Мысли вслух на Мк 15:43-47

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.

Сегодня мы читаем в Евангелии об одном из проявлений подлинного человеческого величия. Верность и любовь, которые двигали Иосифом Аримафейским, воистину достойны всяческого прославления и подражания. Когда всякая надежда прекратилась, когда Иисус умер на Кресте и все было кончено — именно в этот момент остались люди, верные Ему.

Пребывать рядом с Распятым Богом не легко. Еще труднее оплакивать Его смерть. Что пережили, о чем думали Иосиф Аримафейский, Никодим, Мария Магдалина в Великую субботу, когда Господь пребывал плотью во гробе? А как Иосиф с решился войти к Пилату просить Тело Христово, презрев и законы о ритуальном осквернении (утром того дня первосвященники не стали входить к язычнику Пилату), презрев и опасность быть обвиненными в соучастии в деле Казненного? Ужас пятницы и субботы они проходят до конца и остаются вместе с Погибшим и Его Матерью. Быть с Богом до конца, куда бы Он ни пошел. И когда Он нисходит в ад, куда люди не могут идти с Ним, они плачут и ждут Его на земле.

И это ожидание не остается тщетным.

Воскресение Марк описывает как событие совершенно неожиданное для всех, включая самих учеников. Идущие к гробнице женщины озабочены лишь одной проблемой: камень, которым обычно закрывали вход, был для них слишком тяжёл, откатить его самим им бы не удалось. Они не ждут уже никаких чудес: ведь их Учитель мёртв, и на смерть Он пошёл добровольно, значит, всё кончено.

На самом же деле события с самого начала развиваются совсем не так, как они ожидали: тот самый камень, о котором они так много думали и который казался им главной проблемой, никаких проблем им не доставил — он уже был отодвинут от входа. Да и всё дальнейшее тоже оказалось совершенно неожиданным, не таким, как можно было ожидать соответственно логике нашего падшего мира. Вместо смерти пришедшие к гробнице женщины находят жизнь, вместо погребальных обрядов, ради которых они пришли, — весть о Воскресении.

Логика Царства всегда была не такой, как логика падшего мира, и с самого начала своего вхождения в мир эта логика Царства сбивала с толку людей, не готовых к встрече с ней — а не готов оказывается никто, даже тот, кто лично слышал о Царстве от Того, Кто его принёс в мир. Отчего, казалось бы, пугаться женщинам, услышав о воскресении их Учителя? О воскресении в последний день они должны были слышать не только от Него, но и от других — вера во всеобщее воскресение была распространена среди верующих евреев если не повсеместно, то, во всяком случае, очень широко. Не верили в него разве что некоторые представители священнической верхушки и «либерально» мыслящие аристократы, но все они были скорее исключением из общего правила.

Можно было бы, конечно, подумать, что женщины просто испугались, как испугались позже апостолы, увидев воскресшего Иисуса, Которого они приняли за призрак, за вышедшую из гробницы тень. Возможно и то, что они испугались, увидев ангела и поняв, кто перед ними — встреча с Божьими вестниками считалась не всегда безопасной. Скорее же всего испугались они потому, что просто не были внутренне готовы к тому, о чём в принципе знали и в реальности чего не сомневались, если говорить о нём «вообще».

В воскресение «вообще» они верили, как и все, но поверить в его реальность здесь и теперь были не готовы. Отсюда и страх, и бегство, и, главное, молчание — невозможно ведь свидетельствовать о том, что ещё не вошло по-настоящему в собственную жизнь, о том, что ещё не осознано и до конца не пережито. Позже придёт и время свидетельства — но не сразу, а после Пятидесятницы, когда Дух Божий поможет свидетелям Воскресения осознать то, свидетелями чего они стали.

Как только это стало возможно, жены мироносицы отправились помазать тело Иисуса специальными ароматами. Когда все прочие ученики спали или находились в смятении, эти женщины пришли ко гробу, чтобы сделать то малое, что было в их силах. Они, не раздумывая, намеревались отдать последние почести телу любимого учителя, не смотря на то, что с ними не было никого, кто бы мог отвалить тяжелый камень от дверей пещеры . Они пошли путем сердца, а не разума. И на этом пути они первыми встретили весть о Воскресении.

