Мысли вслух на Лк 24:35-38

Хочется посмотреть на описываемое Лукой появление Иисуса глазами присутствующего рядом человека. Мы видим компанию людей, собравшихся вечером для общения, объединенных именем своего Учителя. Двое из них, только что пришедшие из Эммауса, с увлечением и жаром, вероятно, рассказывают друзьям о Господе, встреченном ими на пути. Какое чудо — увидеть Его и получить подтверждение важности и необходимости совершения Евхаристии, в которой узнается, присутствует Сам Господь. И вот, увлеченные рассказом и вниманием ему, люди видят появившегося Христа. Все смолкает и звучат слова: «Мир вам». Сердца наполняются смятением и испугом, неверием происходящему: ведь Он же не через дверь зашел! Но Иисус, отметая все внешнее, сразу же предлагает им посмотреть вглубь — в глубину своего сердца. И найти там место для Его мира.

Реакция апостолов на появление среди них воскресшего Иисуса вполне объяснима, если допустить, что о Царстве и о его жизни они тогда ещё знали больше понаслышке, чем по собственному опыту. По-другому и не могло быть: ведь опыт жизни Царства начал им открываться в день Пятидесятницы, который был для них впереди. Пока же они оставались ещё вполне жителями мира сего, зная о смерти и о посмертии столько же, сколько знал тогда о них всякий их современник.

Люди же в те времена посмертие связывали с миром теней, с царством мёртвых, куда попадают все и где не приходится говорить ни о каком воздаянии. Были, правда, и другие варианты — у египтян, например, или у греков, которые учили и о разных состояниях посмертного бытия, и о посмертном воздаянии, — но они были распространены не слишком широко, обычно не выходя за пределы той культурно-религиозной традиции, внутри которой сформировались.

У евреев же никакого развитого учения о посмертии не было, яхвистские о нём представления не отличались от представлений большинства других народов. Так что же могли подумать ученики, увидев перед собой живого Учителя? Первой их мыслью было: это призрак, тень, вышедшая из гробницы (соответствующее греческое слово тут может означать и «дыхание», и «дух» в смысле Духа Божьего, но и «духа» в смысле тени, призрака или привидения тоже).

В шеоле (так по-еврейски называется царство мёртвых) ведь и не могло быть ничего, кроме теней, призраков, духов. Шеол — место не просто смерти, это место непрекращающегося умирания, которое никак не может закончиться. Библейское представление о душе видит в ней поток жизни, который может быть более или менее насыщенным в зависимости от того, сколько в жизни человека Бога, Его присутствия, Его дыхания. Поток этот может быть предельно полным — такова жизнь Царства, а может едва струиться, почти иссякнув — таково существование теней в шеоле.

В Царстве жизнь переливается через край, как вино из чаши во время шаббата, в шеоле же человек лихорадочно пытается удержать её жалкие остатки, которые ему удалось унести с собой из мира живых. В падшем мире до прихода Христа шеол и был единственно реальным посмертием — о воскресении говорили, его ждали, в него верили, но никто не знал по-настоящему, каким оно будет. Вот и воскресшего Спасителя принимают за вышедшую из гробницы тень — с тем, чтобы очень скоро убедиться, что на самом деле Он куда живее любого, считающего себя живым.

Сегодняшнее чтение вновь заставляет нас задуматься о том, как воспринимает падший человек реальность Царства. Первой мыслью апостолов, когда они увидели стоявшего посреди них воскресшего Учителя, была мысль о том, что перед ними призрак, вышедшая из гробницы тень (ст. 37). Казалось бы, для учеников, не ожидавших увидеть Иисуса воскресшим, такая реакция была вполне естественной. Но, с другой стороны, перепутать призрачную, едва заметную тень умершего с воскресшим, полным жизни человеком всё же довольно сложно. Такое было бы возможно лишь в том случае, если бы ученики просто не сумели как следует разглядеть Иисуса.

