Мысли вслух на Иов 10:1-22

Самое страшное для Иова в сложившейся ситуации — экзистенциальная катастрофа, как назвал бы это современный философ. Ему всегда было очевидно, что он — Божье творение. Бог не просто его создал — Он сопровождает Иова каждое мгновение его жизни. Казалось бы, при таких отношениях надо говорить уже о чём-то гораздо более глубоком, чем одна лишь человеческая религиозность. Во многом оно так и есть, если бы не одно «но».

Судя по собственным его словам, Иов уверен, что Бог тщательно отслеживает каждый его праведный или греховный поступок и готов наградить его за праведность и наказать за грех. Он уверен, что зло в мире появляется не случайно и что оно есть не что иное, как наказание грешникам. Потому-то и вводит его в ступор его собственная ситуация: дело не в страданиях как таковых, а в страданиях праведника — что для Иова есть нравственный абсурд. Страдать по определению должны грешники. И друзья Иова всеми своими аргументами лишь подтверждают это: они ведь не случайно всё время возвращаются к теме греха.

Между тем, представления Иова о праведности и о грехе, о воздаянии праведникам и грешникам в этом мире мало согласуются с его же собственными отношениями с Богом, по крайней мере, такими, какими их видит сам Иов. Если Бог знает его, что называется, «от и до», то чего Ему ждать? Или Он не знает, на что Иов способен, насколько праведен и насколько грешен? Иов-то как раз и уверен, что Бог про него знает всё, а значит, благоденствие как награда за праведность по жизни должна подразумеваться сама собой. Или Бог чего-то не досмотрел?

Бог вовсе не собирается играть в награды и наказания. Для Него все такие человеческие счёты и расчёты сродни песочнице в детском саду: серьёзные и глубокие отношения с Богом в песочнице не построить. А в Божьем мире, когда дело касается отношений человека с Богом, вопрос «для чего?» всегда уместнее вопроса «за что?». Но сам Иов пока не видит этого противоречия чаемого качества отношений с Богом (где всё по-взрослому) и детской песочницы Божьих «наград» и «наказаний», где конфетки по-детски чередуются с ремнём. Настанет момент, когда он его увидит.

Можно было бы сказать, что Иов бросает Богу вызов, упрекая Его за то, что с ним произошло. Но в словах Иова на этот раз можно увидеть и преклонение перед величием Творца, и склонение перед Его волей, и смиренную готовность принять Его решения. Иов не только готов принять наказание за грехи, но и отказывается настаивать на своих подлинных заслугах: если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Но он хочет знать, по какой причине на него обрушились бедствия, почему его прежний мир, такой понятный и привычный, рухнул?

Когда рушится привычный уклад, а образ жизни, казавшийся незыблемым и единственно возможным, уходит в прошлое, миллионы людей на развалинах задают себе и окружающим те же или сходные вопросы, что и Иов. Но даже если объяснение возможно и доступно для понимания, оно не всегда может быть услышано в момент переживания последствий катастрофы, когда не всякому пострадавшему хватает сил для принятия ответа. Не исключено, что Господь потому не всегда отвечает прямо, что щадит нас: иное сердце могло бы быть раздавлено Его ответом.

Но и при кажущемся безмолвии Он рядом со страдающими и не оставляет их.

В мольбе о справедливости, которую Иов обращает к Вседержителю, неожиданно становится видна надуманность и недостаточность объясняющей человеческое страдание теории кары и исправления. Если вдуматься, оказывается, что она просто недостойна Единого истинного Бога, потому что умаляет Его величие. Так, по крайней мере, думает автор книги, по воле которого Иов восклицает Богу: «не обвиняй меня, скажи, за что Ты со мною борешься». Иов не видит в своем страдании смысла для себя; может быть, для Бога есть этот смысл? Может быть, тем самым Бог достигает каких-то Своих целей? Что хорошего для Бога в страдании Иова, какой в этом смысл для Него Самого? «Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь?» – спрашивает Иов. Ведь человек – дело рук Божьих, и ничто в человеке не тайна для Всемогущего. Особенно непереносимо для Иова, что он страдает в то время, как нечестивые благоденствуют. Зачем это нужно Богу? Неужели Ему свойственная примитивная человеческая мстительность?

Сами вопросы Иова в 10:2–7, в сущности, риторические; они с очевидностью подразумевают отрицательный ответ. Однако, чтобы задать их, требуется известное мужество. Очевидно, что Бог – не человек, и Он смотрит иначе. Но тогда чего же Он добивается?

Иов напоминает Богу, что Он Сам сотворил его – и Сам губит его. Какой в этом смысл, и не лучше ли было вовсе не сотворять Иова? Он просит дать ему возможность прийти в себя перед смертью, потому что воспринимает происходящее как погоню Бога за собой, как борьбу Бога с человеком. Иов говорит, что если он виноват – Бог заметит и осудит его, но и если Иов прав, ему не доказать этого. Для чего Богу бороться с прахом? И зачем живет человек, ценность которого для его Создателя столь ничтожна? Ответить на эти вопросы возможно только зная о том, что настанет день, когда Сам Бог воплотится и станет человеком. Только это придает существованию человеческого рода неотменимый смысл. Но для Иова это – тайна, и потому он не видит смысла в своей правоте, и потому для него единственная перспектива – смерть.