Сердца мироносиц были настолько просты и открыты, что они сразу поверили словам ангела, рассказавшего им об Иисусе и показавшего пустую гробницу. Прочим ученикам Господь являлся Сам, некоторым даже позволял осязанием убедиться в том, что это именно Он. Но те, кто узнали о Воскресении первыми, были по настоящему нищими духом, потому что не требовали никаких доказательств и знамений.

Пришедшие ко гробу ужаснулись, увидев отваленный камень и ангела, возвестившего весть о Воскресении. Даже после его слов «не ужасайтесь» они продолжают испытывать страх до такой степени, что поначалу никому ничего не говорят.

Встреча с Высшим всегда потрясает, она вызывает совершенно естественный страх даже у тех, кто не испугался ни возможного гнева правителей, ни враждебности «общественного мнения». Но именно Тот, Кто выше всего естественного, постоянно говорит: «не бойтесь!». Ведь Он принёс радость.

Радость Воскресения, которая остаётся радостной вестью, какой бы непостижимой она ни казалась.

Ангел, которого встречают пришедшие ко гробу Учителя женщины, сообщает им потрясающую весть: «Он воскрес». Так в мир приходит факт, лежащий в основе христианской веры. Хочется подчеркнуть: не идея Богочеловечества, не красота нравственного учения Иисуса, но факт. И христианство — это не богословские построения, а принятие этого факта внутрь своей биографии. Посмотрите, как содержание прочитанного нами стиха этому помогает.

Прежде всего, весть приносит ангел, посланник от Бога, а значит передаваемая им информация имеет сверхъестественный уровень истинности. Начинает он со слов: «Не ужасайтесь». Так Бог начинает практически всякий Свой контакт с человеком, давая понять, что Его всемогущество не будет направлено против человека. «Иисуса ищете Назарянина», — речь идет не об отвлеченной идее, а о совершенно конкретном Человеке, прожившем реальную земную жизнь. «Распятого», — без смерти, точнее, без жертвы, еще точнее, без добровольно принятой казни за мои грехи Иисус не имеет ко мне, к моей биографии никакого отношения. «Он воскрес», — вот центр вести, означающей Христову победу над смертью, всякой смертью, а значит и моей. «Его нет здесь», — Христос не может быть «пойман» никаким местом, могилой в том числе, Он свободен и способен освободить нас. Но все это не просто абстракция, не чисто духовное событие: «Вот место, где Он был положен», — все это происходит во времени и в пространстве, там, где протекает и наша жизнь, способная теперь принять воскресенье Христово.

Интересна первая реакция женщин на услышанную ими весть о Воскресении: страх. Такая реакция была бы понятна и ожидаема, если бы речь шла о врагах Воскресшего. Но в данном случае речь шла о преданных последовательницах, которых, казалось бы, весть о том, что их Учитель жив, должна была бы только обрадовать. А они вместо этого пугаются настолько, что боятся даже сообщить остальным об увиденном и услышанном. В чём же дело? Конечно, всё можно было бы объяснить необычностью и, главное, неожиданностью происходящего. В сущности, никто из учеников Иисуса не ожидал Его воскресения, хотя Сам Он не раз говорил им об этом. Трудно сказать, с чем ассоциировалось в сознании пришедших к гробнице женщин весть о том, что их Учителя больше здесь нет, что Он воскрес. Быть может, им вспомнились какие-нибудь народные легенды о выходящих из гробниц тенях умерших, ведь и апостолы впоследствии, увидев воскресшего Иисуса, в первый момент подумали, что видят призрак, вышедшую из гробницы тень. Но возможно и иное: женщины действительно решили, что настал последний день, тот самый день Суда, предварением которого станет воскресение мёртвых, которые и воскресают, собственно, затем, чтобы предстать перед Богом. Такое представление о всеобщем воскресении в день Суда было в те времена широко распространённым и общепринятым в Синагоге, и пришедшие к гробнице женщины, конечно, не могли о нём не знать. Возможно, они ожидали скорого Суда и для себя, и для всех вообще живущих на земле, а такая перспектива не могла не вызвать священного трепета и, вместе с тем, естественного для падшего человека страха, связанного с собственной греховностью. Конечно, никто из учеников Иисуса тогда ещё не мог знать о том, что воскресение их Учителя — лишь начало процесса, который по земным меркам растянется не на одно тысячелетие. И женщины молчат, боясь заговорить о том, что, как им кажется, ждёт их впереди.

