Мысли вслух на 2 Цар 7:1-5

В раннепророческих (или, как называем их мы, исторических) книгах Ветхого Завета центральное место занимает союз-завет Бога с Давидом. Это неудивительно: именно он связывает между собой историю завета старого, заключаемого Богом со Своим народом и с его вождями, и завета нового, мессианского.

Казалось бы, речь идёт о земном царе и о земном царстве. В этом отношении Бог исполнил все данные Давиду обещания. Он остался верен заключённому союзу: до конца истории древнего Израиля, а потом и древней Иудеи, до самого Вавилонского плена в Иерусалиме правила династия Давида. Но ведь Бог обещает утвердить престол Давида «навеки» (ст. 13). Речь идёт не о какой-то исторической эпохе, не о периоде с XI в., когда Давид воцарился в Иерусалиме, до VI в., когда город взяла штурмом вавилонская армия.

Соответствующее еврейское слово, обычно переводимое на русский как «навеки», означает, собственно, «до конца времён», до окончания нынешней исторической эпохи, которая должна завершиться днём Суда и приходом Мессии. Если так, то союз-завет с Давидом никак не может быть ограничен только земной историей. Он с необходимостью должен превратиться в завет мессианский, выходящий за её рамки. Но духовное пространство завета, пространство отношений с Богом остаётся внутренне единым. Ведь мир с самого начала был задуман Богом как Его Царство. В ходе мировой истории кое-что пошло не так, и некая часть мироздания оказалась вне этого Царства.

Бог никогда не считал такое положение вещей нормой. Весь Его план по исправлению сложившегося положения предполагает возвращение мира в то состояние Царства Божьего, каким он был задуман и создан. Все заключённые Богом союзы со Своим народом и с отдельными его представителями — часть этого плана. А план в целом неизбежно должен включать и историю, и метаисторию — ту самую метаисторию, где вечность Божья соприкасается с тварным миром, существующим в пространстве и во времени.

История завета и есть та духовная связь, которая соединяет между собой историю и метаисторию, связывает Бога и Его творение, делая мир Царством Божьим. И Давид, и Мессия одинаково становятся частью этой связи. Пусть разными, во многом несопоставимыми, но равно необходимыми. Ведь в Царстве нет важных и неважных. Это Божье Царство, а Богу важен каждый.

Рождественский сочельник — один из самых сложных дней в году. Тексты, читаемые сегодня утром и вечером, передают все напряжение, скопившееся в нас к этому дню. Вроде бы пророчество есть, известно, что оно сбылось, мы знаем уже, для чего и как Бог пришел к нам Человеком. Но, в ожидании Рождества, мы все проживаем день, когда Он еще не родился, но ждать уже нет сил. А вдруг все не так? А вдруг это ошибка, фантазия, вечное стремление выдать желаемое за действительное? Мы ждем Его, мы боимся ошибиться, мы собираемся вместе, чтобы пережить эти несколько часов, оставшиеся до Его рождения. И, когда мы увидим Его, Младенца, данного нам во Спасение, вместе с Захарией мы будем смеяться над своими страхами и потому, что Он опять вывел нас из «тени смертной».

Захария, один из «ожидающих утешения Израиля», того самого утешения, которое связывалось с приходом Мессии, говорит, что грядущему Мессии предстоит помимо прочего «просветить пребывающих во тьме и в смертной тени, направив нас на путь мира». Тут перед нами предстаёт образ Мессии-просветителя, просветителя в самом буквальном смысле слова. В последующие века под «просвещением» нередко понималось нечто совершенно иное — знание мира и человека, правильное мировоззрение, словом, что-то связанное так или иначе с интеллектуальной сферой. И предполагалось, что чем больше человек знает, тем правильнее он будет жить и тем счастливее станет. Захария же говорит о просвещении в самом буквальном, духовном смысле слова.

Он имеет в виду тот свет Божьего присутствия, о котором верующие яхвисты и его времени, и предыдущих эпох знали достаточно хорошо, потому, что это Присутствие как свет открывалось им ещё во дни Моисея. Вот такой свет и должен был просветить теперь людей. И мир тоже: ведь в мир предстояло войти Царству, а миру предстояло стать Царством, которое всё пронизано светом. Таким же, каким был пронизан мир в первый день творения и который потом померк из-за зла и греха, проникшего в мир. Тьма, о которой говорит Захария, не физическая, эта тьма появляется там, где Божьему присутствию нет места. После падения весь мир оказался в тени смерти, взявшей его в свой плен.