Судя по тому, что Ему пришлось специально дать им ощупать Себя (ст. 39–40), так оно и было. По-видимому, осязание стало для учеников решающим аргументом, а вот зрение, судя по всему, их подвело. Между тем, очевидно, что, если тело воскресшего Иисуса было достаточно плотным, чтобы его ощупать, то принять его за призрак можно было лишь в том случае, если бы апостолы просто не сумели его как следует различить. Ситуация несколько напоминает встречу учеников с Воскресшим по пути в Эммаус: ведь и там апостолы не узнали Иисуса, даже беседуя с Ним. Видимо, человеку, пребывающему в ещё не преображённом мире и не располагающему ещё развитым духовным зрением, оказывается очень непросто рассмотреть людей или предметы, чья природа уже полностью преображена. Если человек и видит их обычным физическим зрением, то, вероятно, достаточно смутно и нечётко, так, что они действительно напоминают прозрачные или полупрозрачные тени.

Между тем, на деле преображённая природа меньше всего похожа на бесплотную тень. Более того, она прекрасно взаимодействует с природой нашего мира. Примером тому служит съеденная воскресшим Иисусом вполне земная, никак ещё не одухотворённая пища (ст. 41–43). По-видимому, в данном случае мы имеем дело с конкретным проявлением универсальных законов Царства: оно не разрушает и не исключает нашу, ещё не преображённую, природу, а включает её в себя, предварительно преобразив. И здесь, как видно, в масштабах одной небольшой комнаты произошло то, что при возвращении Спасителя произойдёт в масштабах мироздания: мир преобразится, став частью Царства. И тогда завершится эпоха, в которую нам довелось жить.

Первое, что приносит Иисус – это мир. Блаженный Августин писал, что наше сердце мятётся, «пока не успокоится в Тебе». Глубокий мир в сердце – признак действительного Божия посещения. Совершенный мир – это очень высокое состояние; именно такой мир «творят», приносят с собой евангельские миротворцы, и это состояние мира помыслов, сердца, даже тела – настолько драгоценно и так сродно Богу, что те, кто несут этот мир от Него, будут наречены сынами Божьими. На библейском языке «сын» означает причастник чего-либо, тот, кто является носителем какого-либо качества или свойства (например, прозвище братьев Зеведеевых – «сыны громовы»), или же тот, чьё появление связывается с определённым событием в жизни человека, с рождением или смертью, победой или поражением («сын утешения», «сын моей скорби»). Сыны Божьи – это люди, в такой степени приобщившиеся божественному миру, что они могут нести его другим, передавать окружающим мирное состояние своего сердца, в котором воцарился Бог. Такое миротворчество – признак праведности. Оно само по себе есть уже действие. Не случайно прп. Серафим Саровский считал мир в сердце самым явным признаком вселения в него Святого Духа и говорил: «Стяжи мир, и вокруг тебя спасутся тысячи». Мир от Бога необходим нашему миру, раздираемому конфликтами и войнами, главная и первая из которых – война в наших мыслях и чувствах.

Благовестие Иисуса – это прежде всего мир. Поэтому первыми словами, сказанными Господом Своим ученикам по Воскресении, стало приветствие: «мир вам». Апостолы в страхе и трепете, как и всегда, когда они присутствуют при совершении чуда (укрощение бури, напр. – тогда они тоже решили, что видят призрак). Но Господь даёт нам «духа не боязни, но силы и любви и целомудрия» (2 Тим 1:7). Сила Духа Святого растёт из глубокого мира внутри. Она – результат примирения человека с Богом, совершённого на Кресте, о чём извещает Дух всякого верующего. Господь примирил нас с собою (2 Кор 5:18), и, одержав победу над адом и смертью, возвещает об этой победе Своим ученикам. Всю дальнейшую апостольскую проповедь можно свести к призыву: «примиритесь с Богом» (2 Кор. 5:20), т.е. примите мир и прощение грехов, даруемое Господом.

