Мысли вслух на Откр 22:6-21

Иоанн поклоняется ангелу, но тот останавливает его. Да, апостол и мы вместе с ним были свидетелями великой силы ангелов. Но они как и мы лишь слуги Того, кто посылает нам предупреждение о том, как нам держать себя в грядущих испытаниях, к чему надо быть готовым. Альфа и Омега, начало и конец, Он  — всё. Каждый человек в состоянии осознать, что он слаб, немощен, что он довольно неприятное существо, если посмотреть на все то, что наполняет его внутри. Однако, во все времена и сейчас и тогда, когда апостол Иоанн записывал увиденное, ничего не скрывая, люди были также слабы и греховны. Но каждый день может начаться с того, чем заканчивается Священное Писание: « Ей, гряди, Господи Иисусе».

Традиционные представления подавляющего большинства народов земли о мироздании предполагают существование двух или трёх миров. Чаще всего речь идёт о верхнем мире — мире богов и высших духов, срединном мире — мире людей и нижнем мире — мире мёртвых или мире теней, где вместе с тенями умерших обитают обычно ещё и низшие, злые духи.

В некоторых случаях срединный и верхний мир объединяются, но нижний мир всегда воспринимается, как отдельный, отделённый от мира живых. В принципе, библейская картина мира от традиционной принципиально не отличается: речь идёт о «небесах», духовном мире, мире, где пребывает Бог, мире, который можно считать «верхним», о «срединном» мире живых и о «нижнем» мире мёртвых, который по-еврейски называется шеол (в грекоязычных библейских книгах шеол назван по-гречески «аидом», с которым связано русское слово «ад»).

Библейская картина мира начинает меняться уже во времена поздних пророков, которым была открыта реальность мессианского Царства (они называли его иногда также Царством Божиим). А в литургическом, богослужебном опыте эпохи Первого Храма Царство открывалось народу, как видения Престола Славы, того Престола Божия, который видели и некоторые пророки (к примеру, Исайя Иерусалимский).

Эти откровения изменили взгляд народа-общины на «верхний мир»: ведь то Царство Божие, которое ассоциировалось исключительно с «небесами», оставаясь чуждым миру людей, судя по свидетельству пророков, когда-нибудь, с приходом Мессии, должно было войти и в мир людей. В контексте пророческой традиции становятся понятными и слова Спасителя о Царстве, которое «приблизилось». Он, собственно, и пришёл для того, чтобы Царство могло войти в наш мир, преображая его.

Но если весь мир становится частью Царства, все прежние разделения в нём перестают быть релевантными. Теперь, после прихода Мессии, нельзя уже говорить о «небесах», которые существуют отдельно от «срединного мира»: ведь Царство теперь входит в наш мир, и прежней границы между ним и нашим миром больше нет. С другой стороны, нет больше и «нижнего мира», шеола в его прежнем качестве: ведь в таком качестве с Царством он несовместим.

Остаётся лишь само Царство, расширяющее своё духовное пространство в нашем мире, и то, что называется в новозаветных книгах «внешней тьмой». А существует эта внешняя по отношению к Царству тьма потому, что в мире есть силы и люди, для которых Царство неприемлемо и которые, в свою очередь, несовместимы с Царством. Они-то и оказываются во внешней тьме, на изнанке преображённого мира. Не потому, что их изгоняют, а из-за того выбора, который делают по собственной воле.

В образности Книги Откровения встречается немало традиционных для пророческой визионерской традиции элементов. К таким элементам относится и образ Небесного Иерусалима, впервые появившийся в проповедях Исайи Вавилонского и зафиксированный письменно во второй части Книги Исайи. Образ этот связан с традиционным, ещё допленным представлением о Царстве как о земном государстве со столицей в Иерусалиме. Разумеется, Мессия, Который, согласно допленной пророческой традиции, должен был стать главой этого государства, как ожидалось, установит в нём законы, полностью соответствующие Торе. А право поселиться в нём, что и не удивительно, получили бы лишь те, кто готов и согласен установленные законы соблюдать. Конечно, в таких представлениях о Царстве ещё много земного, человеческого. Но роль Торы и данных Богом заповедей для жизни в Царстве отражена в них вполне адекватно. Другое дело, что само Царство оказалось не таким, каким его ожидали увидеть в допленный период, когда многие всё же ещё воспринимали его, как именно земное государство. В послепленный период, во многом благодаря проповеди Исайи Вавилонского, представления о Царстве начали меняться, хотя даже в евангельские времена в массовом сознании они оставались во многом такими же, какими были в допленный период. И всё же если не всем, то, по крайней мере, некоторым стало ясно то, что имел в виду Иисус, когда говорил, что Его Царство «не от мира сего». Но от соблюдения Торы ищущих Царства это, разумеется, не освобождало: просто речь теперь нужно было вести уже не только и не столько о Торе внешней, о законодательстве и религиозных нормах и правилах, сколько о Торе внутренней, которая для человека, живущего духовной жизнью, становится не просто моральным кодексом, но духовным стержнем, делающим соблюдение заповедей вполне органичным. И лишь в этом случае, как видно, ищущему Царства открывается прямая дорога к цели.