И вот теперь наступает время, когда приход Мессии не оставит тьме места в мире, освободит его из плена, сделав мир частью Царства и восстановив его полноту. А мир — это то, что даётся в Царстве человеку. Тут речь не только о мире между людьми, которые перестают враждовать друг с другом, тут речь и о мире с Богом — а это уже новая для падшего человека реальность, Божье присутствие, открывающееся ему изнутри как часть его собственной внутренней жизни. Мир — то же Царство, но внутри, в сердце. Мир внутри и свет снаружи — таким открывается Захарии Царство, входящее в мир вместе с Мессией.

В сегодняшнем ветхозаветном чтении описана очень интересная ситуация. Давид приходит к пророку Нафану за советом. Он ожидает от пророка ответа о воле Божией. И пророк отвечает, и Давид воспринимает его ответ как ответ от Бога: «Да, иди и делай всё, что ты задумал, Господь будет с тобой». Пророк говорит то, что кажется ему естественнейшим следствием из всего, что говорил ему Бог и что он знает о Боге. Но Господь думает иначе. Отнюдь не всегда человеческая логика может помочь нам понять Его мысли. Господь обращается к Нафану и говорит, что Он не отвергает Давида, наоборот, это Он устроит дом Давиду. Но Ему не нужно, чтобы Давид строил Его дом. Почему — Он не объясняет, да и нужны ли объяснения? Важно для нас одно: самое благое намерение может не совпадать с Его волей на данный момент.

Как только на границах наступило спокойствие и появилась возможность приступить к повседневным делам, у Давида возникает желание построить дом для Господа. Желание совершенно законное, отражающее глубокую связь Давида с Богом, поэтому пророк Нафан первоначально одобряет его. Одобряет, рассуждая по-человечески, основываясь на понимании реальности предстояния Давида пред Господом: если Господь с Давидом, то помыслы Давида Ему не противоречат.

Но у Господа иная логика, непостижимая для человеческого мышления и часто недоступная самым проницательным из мудрецов. Через Нафана Господь возвестил, что Его Дом предстоит построить не Давиду, а его потомку. В этом месте библейского рассказа не упомянута главная причина отклонения Господом пожелания Давида, о ней Библия скажет дальше....

Но, отклонив замысел Давида, Господь открывает Свой замысел о доме и потомстве Давидове. Господь возвестил: что бы ни произошло, дом Давидов останется несокрушимым. От Давида ещё скрыто, в чём проявится несокрушимость его дома, он ещё не способен даже представить, каким будет Царство, которое принесёт Сын Давидов. Но сердце Давида наполнено благодарностью, и в ответ на обетования Давид ещё сильнее в молитве устремлён к Богу Израиля.

Прежде, чем получить божественно откровение, пророк Нафан услышал от самого Давида о его желании воздвигнуть храм. Царь недоумевал, почему сам он живет во дворце, тогда как «ковчег Божий находится под шатром». Пророк по-человечески отвечал ему: «иди, делай».

Однако за этим человеческим последовал отличающийся от него божественный ответ. Только Господь видит человека во всей его полноте, лишь ему открыты глубины сердца, ему известно даже то, что еще не сотворено человеком. Видимо, прозревая будущее падение Давида, Он не так уверен в том, что царю следует приступать к постройке храма: «ты ли построишь мне дом?» Быть может, Давид был слишком уверен в своей избранности и святости, и воздвижение храма лишь усилило бы его гордыню и самодовольство…. Не потому ли к этому вопросу Бог прибавляет длинное перечисление того, как именно Он сам «устроит место для народа своего»?

В нашей жизни мы нередко стараемся опередить Бога, и вместо того, чтобы дождаться того, что Он сам нам приготовил, начинаем предлагать ему что-то совсем другое. И зачастую эти предложения рождаются из нашей гордыни. И тогда Господь аккуратно ставит нас на место, через пророков или Писание, а порой и просто ходом нашей жизни.

