «ради иудеев». Как видно, речь в данном случае идёт не о том, что «без обрезания нет спасения», а о том, чтобы не противопоставлять себя конкретной церкви, состоявшей, вероятно, полностью или преимущественно из иудеев. В такой ситуации соблюдение иудейских религиозных норм было вполне естественным, а смущение в общину скорее внесло бы их демонстративное отвержение. Так решается в Царстве религиозный вопрос: если религия оказывается органичной частью жизни отдельного человека или целой общины, то такой религии находится место и в Царстве, и в Церкви, ведь в таком случае она сама становится одной из форм Царства, столь же многоликого, как жизнь тех, кто в него входит.

Как видно, религиозная проблема в первохристианской Церкви стояла достаточно остро. Пришлось даже собирать то, что историки Церкви называют обычно апостольским собором: собрание апостолов и старейшин-пресвитеров. В некоторых случаях в тексте Книги Деяний упоминаются ещё некие «братья», но тут налицо разночтение: в ранних греческих рукописях Книги Деяний говорится не о «пресвитерах и братьях», а о «братьях-пресвитерах», что кажется вполне логичным: ведь Церковь в организационном отношении тогда представляла собой религиозное братство, а такими братствами руководил обычно именно совет старейшин. Но в Церкви особую роль играло служение апостолов — свидетелей смерти и воскресения Христа, а потому апостольская община, естественно, тоже участвовала в принятии решений, принципиально важных для Церкви.

Суть же вопроса заключалась в том, чтобы определить место религии в жизни Церкви. Конечно, на языке того времени и той традиции она формулировалась иначе: речь шла о евреях и язычниках, об обрезанных и необрезанных, о соблюдающих все религиозные предписания иудаизма и о тех, кто не считал этого для себя обязательным. Но важно иметь в виду, что язычество в те времена — уже далеко не всегда религия. Речь в большинстве случаев идёт просто о светских людях и о светском обществе. Конечно, какая-то религиозность в этом светском обществе была, и свои религиозные общины в нём тоже были.

Но в целом эллинистическое общество Римской империи в первохристианскую эпоху было вполне светским: религия в нём присутствовала, но его жизни не определяла. Иное дело общество еврейское, будь то собственно Иудея или еврейская диаспора: оно было вполне и глубоко религиозным, его жизнь определялась и направлялась религиозными нормами и предписаниями. Светского еврейства в те времена не существовало. Так, что вопрос о евреях и язычниках, об обрезанных и необрезанных был вопросом о светских и религиозных людях в Церкви. А точнее, вопросом о том, должна ли Церковь состоять из людей исключительно религиозных, или людям светским, нерелигиозным доступ туда открыт тоже.

Естественно, единственной возможной формой религиозности в первохристианской Церкви могла быть религиозность иудейская, но решение апостольского собора верно по отношению к любой религии, которая могла бы вырасти (и действительно выросла) на христианской почве. Собор (точнее, совет старейшин и апостолов) принял мудрое решение, вполне соответствующее имевшемуся на тот момент церковному опыту, в частности, опыту приобщения язычников к жизни Царства без их приобщения к иудаизму, как было, например, с Корнилием. Каждому было разрешено остаться в религиозном отношении тем, что он есть: религиозному еврею — религиозным евреем, светскому человеку — светским человеком.

Решение было выражено на языке Торы (точнее, на языке Галахи — еврейского религиозного права): язычникам, входящим в Церковь, были предписаны заповеди, называемые в еврейской традиции заповедями ноахитов, духовных наследников Ноя, который, оставаясь язычником, тем не менее был праведником и, как говорит о нём Тора, «ходил перед Богом».

Они требовали от человека верности Единому (а значит, отказа от языческих ритуальных трапез, от «идоложертвенного»), минимума ритуальной чистоты (воздержание от удавленины), воздержания от насилия («крови») и от разврата, а также следования «золотому правилу» нравственности. На языке Галахи такое постановление означало, что язычники могут войти в Церковь, оставаясь в религиозном отношении тем, что они есть. Тем самым Церковь свидетельствовала, что она — не религиозная община, а община людей, ищущих Царства и живущих в Царстве. Что же до религии, то тут христианин свободен выбирать, сохранять ли ему свою религиозность, или нет. Важно лишь не навязывать её другим. И следить, чтобы она не мешала главному: жизни в Царстве.

