Мысли вслух на Откр 22:5

Присутствие Божие в яхвизме нередко открывалось народу Божию и отдельным его представителям как свет или как сияние. Сияющее облако обозначало место присутствия Божия уже во времена Моисея, который видел его у Хореба, где он впервые встретился с Богом своих отцов. Моисей издали принял это сияние за огонь, но, подойдя ближе, понял, что ошибся: настоящий огонь сжёг бы куст, на который опустилось облако, в мгновение ока. А позже это сияющее облако видели над Скинией, в Святом Святых Иерусалимского Храма, видели покидающим Храм, где Богу уже не осталось места (таким оно открылось в видении Иезекиилю), видели в день Вознесения (именно в таком сияющем облаке исчезает Иисус с глаз поражённых учеников). А в поэме о сотворении мира, в первой главе Книги Бытия, в описании первого дня творения упоминается мир, сотворённый в этот день Богом, весь залитый светом, пронизанный сиянием присутствия Божия. Неудивительно, что тьме в этом сияющем светом Божиим мире места нет: Бог отделяет свет от тьмы, полагая различие между светом и тьмой. А вот впоследствии, когда в мир вторгнется хаос, а Бог противостанет тем силам, которые впустили его в мир, впоследствии, когда творение Божие станет таким или почти таким, каким оно предстанет нам, день и ночь, свет и тьма начинают в мире чередоваться. И так будет до полного его преображения, до того дня, когда качественно изменится сама его природа. Конечно, она не изменится сама собой, это Бог меняет её своим дыханием, тем дыханием Царства, которое ворвалось в мир в день Пятидесятницы. А когда это произойдёт, мир снова оказывается пронизан светом присутствия Божия, как в первый день. Так мир становится Царством: ведь царство Божие — это не мир, где Бог скрывается за завесой природы, а мир, где Его видно отовсюду, видно ясно и отчётливо. А сияние — лишь следствие этой близости. Без него нет Царства, так же, как нет его и без дыхания Божия, пронизывающего Царство до самых пределов. Ведь именно оно дарит Царству и свет, и жизнь. За его пределами — лишь то, что Спаситель называет внешней тьмой.

Небесный Иерусалим показан апостолу в видении достаточно подробно. И в основании его архитектурных размеров лежит число двенадцать — число, разумеется, символическое, связанное как с полнотой народа Божьего, состоящего из двенадцати племён, так и с полнотой мессианской общины, состоящей из двенадцати апостолов.

Полнота Церкви показана Иоанну как единство полноты народа Божьего и полноты выросшей из него мессианской апостольской общины. В том, что небесный Иерусалим является образом небесной Церкви, сомневаться не приходится: он назван «невестой Агнца», а так в новозаветных книгах называют именно Церковь Христову. Упомянутые в книге драгоценные камни, которыми украшено основание города, — те же священные камни, которые использовались для украшения Скинии: весь город, таким образом, открывается апостолу как одно большое святилище.

Упомянутая в книге река живой воды напоминает видение Иезекииля, который видит эту реку текущей из-под фундамента Храма; в видении Иоанна она течёт по городу, освящая его и оживотворяя. Деревья по берегам реки — те же, что и в видении Иезекииля. Никакой нечистоты, «ничего проклятого», в городе нет: Царство и пребывание в нём несовместимо ни с каким злом и ни с каким грехом.

Но очищение и преображение возможно для каждого, кто этого хочет, и вне Царства остаются лишь те, кто «предан мерзости и лжи», кто выбрал их и не хочет с ними расстаться. Что же до Храма, до святилища, то в Царстве нет святилища в земном смысле, оно там не нужно. Святилище Царства — тот самый Престол славы, который некоторые видели в Храме во время богослужения как бы издали и сквозь преграду. Теперь преграды нет, и Престол славы как духовный центр Царства открыт каждому. Так — в виде Престола — открывается жителям Царства та точка в творении, где Божья воля встречается с сотворённым Богом миром, определяя его бытие.

Она, эта точка, является духовным центром не только Царства, но и всего мироздания. А Царём Божьего Царства становится воскресший из мёртвых Мессия — теперь, наконец, уже не скрываясь, а явно для каждого. И свет небесного Иерусалима — не физический свет непреображённого мира, а свет Божьего присутствия, тот самый, которым мир был пронизан в первый день творения. Мир вновь обретает полноту бытия и преображается дыханием Царства, ставшего центром и смыслом его существования.