Завет, заключённый Богом с Давидом, играл большую роль в становлении и развитии яхвистской мессианской традиции. Изначально, как видно, речь идёт о союзе-завете с Давидом, как основателем иерусалимской династии. Ничего удивительного здесь нет: история её при Давиде только начиналась, а если учесть, что ни Израиль, ни Иудея никогда не были абсолютными монархиями, сохранить власть преемникам Давида было бы без помощи Божией далеко не просто. Но это лишь земное, историческое измерение заключённого с Давидом завета. Уже во времена поздних пророков на него начинают смотреть несколько иначе. Это неудивительно: ведь и образ царства Божия благодаря проповеди, прежде всего, Исайи Иерусалимского, заметно изменяется. Прежде царство это воспринималось, как реальность сугубо земная, религиозно-политическая. И на завет с Давидом смотрели, как на гарантию того, что когда-нибудь этот религиозно-политический проект, родившийся в среде лидеров раннепророческого движения, осуществится. Но уже Исайе открылось, что Царство Божие будет связано не с одними реформами, что тут речь нужно вести о прямом вмешательстве Божьем, об особом откровении, о такой полноте Его присутствия, которой прежде народ Божий не знал. Тогда и образ правителя царства Божия меняется: он становится уже не простым «помазанником», какими были все благословлявшиеся пророками или священниками цари Израиля, а позже Иудеи, на него начинают смотреть, как на особого служителя Божия, участника в осуществлении Его планов, быть может, даже наделённого необычными способностями, — словом, как на помазанника с большой буквы, на Мессию. А затем начнётся постепенная трансформация образа этого полумифического Мессии в образ Мессии реального, Того Самого, о Котором рассказывают нам новозаветные книги. Трансформации, которая займёт не одно столетие, завершившись лишь в сознании тех, кто сам встретится с Ним и приобщится к Его царству.

Обещания, данные Богом Давиду и касающиеся его потомков, а значит, его династии и престола Иерусалима, сыграли совершенно особую роль в истории народа Божьего. И дело тут не только в древней еврейской истории. Хотя, конечно, и в ней тоже. Достаточно сравнить историю Северного Царства с историей Царства Южного, двух государств, образовавшихся на месте единого Израиля после смерти Соломона. Постоянные дворцовые перевороты на Севере довольно заметно контрастируют с устойчивостью власти на Юге. Оно и неудивительно: на Севере власть с самого начала была захвачена претендентом, не имевшем никаких формальных прав на престол.

А вот в авторитете династии Давида на Юге не сомневался практически никто, её авторитет в народе был так велик, что даже после плена, когда уже ни о каком независимом государстве речи не шло, потомки Давида пользовались уважением народа. Но было в этом Божьем обещании и ещё кое-что. Бог обещает Давиду, что его престол будет существовать до конца времён. И вот тут вставал вопрос: о чём идёт речь? Это уже не история, пусть даже долгая (а правление династии Давида по историческим меркам продолжалась не так уж долго: всего около пятисот лет). Тут речь явно шла о большем. Не случайно же допленным пророкам Мессия виделся праведным Царём из рода Давида.

Мессианское Царство — это уже не история, оно не на время, оно навсегда. Но даже если отвлечься сейчас от мессианской проповеди допленных пророков, Божьи обещания были чрезвычайно важны. Они означали, что и появление еврейского государства, и правление Давида, и его династия стали частью того замысла Божия о мире и о человечестве, который мы называем иногда сегодня историей спасения. И тут уже не так важно, что именно это будет означать в истории. Важно другое: всё, связанное с Давидом и его династией, да и всеми его потомками вообще, принадлежит не только времени, но и вечности Божьей. А значит, и Царству. Навсегда. В Царстве ведь всё навсегда. И всё в полноте.

Союз-завет Бога с Давидом играет огромную роль как в яхвизме, так и в христианстве: именно на нём основана вся мессианская традиция, яхвистская, иудейская и христианская. Понимался этот завет в разные времена по-разному. В допленную эпоху, когда преобладал политический мессианизм (а это случалось иногда и после Вавилонского плена), завет с Давидом воспринимался, как обещание появления праведного правителя из рода Давида, правителя, который, оставаясь человеком, всё же с Божьей помощью сможет основать на земле Царство Божие.