На что мы ориентируемся, когда рассуждаем о том, что нужно или не нужно делать человеку для спасения, или когда обсуждаем вопросы церковного устройства, когда задаемся вопросами вроде: «как и во что верить?», «какое решение будет угодно Богу?», «чего Он ждет лично от меня»? Обычно мы вспоминаем те или иные слова из Писания, из церковных правил, из опыта других людей. На худой конец, поступаем, как нам вздумается. А книга Деяний открывает перед нами удивительный пример апостольской веры, когда Святой Дух ясно дает им увидеть, нужно ли обрезываться верующим из язычников (для апостола Петра ответ прост: раз Дух сошел на Корнилия, то они — полноценные христиане). Поэтому собор апостолов и употребляет такую откровенную и дерзновенную формулировку: «Угодно было Духу Святому и нам...» Остается только один вопрос. Если опыт апостолов сильно отличается от нашего опыта, то что это нам дает — повод к унынию и отчаянию или повод для мольбы о Духе?

По пути в Иерусалим Павел и Варнава, проходя через Финикию и Самарию, производили радость великую, рассказывая братьям об обращении язычников. Радовались те, кто жил среди язычников и иноверцев, эти братья, не вникая в законнические тонкости, радовались тому, что новые люди присоединились к спасению. Но не радуются другие уверовавшие, недавно принадлежавшие к фарисейской ереси и теперь пытающиеся привнести в церковь собственные привычные понятия. Христос заранее предупреждал учеников: «...берегитесь закваски фарисейской» (Мф. 16:6),- и вот она начала сказываться. Отпор фарисеям даёт Петр. Некоторые толкователи пытались разделить Петра и Павла, одно время даже существовала теория, стремившаяся разделить «петринизм» и «паулинизм» как различные и якобы противоречащие направления в ранней Церкви, но здесь мы видим, что Петр и Павел едины. Если между ними и были различия, то в их характере, облике, некоторых личных особенностях, сказывавшихся в служении, в сути же служения противоречий между ними не было.

Собор апостолов постановил, что новообращённые из язычников обязаны соблюдать заповеди, но не весь закон, обязательный для иудеев. В этом апостолы не противоречили иудейскому закону, не требовавшему от язычников соблюдения нравственных норм, превышающих Ноевы заповеди. Поэтому даже то в делах ранней Церкви, что многим кажется разрывом с Ветхим Заветом, соответствует написанному на его страницах.

Сегодняшнее чтение рассказывает нам о событии, которое историки Церкви называют обычно Апостольским собором (ст. 6). Как видно, главной проблемой, обсуждавшейся на нём, стала проблема религии и её места в Церкви. И неудивительно: ведь одним из требований, предъявлявшихся некоторыми проповедниками новообращённым, было требование обязательного соблюдения норм и законов иудейской религии (ст. 1 – 2). По-видимому, эти проповедники считали, что есть религиозные нормы и правила, обязательные для Царства. Ничего удивительного здесь нет: ведь они были, по свидетельству евангелиста, выходцами из Иудеи, а значит, как и все её жители, людьми глубоко религиозными. Для них иудейская религиозность была естественным и органичным образом жизни, вне которого они, как видно, не мыслили себе и Царства. Однако новообращённым из язычников такая религиозность была чуждой, и потому Пётр задаёт на соборе резонный вопрос: можно ли возлагать на недавних язычников то, что порой оказывалось не по силам даже самим евреям (ст. 10)? Но главное было в другом. Суть вопроса состояла в том, что необходимо для спасения, для того, чтобы войти в Царство. Как видно, в Церкви были люди, убеждённые в том, что для этого недостаточно одного принятия Христа, что без религии в Царство не войти (ст. 5). Но апостолы и другие участники собора решили иначе: для Царства вопрос религиозной принадлежности не принципиален. Выражено это решение было на языке, общепринятом тогда в Церкви, — на языке религиозного законодательства. Новообращённым из язычников было рекомендовано воздерживаться от идоложертвенного и, следовательно, от участия в языческих культах, а также от кровопролития и разврата; кроме того, было подтверждено и общеизвестное «золотое правило»: не делать другим того, чего не хочешь себе (ст. 29). Такие нормы традиционно предлагались прозелитам, не собиравшимся принимать иудаизм, но веровавшим в Бога Авраама. Тем самым Апостольский собор подтвердил, что бывшему язычнику, принявшему Христа, не обязательно для спасения принимать иудаизм. Религия и духовная жизнь были чётко разделены, а путь в Царство был открыт каждому, независимо от религиозной принадлежности. Это решение было чрезвычайно важно: оно ещё раз подчёркивало, что христианство не новая религия, а жизнь в Царстве, открытая каждому, у кого есть вера в Иисуса Христа и личные отношения с Ним. Религия же оставалась лишь средством, которое иногда могло помочь человеку на пути в Царство. Ей можно было найти место и в Царстве, и в Церкви. Но при одном непременном условии: она не должна была заслонять от ищущих Христа и закрывать им дорогу в Царство. Никому и никогда.