«Это Я Сам». Как бы хотел каждый из нас услышать в своей жизни это слово Христа – услышать, как слово, непосредственно обращённое ко мне. «Господи, дай мне найти Тебя, найти по-настоящему, так, чтобы моя жизнь действительно изменилась и стала свидетельством о Тебе». Но вот мы вроде бы ищем, стучим, а полновесный ответ не приходит. Нет ощущения, что мы действительно дышим воздухом вечности, что мы познали Его (Ин 17:3), что «ходим с Ним», как Его ученики и друзья. Были проблески, моменты благодати, может быть, даже яркое обращение, но так и не преобразилась наша жизнь…

Да, обновляющая и преображающая душу встреча с Богом – такое же «невозможное» чудо, как Воскресение Иисуса для апостолов. И это чудо стало реальностью. Более того, Господь обещает, что для тех, кто уверует «по слову их» (Ин 17:20), встреча со Христом также станет реальностью через Духа Святого, которого Он пошлёт всем ищущим Его. «Отец ваш Небесный даст Духа Святого просящим у Него» (Лк. 11:13); эта просьба просто не может остаться неуслышанной. Молитва взыскания Его – единственное и самое глубокое моление, исходящее из глубин нашей души. Такая молитва уже с самого начала вдохновлена Духом Святым, таинственно Им направляется, Им же и исполняется! Но, увы, часто наши глубины недоступны для нас самих, завалены мусором и обломками, всякими ненужными мыслями, обидами, суетой и застарелыми ранами. Нужно расчистить завалы, обрести внутри себя эту молитву – увидеть, о чём тайно просит душа день и ночь. Это и есть труд покаяния. Для этого подвижники уходили в леса и пустыни, чтобы всецело посвятить себя поиску «сокровища, скрытого на поле»; в этом смысл и значение церковного, особенно Великого Поста. Но это труд и всей жизни. Пусть каждый из нас узрит свет Воскресения. …Два раза пришлось пережить ученикам расставание со Христом. Первый раз, когда Он умер на кресте, а второй – когда вознёсся на небо. Первая разлука была величайшей трагедией, вторая же – величайшей радостью (Лк 24:52), потому что ученики знали, что не остались в одиночестве. Они чувствовали присутствие Христа в своей жизни, Его постоянное участие; знали – Господь и Учитель не оставил их. Они ждали исполнения «обещанного от Отца» – прихода «другого Утешителя» (Ин 14:16), облечения силою свыше для свидетельства. Дух Святой – Тот, Кто несёт присутствие Христа в нашу жизнь, являет нам реальность Его искупительного подвига и свидетельствует в нашем сердце, что мы – дети Божии (Рим 8:16). Он открывает нам подлинный смысл Священного Писания (ср. Лк 24:45) и даёт понять, что тот же Христос, с Которым мы встречаемся на страницах Евангелия, действует и в нашей жизни. В Духе Святом мы найдём Христа и обретём силу следовать за Ним. Будем молиться, молиться друг о друге, чтобы свет Воскресения просветил и очистил нас, проник любовью в самые отдалённые и израненные уголки души. Чтобы и нам, как первым апостолам, встретить Воскресшего. Чтобы наконец, после долгой ночи, начал рассветать день и взошла утренняя звезда в сердцах наших (2 Пет 1:19).

Для многих сегодня вопрос о воскресении отходит на второй план, а на первый план выходит вопрос о посмертии, о бессмертии души, о загробных наградах и наказаниях, о рае и об аде. Между тем, обо всём этом в Библии если и говорится, то очень мало. Очевидно, библейских авторов волновало не то, что часто волнует сегодня нас, а что-то совсем другое, что они называли воскресением из мёртвых.