Иногда люди, на протяжении долгого времени остававшиеся незаметными, вдруг оказываются в центре событий. Так вдруг на сцене появляется, к примеру, упомянутый евангелистом Иосиф Аримафейский. О нём почти ничего не известно, кроме того, что он был человеком весьма высокопоставленным. Чем был для него Иисус? Какими были его с Ним отношения? Вероятно, тайный ученик, как и говорят о нём другие евангелисты — но что означало быть Его тайным учеником? Поддержать в ситуации, когда никто из явных учеников ничего не может сделать, использовать своё положение для того, чтобы невозможное стало возможным? Да, конечно, и это тоже. Главное же — готовность.

Быть явным учеником в известном смысле проще. Иисус, конечно, говорит всем ученикам и всем, кто хочет услышать, что бодрствовать нужно всегда, что духовная расслабленность и путь в Царство — вещи несовместимые. Тем, однако, кто постоянно рядом с Ним, в известном смысле проще. Они видят Учителя воочию, для них Он реален абсолютно в каждый момент их жизни. Тайные ученики, вероятно, общались с Ним куда реже, Он для них появлялся и исчезал, причём никогда нельзя было точно сказать, когда Он появится в следующий раз.

Что-то похожее пережили апостолы во время Тайной Вечери, когда поняли, что Иисус собирается на время их оставить. Они не знали, куда Он собрался идти, они не понимали Учителя по-настоящему и не могли представить себе, что им предстояло пережить уже очень скоро, но понимали, что, во всяком случае, сейчас они останутся на какое-то (притом совершенно неопределённое) время одни — не будут видеть Учителя, не будут слышать Его, не будут знать, где Он и что делает, и не будут знать, чего Он потребует от них, когда вернётся.

Это положение очень напоминает положение всякого христианина в наши дни. Мы живём в эпоху наступающего Царства, но когда она завершится, не знает никто, кроме Отца. Мы не можем тут рассчитать никаких сроков даже приблизительно, и нам остаётся лишь жить с осознанием того факта, что в любой день всё может закончиться и Спаситель может вернуться.

К этому дню нельзя приготовиться в том смысле, как мы готовимся к тому или иному событию в нашем мире. События нашего мира мы обычно хоть как-то можем себе представить, можем, по крайней мере, попытаться продумать и рассчитать, что нам может понадобиться (насколько удачным и адекватным окажется расчёт — вопрос другой).

Что же до Царства и до возвращения Мессии, то тут мы ничего не можем ни представить себе, ни рассчитать. Остаётся лишь готовность как внутреннее духовное состояние, предполагающее тот самый духовный тонус, о необходимости которого говорил Иисус и который постоянно приходилось поддерживать Его тайным ученикам — в ожидании неожиданного появления Учителя и с внутренней готовностью сделать то, чего совершенно невозможно представить себе заранее.

В час страданий рядом оказались те, кто обычно не проявлял повышенной активности и не был на виду. Это безмолвные женщины, служившие Христу и апостолам своим имуществом, это Иосиф Аримафейский, долго таивший своё ученичество, но теперь отбросивший осторожность. Иосифу, не испугавшемуся пойти к Пилату просить Тело Казнённого, в этот день также довелось послужить Иисусу своим имуществом — куском ткани и гробницей. В первую же очередь все погребавшие Господа послужили Ему верностью и неожиданной стойкостью.

В решающие моменты, когда вопросы жизни и смерти встают ребром, вера доказывается не теориями, проблемные споры уходят на задний план. Главными же становятся простые дела, наполненные незаметным мужеством и несловесной любовью.