В допленные, а отчасти и в послепленные времена (особенно после Маккавейских войн) Царство это виделось мессианистам обычным земным государством, управляемым в соответствии с законами Торы и возглавляемым праведным правителем, помазанником Божиим (еврейское слово «машиах», «мессия», так же, как и соответствующее ему греческое «христос», собственно, и означает «помазанник»). В контексте политического мессианизма на Давида смотрели, как на праведного правителя и помазанника Божия в первую очередь, ожидая, что кто-нибудь из его потомков возглавит Царство Божие, которое политические мессианисты видели царством праведников на земле.

Мессианизм духовный видел в Мессии не столько правителя, сколько воплощение правды Божией, а служение Его считал чем-то вроде служения пророческого: Мессия в контексте духовного мессианизма, в первую очередь, свидетель Божий, власть которого подобна власти не столько царя, сколько религиозного лидера-харизматика догосударственной эпохи. Иногда этот мессианизм выдвигал на первый план образ Мессии-первосвященника, который обновит отношения Бога с народом-общиной (в духе учения о новом союзе-завете Иеремии).

Но все эти, столь разнообразные и столь по-разному отразившие облик Христа мессианские традиции, восходят к образу Давида, который хотел построить Храм своему Богу. Не случайно обещания поддержки потомкам Давида оказываются связаны с Храмом: с ним был связан смысл существования иерусалимской царской династии, ведь именно Храм всегда или почти всегда оставался духовной цитаделью чистого, нереформированного и не искажённого никакими языческими заимствованиями, яхвизма. Когда (при преемниках Иосии) язычество проникло в Храм, рухнули и Храм, и династия.

И сама идея власти, оберегающей алтарь, была прообразом того Царства, которое принёс в мир Спаситель. Конечно, это был только прообраз, но духовный смысл его, раскрытый до конца, должен был связать историю народа Божия, над которым царствовал Давид, с новым, мессианским народом, который признает над собой другого Царя. Царя, перед которым с радостью склонился бы любой истинный правитель народа Божия.

Прежде, чем получить божественно откровение, пророк Нафан услышал от самого Давида о его желании воздвигнуть храм. Царь недоумевал, почему сам он живет во дворце, тогда как «ковчег Божий находится под шатром». Пророк по-человечески отвечал ему: «иди, делай».

Однако за этим человеческим последовал отличающийся от него божественный ответ. Только Господь видит человека во всей его полноте, лишь ему открыты глубины сердца, ему известно даже то, что еще не сотворено человеком. Видимо, прозревая будущее падение Давида, Он не так уверен в том, что царю следует приступать к постройке храма: «ты ли построишь мне дом?» Быть может, Давид был слишком уверен в своей избранности и святости, и воздвижение храма лишь усилило бы его гордыню и самодовольство…. Не потому ли к этому вопросу Бог прибавляет длинное перечисление того, как именно Он сам «устроит место для народа своего»?

В нашей жизни мы нередко стараемся опередить Бога, и вместо того, чтобы дождаться того, что Он сам нам приготовил, начинаем предлагать ему что-то совсем другое. И зачастую эти предложения рождаются из нашей гордыни. И тогда Господь аккуратно ставит нас на место, через пророков или Писание, а порой и просто ходом нашей жизни.

Как только на границах наступило спокойствие и появилась возможность приступить к повседневным делам, у Давида возникает желание построить дом для Господа. Желание совершенно законное, отражающее глубокую связь Давида с Богом, поэтому пророк Нафан первоначально одобряет его. Одобряет, рассуждая по-человечески, основываясь на понимании реальности предстояния Давида пред Господом: если Господь с Давидом, то помыслы Давида Ему не противоречат.

Но у Господа иная логика, непостижимая для человеческого мышления и часто недоступная самым проницательным из мудрецов. Через Нафана Господь возвестил, что Его Дом предстоит построить не Давиду, а его потомку. В этом месте библейского рассказа не упомянута главная причина отклонения Господом пожелания Давида, о ней Библия скажет дальше....

Но, отклонив замысел Давида, Господь открывает Свой замысел о доме и потомстве Давидове. Господь возвестил: что бы ни произошло, дом Давидов останется несокрушимым. От Давида ещё скрыто, в чём проявится несокрушимость его дома, он ещё не способен даже представить, каким будет Царство, которое принесёт Сын Давидов. Но сердце Давида наполнено благодарностью, и в ответ на обетования Давид ещё сильнее в молитве устремлён к Богу Израиля.