На первый взгляд может показаться, что разница непринципиальна: в конечном счёте, речь всё равно идёт о жизни после смерти, а детали не так уж важны. На самом же деле разница между бессмертием души и воскресением очень велика. Что такое бессмертие души? О какой жизни, о каком посмертии можно было бы в этом случае говорить?

С библейской точки зрения, посмертие, ожидающее человека, оказывается довольно мрачным: речь идёт не о полноценной жизни, а о жалком её подобии, которое едва ли может кого-нибудь удовлетворить. О полном исчезновении человека после смерти речи нет, но и жизнью то, что ждёт его после смерти, можно назвать с большой натяжкой. От человека остаётся всего лишь тень, он утрачивает чувства, мысли, почти теряет память о собственной жизни и о мире живых, тень, в которой едва теплится остаток сознания.

Не случайно, когда апостолы увидели воскресшего Иисуса, они подумали, что перед ними вышедшая из гробницы тень Учителя: никакого другого посмертия никто из них не ожидал, а встреча с тенью, пусть даже с тенью близкого человека, не могла принести живым ничего хорошего. Ни о благом посмертии, ни о посмертном воздаянии, подобном тому, о котором упоминают египетские или греческие мифы, Библия ничего нам не говорит.

Зато она говорит о воскресении, и образ воскресшего Иисуса вполне наглядно демонстрирует нам разницу между посмертием и воскресением. Воскресение — не сохранение жалких остатков жизни после смерти тела, а возвращение к жизни во всей её полноте, в такой полноте, которая требует преображения самой человеческой природы.

Такова преображённая человечность воскресшего Иисуса: Он, с одной стороны, может пройти сквозь запертую дверь, которая для Него уже не преграда, а с другой — в состоянии есть ту же обычную земную пищу, которую ест любой из нас. Он — не тень, Он специально даёт ученикам ощупать Себя, чтобы они в этом убедились. Он — человек из плоти и крови, хотя эта плоть и эта кровь живёт по иным законам по сравнению с теми, по которым живём мы.

И Он даёт возможность апостолам понять, что Он не просто вернулся к жизни, а победил, преодолел смерть, которая больше не имеет над ним власти. Так же, как не властна она и над жизнью Царства, которое Он принёс в мир и которое предлагает каждому из нас.

Евангелие от Луки заканчивается кратким описанием (или, скорее, кратким упоминанием) Вознесения. Логика евангелиста понятна: он хотел описать полностью весь сорокадневный период пребывания воскресшего Иисуса со Своими учениками вплоть до его, этого периода, завершения.

Но это, так сказать, логика чисто фактографическая, событийная. Есть в евангелии и другая логика, связанная с духовным смыслом происходящих событий. Не случайно, говоря о встречах с Воскресшим, евангелист так подробно описывает то, что произошло по дороге в Эммаус, когда апостолы, идя по дороге и беседуя с Учителем, Его не узнавали, а позже, во время хлебопреломления, узнав Иисуса, тут же потеряли Его из виду. В день Вознесения Он тоже исчезает из виду Своих учеников. Очевидно, Вознесением начинается некий новый этап становления на земле того Царства, которое Спаситель принёс в мир.

То, что Царство это вмещает в себя мир целиком, вместе с его физической природой, стало ясно ещё раньше, тогда, когда Иисус дал Своим ученикам убедиться в том, что Он не призрак, не вышедшая из гробницы тень, а реальный живой Человек. Конечно, Его человеческая природа после воскресения изменилась, иначе вряд ли были бы возможны явления вроде тех, которые пришлось наблюдать апостолам по дороге в Эммаус. Но в известном смысле она всё же осталась именно природой, хотя и преображённой: будь оно иначе, Ему вряд ли удалось бы отведать после воскресения земной пищи. Иисус после воскресения не превращается в ангела, в бесплотного духа, утратившего всякую связь с природным миром.