В евангельском рассказе о распятии Спасителя особое впечатление производит описание того торжества, которое переживают все ненавидевшие Иисуса во время Его земной жизни. А тем, кто Его любил, остаётся лишь скорбеть и плакать. Конечно, это кажущееся торжество, оно лишь резче оттеняет то, что произойдёт уже совсем скоро, через три дня, когда всё встанет на свои места. Но эти три дня ещё должны пройти, их надо прожить, а ведь никто даже из ближайших учеников Иисуса не ожидал Воскресения. И дни эти проходили тем тяжелее, что торжество сил зла не было какой-то условностью или инсценировкой; оно было таким же реальным, как и сама смерть Иисуса на кресте. В сущности здесь, у подножия креста, соприкоснулись между собой две реальности, два мира: большой Божий мир и отделившийся от него маленький и ограниченный мирок тех, кто Богу противостоит. Но для тех, кто оказался в этом маленьком мирке, он всегда кажется единственной реальностью. И в этой реальности торжествует именно зло, и торжествует настолько реально, насколько реален сам этот мирок. Физически большой Божий мир и маленький мирок тех, кто Богу противостоит, могут находиться в одном пространстве и в одном времени, принадлежащие к ним могут видеть друг друга и друг с другом говорить. Но духовно это два разных мира, и в день Страшного суда различие между ними, прежде видимое лишь немногим, становится очевидным для каждого: большой Божий мир становится тем Царством, о котором говорит Иисус, а маленький мирок тех, кто Богу противостоит, — внешней тьмой из евангельской притчи. Во внешней тьме торжествует смерть, в Царстве — жизнь. И кажущаяся столь реальной в маленьком мирке победа тьмы оказывается настоящим, полным её поражением в большом Божием мире в день Воскресения. А в каком из этих миров жить, каждый решает для себя сам, так же, как решали те, кто в день смерти Спасителя стоял у подножия креста.

Сегодняшнее чтение, возможно, поможет нам в какой-то степени осмыслить наиболее острый вопрос, стоящий перед человеком: как всемогущий Бог допускает существование страданий, зла, причем страдают всегда самые чистые, невинные люди? Сегодня нам приоткрывается то, как Бог относится ко злу в мире. Мы читаем, как Сам Господь проходит через самую гущу человеческого страдания. Он сходит с небес, чтобы разделить с человеком всю черноту, весь ужас его одиночества и боли. Иисуса оставили Его ученики, Он проходит через издевательства солдат, позорное шествие к месту казни, мучительное распятие на кресте. Чтобы до конца испить всю горечь человеческих мук, Он отказывается пить притупляющее боль вино со смирной. Царь всей земли, Сын Божий «к злодеям причтен». Он не сходит с креста, чтобы пройти через самое страшное — «Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — через тьму богооставленности отпавшего человечества. После этого Он — как каждый из нас — погружается в холод смерти. Завеса в храме, отделявшая Бога от людей, разорвалась: Сын Божий до конца прошел человеческий путь. Немногие оставшиеся ученики хоронят Его, как всякого из смертных.

Таков ответ Бога на существование страданий на земле. Он не просто сочувствует, Он полностью со-страдает нам, страдает с нами и за нас.

Здесь также и наш ответ — христиане, каждый в свою меру участвуя в страданиях Христовых, сострадают миру, участвуя таким образом в искупительной жертве Христа, а через это — и в Его Воскресении.

Марк рисует события после Воскресения Христова очень кратко. Почти все эпизоды из этого рассказа описаны подробнее в других Евангелиях. Марк хочет подчеркнуть самое главное. Итак, ученики скрываются от преследований, охваченные скорбью и отчаянием. Только некоторые женщины, не оставившие Иисуса в час Его смерти, и теперь хотят отдать Ему последний долг и завершить погребение, не оконченное ими из-за субботнего покоя. Именно им, самым верным Его последователям, Ангел возвещает ошеломляющую, страшную и одновременно радостную весть: Он воскрес. Его нет здесь. Но ученики не могут поверить ни Марии Магдалине, которой явился Иисус, ни двум другим ученикам, видевшим Его. Они так поглощены своим горем и отчаянием, что сердце их закрывается для надежды, хотя Иисус неоднократно предсказывал им Свое Воскресение. Наконец, Сам Иисус появляется посреди них и упрекает их за жестокосердие и неверие. Своим появлением Он рассеивает их горе и страх.

Воскресший Спаситель посылает учеников возвестить «всей твари» радостную весть о новой жизни, начавшейся с Его Воскресением. Он говорит, что через веру и крещение человек уже в этой жизни входит в спасение — освобождение от рабства страха, греха, смерти, вечного осуждения. Христос называет чудесные знамения и дары, которыми теперь обладает новое человечество, возрожденное и воскрешенное к жизни в Боге. Власть учеников Христовых над смертью, болезнью, темными силами — свидетельство присутствия посреди них Самого Христа. Он и теперь живет посреди нас и в нас, благословляя проповедь Евангелия Жизни.