В сегодняшнем ветхозаветном чтении описана очень интересная ситуация. Давид приходит к пророку Нафану за советом. Он ожидает от пророка ответа о воле Божией. И пророк отвечает, и Давид воспринимает его ответ как ответ от Бога: «Да, иди и делай всё, что ты задумал, Господь будет с тобой». Пророк говорит то, что кажется ему естественнейшим следствием из всего, что говорил ему Бог и что он знает о Боге. Но Господь думает иначе. Отнюдь не всегда человеческая логика может помочь нам понять Его мысли. Господь обращается к Нафану и говорит, что Он не отвергает Давида, наоборот, это Он устроит дом Давиду. Но Ему не нужно, чтобы Давид строил Его дом. Почему — Он не объясняет, да и нужны ли объяснения? Важно для нас одно: самое благое намерение может не совпадать с Его волей на данный момент.

Прежде, чем получить божественно откровение, пророк Нафан услышал от самого Давида о его желании воздвигнуть храм. Царь недоумевал, почему сам он живет во дворце, тогда как «ковчег Божий находится под шатром». Пророк по-человечески отвечал ему: «иди, делай».

Однако за этим человеческим последовал отличающийся от него божественный ответ. Только Господь видит человека во всей его полноте, лишь ему открыты глубины сердца, ему известно даже то, что еще не сотворено человеком. Видимо, прозревая будущее падение Давида, Он не так уверен в том, что царю следует приступать к постройке храма: «ты ли построишь мне дом?» Быть может, Давид был слишком уверен в своей избранности и святости, и воздвижение храма лишь усилило бы его гордыню и самодовольство…. Не потому ли к этому вопросу Бог прибавляет длинное перечисление того, как именно Он сам «устроит место для народа своего»?

В нашей жизни мы нередко стараемся опередить Бога, и вместо того, чтобы дождаться того, что Он сам нам приготовил, начинаем предлагать ему что-то совсем другое. И зачастую эти предложения рождаются из нашей гордыни. И тогда Господь аккуратно ставит нас на место, через пророков или Писание, а порой и просто ходом нашей жизни.

Как только на границах наступило спокойствие и появилась возможность приступить к повседневным делам, у Давида возникает желание построить дом для Господа. Желание совершенно законное, отражающее глубокую связь Давида с Богом, поэтому пророк Нафан первоначально одобряет его. Одобряет, рассуждая по-человечески, основываясь на понимании реальности предстояния Давида пред Господом: если Господь с Давидом, то помыслы Давида Ему не противоречат.

Но у Господа иная логика, непостижимая для человеческого мышления и часто недоступная самым проницательным из мудрецов. Через Нафана Господь возвестил, что Его Дом предстоит построить не Давиду, а его потомку. В этом месте библейского рассказа не упомянута главная причина отклонения Господом пожелания Давида, о ней Библия скажет дальше....

Но, отклонив замысел Давида, Господь открывает Свой замысел о доме и потомстве Давидове. Господь возвестил: что бы ни произошло, дом Давидов останется несокрушимым. От Давида ещё скрыто, в чём проявится несокрушимость его дома, он ещё не способен даже представить, каким будет Царство, которое принесёт Сын Давидов. Но сердце Давида наполнено благодарностью, и в ответ на обетования Давид ещё сильнее в молитве устремлён к Богу Израиля.

В сегодняшнем ветхозаветном чтении описана очень интересная ситуация. Давид приходит к пророку Нафану за советом. Он ожидает от пророка ответа о воле Божией. И пророк отвечает, и Давид воспринимает его ответ как ответ от Бога: «Да, иди и делай всё, что ты задумал, Господь будет с тобой». Пророк говорит то, что кажется ему естественнейшим следствием из всего, что говорил ему Бог и что он знает о Боге. Но Господь думает иначе. Отнюдь не всегда человеческая логика может помочь нам понять Его мысли. Господь обращается к Нафану и говорит, что Он не отвергает Давида, наоборот, это Он устроит дом Давиду. Но Ему не нужно, чтобы Давид строил Его дом. Почему — Он не объясняет, да и нужны ли объяснения? Важно для нас одно: самое благое намерение может не совпадать с Его волей на данный момент.

