Мысли вслух на Откр 14:14-19

В сегодняшнем чтении апостол Иоанн говорит о дне великой жатвы. Что это — уже суд? Кажется, ещё нет. Это только подведение итогов. Но и это подведение неутешительно: не случайно виноград брошен не просто в точило, а в точило гнева Божия. Что это для нас сегодня? Возможно, напоминание о том, что всё, что мы делаем, не пропадает в никуда. У каждого нашего поступка будут последствия. И даже если нам удаётся что-то в какой-то момент исправить — возможности исправления не бесконечны. Настанет день жатвы, когда будет поставлена точка, и ничего уже нельзя будет изменить.

Образ жатвы и в ветхозаветных книгах, и в Евангелии означает конец времён и подведение итогов. Вот этот конец и это подведение итогов и видит апостол. Образ же виноградника в Евангелии (а может быть, и раньше) стал символом народа Божия, пришедшего теперь к завершению своей истории. То, что распоряжается последней жатвой «подобный Сыну Человеческому», неудивительно: речь ведь идёт о завершении той мессианской эпохи, которая началась с приходом Христа Его земным служением, крестной смертью и воскресением.

Увиденное Иоанном является не просто неким эпизодом, относящимся к концу времён, а результатом процессов, начавшихся намного раньше. В сущности, это завершение той эпохи, в которую пришлось жить и нам тоже. Жатва готовилась и созревала во всё время от прихода Христа до Его возвращения во славе, каким Его и увидел Иоанн в своём видении.

Конечно, тут и Суд тоже: ведь завершение эпохи означает и завершение тех духовных процессов, которые с ней связаны, а соответственно, и завершение духовного пути каждого, кто жил на земле и в христианские времена, и раньше, ещё до прихода Христа. И всё это так же оказывается в центре мировой истории, как и сам приход Мессии, как Его рождение от Девы Марии, показанное апостолу немного раньше. Спаситель, во время Тайной Вечери сравнивая Себя с виноградной лозой, а Своих учеников — с ветвями, не просто говорил аллегориями.

Он имел в виду реальную духовную связь Своей собственной жизни с жизнью каждого, кто с Ним соединён. Неудивительно, что и судьба каждого христианина оказывается связана с Его путём, а Его путь завершается лишь теперь, в день полного торжества Его Царства. Соответственно только теперь завершается и духовный путь каждого христианина, продолжающийся много дольше земной человеческой жизни. Но теперь наконец этой долгой жизни и долгому пути подводится итог, в зависимости от которого определяется судьба человека у порога Царства: сможет ли он переступить порог, или нет.

Наступление Царства и предшествующий ему день Суда Иисус ещё во времена Своего земного служения не раз сравнивал с жатвой, со сбором урожая, уже созревшего и ожидающего жнецов и сборщиков. А образ виноградника в рассказанных Им притчах всегда ассоциировался с народом Божиим. И вот теперь в своём апокалиптическом видении Иоанн видит день Суда и наступления Царства именно как день жатвы (ст. 15 – 16). Этой жатвой, как видно, завершается земная история: день Суда наступил, пришло время того отделения пшеницы от сорняков, о котором говорил в Своей притче Спаситель (Мф. 13 : 24 – 30). А для «виноградника», для народа Божия (а значит, для земной Церкви) жатва (точнее, сбор винограда) становится днём гнева Божия, что и не удивительно, если вспомнить, какие оценки даёт Иисус тем пребывающим на земле церквям, к которым Он обращается через Своего апостола (ст. 18 – 20).

Конечно, поток крови, текущий из давильни («точила»), производит устрашающее впечатление. Но, если вдуматься в открывшуюся Иоанну картину, нетрудно убедиться, что перед нами именно ситуация конца истории, когда Суд начинается не потому, что Богу надоело ждать или у Него нет больше времени, а потому, что ждать, как видно, больше нечего: человечество в целом и каждый человек, которому суждено было пройти по земле, в частности свой выбор сделали, и теперь остаётся лишь подвести итоги. Выбравшие Царство проливают свою кровь, как мученики; выбравшие существующий порядок вещей проливают её потому, что мир, по свидетельству Спасителя, «лежит во зле». В мире, испорчённом грехом, человеку не приходится выбирать, проливать ли свою кровь, или нет; он может лишь выбрать, во имя кого или во имя чего он её прольёт. А для земной Церкви, для каждого, имеющего к ней отношение хотя бы в малой степени, даже, быть может, только на словах, выбор этот становится особенно ответственным: ведь от него зависит, обретёт ли выбирающий Царство или потеряет его.