Он остаётся Человеком, но Его человеческая природа меняет своё качество. То же самое в конце концов должно произойти и с миром, и с каждым из нас, если мы пройдём путь в Царство до конца. Преображаясь, мир не теряет ничего, кроме того зла, в плену которого оказался. И мы, преображаясь, не теряем ничего, кроме того греха, который мешает нам жить полнотой жизни Царства. Но для того, чтобы Царство вошло в мир, его Царь должен быть на Своём месте.

Не у той границы, которая разделяет Царство и падший мир и где Его может увидеть даже человек, с Царством ещё не соприкоснувшийся, а в самой глубине Царства, в его центре, на том престоле, где видели Его христиане, обладающие хорошим духовным зрением. Тем, кто не в состоянии заглянуть в глубину Царства, может показаться, что Царь ушёл, исчез, растворился в том сияющем облаке Божьего присутствия, которым обычно сопровождается богоявление. На самом же деле Он просто отправился туда, где должен быть царь, когда начинаются судьбоносные для его царства события. А значит, события начнутся. Уже очень скоро.

С точки зрения обычной, земной истории Вознесение представляется событием парадоксальным. Драма крестной смерти и воскресения Спасителя, кажется, закончилась, и закончилась не просто благополучно, а грандиозно и величественно, полным и абсолютным торжеством Того, Кого Его ученики уже не ожидали встретить живым. И вот теперь Он опять уходит — куда? Зачем? Уходит, так и не «восстановив царства Израилю», вроде бы, так и не доделав того дела, которое, казалось бы, только теперь и довести бы до конца… Но так выглядит ситуация при взгляде из нашего, ещё не преображённого, мира. А вот с точки зрения истории Царства, входящего в мир, всё, наоборот, логично и закономерно. Ведь теперь, после воскресения Того, Кто принёс Царство в мир, оно должно в этом мире раскрываться и распространяться, преображая его. Прежде, во всё время Своего земного служения и сразу после воскресения, Иисус нёс всю полноту Царства в Себе, и вся она была ограничена местом Его присутствия. Теперь же настало время Царству вместить в себя весь мир, уже не ограничиваясь прежними пределами. И оно начинает расти, расти и расширяться на глазах у изумлённых учеников, которые видят лишь, как их Учитель исчезает в сияющем облаке присутствия Божия. В облаке, скрывающем за своим сиянием границу Царства. А ученики остаются — пока, до дня Пятидесятницы — вне, в ещё не преображённом мире. С тем, чтобы потом, в день, когда дыхание Божие ворвётся в мир, отдаться ему и отправиться вслед за Ним.

Третий и последний рассказ Луки о встрече учеников с воскресшим Иисусом открывает перед нами реальность, которая вряд ли достижима в нашей земной жизни. Мы можем соприкасаться с тайной Воскресения своей верой, как женщины, пришедшие с ароматами на Его гробницу, мы можем встретить Его, когда наше сердце «горит» при чтении Писания, и узнать Его живое присутствие в преломлении хлеба, но видеть Его лицом к лицу, ощущать Его прикосновение, видеть отпечатки Его зубов на медовом соте — все это выходит за пределы человеческого опыта после Вознесения. И тем не менее, это фундаментальный опыт всех учеников Иисуса, Его Церкви — знать о том, что Он воистину воскрес. Это знание, этот опыт хранится в Писании, в памяти Церкви и он выполняет в мире свою миссию — доказывать Воскресение — не логически, не рационально, но на каком-то другом уровне. Он жив, а значит, вся последующая история (описанная в книге Деяний и продолжающаяся до наших дней) — имеет смысл.

Первоначально, когда Воскресший являлся апостолам, они Его не узнавали, и не только из-за того, что Он изменился. Чтобы узнать Его, необходимо настроить сердце, как в хаосе предметов тренированный глаз умеет сразу найти необходимую вещь. Христос научил апостолов узнавать Свой голос, поэтому после нескольких дней смятения они смогли вернуться к общению с Ним. Но даже у учеников временное отпадение от Христа привело к тому, что Он оказался неузнанным ими.