Песнь Захарии полна ветхозаветных образов, возвещающих спасение от врагов и милость Господа к Своему народу. Рождение Иоанна начинает новую эру в отношениях Бога с людьми. Но важно также и то, что и сам Захария послужил наступлению этой эры, своей открытостью Богу и послушанием Его слову осуществив Божий замысел о рождении пророка, который приготовит путь грядущему Господу. Нам необходимо помнить, что отвечая на Божий призыв, выраженный в Его слове, мы тоже можем послужить исполнению пророчеств о грядущем в полноте Царстве Божьем.

Сегодняшнее чтение завершает рассказ евангелиста о рождении Иоанна Крестителя. Примечательно, что окончание рассказа об этом событии у Луки следует непосредственно после рассказа о Благовещении, который оказывается включён в рассказ о чудесном зачатии и рождении Иоанна. Такая композиция первой главы Евангелия, очевидно, не случайна. Каждый из евангелистов по-своему описывает реальность того, что сегодня теологи называют Боговоплощением. Для Луки оно, как видно, имеет прежде всего историческое, точнее, историософское измерение.

Такой подход не был чем-то совершенно новым: ведь и те священные тексты, которые существовали в первохристианские времена (Пятикнижие, Ранние Пророки и Поздние Пророки), были также произведениями историософскими, они излагали историю народа Божия как историю Откровения. А история Откровения была, естественно, прежде всего историей отношений Бога с человеком. Неудивительно, что она была по преимуществу историей пророков и праведников: ведь об откровении можно узнать лишь благодаря свидетельству тех, кто слышит Бога и не боится свидетельствовать об услышанном.

Очевидно, для Луки, знавшего, как оценивает Иисус служение Иоанна Крестителя (Лк 7:28), этот пророк стал символом пророческого служения как такового, своего рода квинтэссенцией всей пророческой традиции. Не случайно евангелист так подробно описывает его чудесное рождение, как бы давая понять, что Сам Бог указывает на Иоанна как на того, кто завершит начатое пророками прежних времён. А рождение Мессии-Христа Лука описывает как событие, оказывающееся центром и смыслом всей истории Откровения.

Композиция первой главы в этом отношении напоминает отчасти композицию восточной иконы, где в центре и крупным планом изображается обычно не то, чего требует трёхмерная перспектива, а то, что является смысловым центром изображаемого. У Луки же такая композиция имеет дополнительный смысл: Рождество Христово оказывается у него вплетено в ткань истории, пусть и изображённой символически, но, тем не менее, совершенно реальной. Так Лука выразил истину того, что сегодня принято называть Боговоплощением и без чего вся история Откровения так и осталась бы незавершённой.

В этом эпизоде есть одно обстоятельство, которое странно выглядит, если помнить этнографические подробности. Дело в том, что у евреев сын может получить имя отца только в том случае, если отец умер во время беременности матери. Трудно сказать, когда возник этот обычай, но если он уже существовал во время рождения Иоанна, то положение Захарии, вынужденного длительное время пребывать в безмолвии, выглядит трагично: с ним не считаются, его приравнивают к мёртвому. Соседи и родственники, радующиеся рождению младенца и предлагающие назвать его Захарией, по сути, распоряжаются не в своём доме.

Но Захария, несмотря на испытанные им унижения, сохранил верность Богу. Мы слышим вдохновенную речь Захарии, содержащую пророчество, и евангелист отмечает, что Захария говорил под воздействием Святого Духа. Но для того, чтобы стать способным исполниться Святым Духом, Захарии пришлось терпеливо пройти через испытание отверженностью.

Захария произносит настоящий гимн будущему Мессии. Он выражает надежды, которые можно возлагать только на Бога — что наконец-то на земле наступит мир, что Божий народ будет избавлен от врагов, что люди получат прощение за все, что они сделали плохого перед Богом... Но здесь не только пассивное ожидание торжества справедливости и мира. Каждый, кто становится соучастником Вести, вносит свой вклад в ее осуществление: Захария способствует исполнению пророчества о последнем пророке, Мария принимает силу Духа, чтобы родить грядущего Мессию, Иоанн должен будет приготовить народ к Его приходу. Какая миссия лежит на нас, живущих через два тысячелетия после Рождества?