В Евангелии от Марка рассказ о Воскресении намного короче, чем в других евангелиях, он укладывается всего лишь в двадцать стихов. И основой рассказа оказывается здесь, как это ни парадоксально, тема неверия или недоверия к свидетельству тех, кто видел Воскресшего ( ст.8, 11, 13). Казалось бы, апостолы могли и должны были быть рады услышать весть о Воскресении, ведь ещё совсем недавно, всего лишь три дня назад, им казалось, что всё уже кончено и ждать больше нечего. Конечно, был здесь и элемент неожиданности и невероятности происходящего. Но было, наверное, и другое: неготовность к принятию столь ожидаемой неожиданности. Именно ожидаемой: ведь большинство верующих евреев евангельской эпохи верило во всеобщее воскресение в последний день и в Страшный суд. К тому же, Своим ученикам Иисус не раз говорил о Своей смерти и о Своём Воскресении, которое должно было за этой смертью последовать. И как раз именно это меньше всего вмещалось в сознание апостолов, оттого и весть о Воскресении оказалась для них неожиданной. И здесь, видимо, сказывается общее свойство падшей человеческой природы: непостоянство. Конечно, в принципе никто из апостолов во всеобщем воскресении и в Страшном суде никогда бы не усомнился. Наверное, в принципе даже воскресение их Учителя не показалось бы им невозможным или невероятным. Но когда это произошло, оказалось, что всё это было как раз именно «вообще» и в «принципе». И вовсе не потому, что вера апостолов была слабее веры их или наших современников. Просто когда между обещанием и его осуществлением проходят века, вера в обещанное становится несколько абстрактной. Она перестаёт быть конкретной реальностью, которой ожидают со дня на день, как ожидали первые христиане обещанного Спасителем Второго Пришествия. Объектом духовного внимания становится не обещанное событие, а само ожидание. Оно становится целью и содержанием религиозной жизни. И тогда нередко оказывается, что, когда обещанное наступает, к его наступлению меньше всего оказываются готовы как раз те, кто дольше и активнее всего к нему готовился. Но когда то, чего так долго ожидали, всё же происходит, каждому приходится как бы заново увидеть и пережить входящую в мир новую реальность, которая кладёт конец всему, что было прежде, в том числе и самому ожиданию. Это — последний рубеж; дальше — Царство.

Интересна первая реакция женщин на услышанную ими весть о Воскресении: страх. Такая реакция была бы понятна и ожидаема, если бы речь шла о врагах Воскресшего. Но в данном случае речь шла о преданных последовательницах, которых, казалось бы, весть о том, что их Учитель жив, должна была бы только обрадовать. А они вместо этого пугаются настолько, что боятся даже сообщить остальным об увиденном и услышанном. В чём же дело? Конечно, всё можно было бы объяснить необычностью и, главное, неожиданностью происходящего. В сущности, никто из учеников Иисуса не ожидал Его воскресения, хотя Сам Он не раз говорил им об этом. Трудно сказать, с чем ассоциировалось в сознании пришедших к гробнице женщин весть о том, что их Учителя больше здесь нет, что Он воскрес. Быть может, им вспомнились какие-нибудь народные легенды о выходящих из гробниц тенях умерших, ведь и апостолы впоследствии, увидев воскресшего Иисуса, в первый момент подумали, что видят призрак, вышедшую из гробницы тень. Но возможно и иное: женщины действительно решили, что настал последний день, тот самый день Суда, предварением которого станет воскресение мёртвых, которые и воскресают, собственно, затем, чтобы предстать перед Богом. Такое представление о всеобщем воскресении в день Суда было в те времена широко распространённым и общепринятым в Синагоге, и пришедшие к гробнице женщины, конечно, не могли о нём не знать. Возможно, они ожидали скорого Суда и для себя, и для всех вообще живущих на земле, а такая перспектива не могла не вызвать священного трепета и, вместе с тем, естественного для падшего человека страха, связанного с собственной греховностью. Конечно, никто из учеников Иисуса тогда ещё не мог знать о том, что воскресение их Учителя — лишь начало процесса, который по земным меркам растянется не на одно тысячелетие. И женщины молчат, боясь заговорить о том, что, как им кажется, ждёт их впереди.