Теперь, после Его видимого ухода из мира, и нам не всегда удаётся распознать Его присутствие. Но и сегодня по вере мы способны настроиться на общение со Христом. Ведь Он, обещавший быть с нами до скончания века, по-прежнему рядом. Это Он сопровождает нас по земным дорогам и раскрывает ускользающий из-за нашей духовной несобранности смысл Писания.

И, конечно же, мы и сегодня, подобно апостолам, можем узнать Его в преломлении хлеба, когда Он не только открывается, но и соединяется с нами.

Священное Писание — это очень большая книга. Ее можно читать очень по-разному. Люди ищут и находят в ней сведения об истории и культуре, захватывающие истории и мудрые мысли. Но для христиан это книга боговдохновенная, это Слово Божие. Как получается, что одна и та же книга для одних — одно, а для других — другое? Конечно, дело в вере, то есть в том, с чем мы подходим к чтению. Для того, чтобы Писание открыло для нас свою весть, нужно чтобы мы заранее верили, что весть там присутствует. Но кроме того, нужно, чтобы кто-то показал нам, как извлекать эту весть из очень большого текста, и если мы научаемся такому взгляду, то всё Писание из странного собрания разнородных книг становится цельной, единой вестью о Божием замысле и промысле.

И вот мы читаем, как ученикам, идущим в Эммаус, является неузнанный ими Господь и Сам обучает их тому, как надо понимать Писание. И оказывается, что всё оно свидетельствует о Нем, потому что с самого начала и до самого конца оно говорит о Божией любви к Творению, к людям, о той любви, которая в определенный момент является людям как Сын Божий — Сын Человеческий, совершающий искупление человеческих грехов Своей смертью и воскресением.

К нам тоже в какой-то момент жизни Бог посылает кого-то, кто открывает нам глаза на Книгу Жизни, как это случилось с эфиопским евнухом на дороге в Газу (Деян. 8:26-40). Как нам понять, что это не обман, а истина? Вот свидетельство учеников: «Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?» (Лк. 24:32).

Если в предыдущем рассказе женщины так и не повстречали воскресшего Иисуса, одной лишь верой Его слову став причастными Евангелию Воскресения, то теперь для нас описывается настоящая встреча — ведь не узнанный путниками Христос остается Самим Собой, и они действительно разделили с Ним беседу и трапезу, хотя и узнали Его в самый последний момент. Если раньше Иисус учил толпы народа и открыто спорил с книжниками и фарисеями, то после Воскресения Его могут увидеть и узнать только те, кто сам хочет этого всем сердцем. И происходит это узнавание именно в сердце — «не горело ли в нас сердце наше?». Этот опыт двух учеников открыт для всех, кто не может смириться с гибелью надежды — на самом деле, это опыт Церкви, когда «двое или трое собраны», чтобы встретить Христа в Писании (ведь там все написано о Нем) и узнать Его присутствие за трапезой Царства.

В сегодняшнем рассказе евангелиста Луки о явлении Воскресшего Христа Луке и Клеопе на пути в Эммаус обращают на себя внимание несколько тесно связанных с нашей жизнью моментов. Во-первых, это основная мысль слов Господа о том, что так «надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою». Он говорит Луке и Клеопе, что Распятие и Воскресение не просто трагическая случайность, когда в результате человеческой злобы погиб Христос. Это — как настойчиво подчеркивают авторы богослужебных текстов — добровольное явление Божьей любви, жертва, принесенная Им ради нашего спасения.

Во-вторых, замечательные слова учеников: «Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге...». Мы часто недоумеваем, почему мы так плохо слышим Бога, почему мы не узнаем Его присутствия. Вот это горение человеческого сердца, когда оно соприкасается с истиной — величайший дар Творца нам, дар узнавания времени посещения. Лука и Клеопа были первыми и дали нам важнейший пример. Теперь, после их свидетельства, мы знаем, что так бывает, когда мы переживаем встречу с Воскресшим.