Образ воды для жителя пустыни во все времена был символом жизни. В библейских книгах образ этот получил дополнительное смысловое наполнение: он стал символом Царства Божия, или мессианского Царства, каким оно открывалось пророкам.

Иезекииль видит, как из под Храма, увиденного им в видении, течёт река живой воды: ему открылось, что Второй Храм, который в своё время построят вернувшиеся из Вавилонского плена репатрианты, встретит Мессию и увидит начало Царства, которое Мессия принесёт в мир. Праведник, как свидетельствует автор Первого псалма, придёт в благословенную землю, в которой текут реки живой воды: путь праведности завершается в Царстве.

Об этой же воде жизни говорит и Иоанн: он видит её текущей прямо из Царства, торжество которого открылось ему в его апокалиптическом видении. Апостол свидетельствует, что вода эта, жизнь Царства доступна каждому: само дыхание Царства свидетельствует об этой жизни и призывает к ней приобщиться, и о нём же свидетельствует Церковь, названная в тексте «невестой», как нередко называли её и другие апостолы.

Здесь, как мало где в новозаветных книгах, ясно отражено то, что составляло основу учения первохристианской Церкви о спасении: Царство уже вошло в мир, его история началась в день Пятидесятницы, оно уже не будущее, а настоящее, к его жизни можно приобщиться прямо здесь и теперь.

Вместе с тем, история его именно только началась, Царство делает в мире лишь первые шаги, у него впереди ещё целая эпоха, и по меркам этого ветхого мира она продлится долго. Но отдельному человеку вовсе не обязательно ждать её завершения и торжества Царства, того дня, когда оно раскроется во всей своей полноте.

Возможность жить его жизнью доступна каждому, кто этого желает, даже теперь, когда история Царства только ещё началась. Ведь полнота его всегда одинакова, она лишь в разной мере открывается миру на разных этапах его становления и вхождения в мир, а потому человек, ищущий Царства, всегда может обрести его во всей полноте, какую только сможет вместить. История спасения началась, и апостол призывает каждого ищущего включиться в неё с тем, чтобы день возвращения Мессии и торжества Царства стал бы и его днём тоже.

Этот призыв уже звучал в Евангелии: жаждущий пусть приходит и даром пьёт воду жизни. Теперь каждый может приобщиться к Царству — не по заслугам, не заработав право на такое приобщение, а просто потому, что хочет такого приобщения и ищет его. Но дальше прозвучит и предупреждение о том, что «время близко». Это может показаться странным, если вспомнить, что книга была написана почти две тысячи лет назад, а конец истории всё ещё не наступил. Однако близость тут означает, скорее всего, не хронологию, а внутреннюю логику процесса. Срок действительно близок в том смысле, что история как таковая, история, определяемая собственными, чисто историческими, закономерностями действительно закончилась.

То, что нам кажется продолжением прежнего исторического процесса, на самом деле является уже метаисторией, которая определяется динамикой вхождения Царства в мир. Конечно, проекция этой динамики на наше время непредсказуема по срокам, которые могут сдвигаться в любую сторону — потому и говорит Спаситель, что о дне и часе Его возвращения во славе и конца времён знает один лишь Отец.

Дело тут не в том, что Отец что-то специально скрывает, тем более от Сына, а в том, что по нашему времени, по времени падшего мира, определённости со сроками действительно нет, они могут меняться. Но ничего такого, что ещё должно произойти для того, чтобы возвращение Спасителя стало возможным, больше нет. Собственно, вся нынешняя история — финишная прямая и непосредственная подготовка к Его возвращению, поэтому и можно говорить о близости сроков.

Что, однако, не отменяет протекающих в падшем мире процессов духовного самоопределения конкретных людей, а иногда и целых сообществ. В этом именно смысле и говорится о праведных, которые освящаются ещё, и о неправедных, которые продолжают творить свои неправедные дела. Эпоха наступающего Царства — эпоха непосредственного духовного выбора, который уже сейчас можно сделать на всю вечность.

Но можно, конечно, и откладывать его до самого конца, до последнего дня, до момента, когда деваться будет уже некуда и выбирать всё-таки придётся — ведь тогда уже отказ от выбора сам по себе станет выбором, и выбором отнюдь не Царства. Потому и велит ангел Иоанну не скрывать содержания книги, не запечатывать её: о нынешней духовной ситуации, о духовном смысле нашей эпохи и о её завершении должен знать каждый. Не ради любопытства, а потому, что тут вопрос спасения, Царства и «озера огненного», жизни и смерти.