И, наконец, в-третьих, тот факт, что окончательное, ясное и полное узнавание происходит в преломлении хлеба. Толкователи расходятся в объяснении этих слов Евангелия. Быть может, говорят одни, Господь преломил хлеб характерным жестом, который Лука и Клеопа могли видеть раньше. Другие полагают, что в момент преломления хлеба ученики увидели раны от гвоздей на руках Воскресшего Христа. Третьи думают, что Господь, давая им хлеб, сказал: «Это Тело Мое». Четвертые считают, что это — тайна, которую невозможно объяснить рационально. Одно не подлежит перетолкованию: несомненная и полная встреча с Воскресшим Христом происходит в Преломлении Хлеба, то есть — в Евхаристии. И это так не только для Луки и Клеопы, но для всех любящих Иисуса с того дня до скончания века.

Интересно: почему апостолы, идущие дорогой в Эммаус, не узнают своего Учителя? Конечно, они не ожидали Воскресения, им казалось, что всё кончено, и Тому, Кого они считали незнакомцем, они с горечью рассказывали обо всём, «что было в эти дни в Иерусалиме». Но как можно не узнать Того, с Кем провёл рядом несколько лет, общаясь ежедневно? Изменившаяся человечность, нелегко воспринимаемая глазами и чувствами падшего человека? Наверное, да, ведь Царство непреображённому зрению открывается с трудом и лишь отчасти. Но ведь в момент хлебопреломления они видят Его совершенно ясно! Что же произошло? Богослов, наверное, сумел бы выстроить на одном этом факте целую сакраментологию. Но дело, быть может, тут и проще, и сложнее: ученики просто приобщились к Царству, вошли в него и оказались прямо в его центре, там, где Он, их Учитель. А из Царства Царство видно хорошо, и апостолы, конечно, сразу же без проблем разглядели Иисуса. А вот как и почему оказывается, что Царство то открывается ученикам, то снова от них закрывается, остаётся лишь догадываться. Ясно одно: теперь оно действительно рядом, рядом настолько, что перейти его границу можно, даже не заметив этого. Но, с другой стороны, можно, оказывается, перейти границу Царства, не заметив не только границы, но и самого Царства! Можно пройти сквозь него, ничего не увидев и не ощутив, не заметив даже Того, Кого, пока Он принадлежал ещё по своей человеческой природе к непреображённой части мироздания, не заметить было невозможно. По-видимому, нужно отношение, актуализирующееся здесь и теперь, связь, подобная той, которая объединяет собравшихся вокруг преломляемого хлеба, чтобы пережить реальность Царства. А оно, оказывается, бесконечно велико: стоило апостолам лишь узнать Иисуса, оказаться в одном с Ним духовном измерении, как Он тут же исчезает из виду, растворившись в бесконечной дали: ведь Он в центре Своего царства, а апостолам, как видно, до центра ещё очень далеко… И всё же встреча состоялась. Это главное. Остальное приложится, ведь впереди — целая жизнь. Жизнь, которую предстоит прожить в Царстве.

Сегодняшнее чтение подробно излагает встречу учеников с воскресшим Иисусом по дороге в Эммаус (ст. 13–35). Этому изложению предшествует упоминание о пустой гробнице, обнаруженной женщинами, а также о встрече их с ангелами, о которой они сообщили апостолам (ст. 1–12). Казалось бы, рассказ женщин должен был подготовить учеников к мысли о возможности увидеть Учителя воскресшим, тем более, что и Пётр, побывавший в гробнице, убедился, что она пуста, тем самым подтвердив их рассказ, которому апостолы вначале не поверили (ст. 11–12). И всё же шедшие по дороге в Эммаус ученики не узнают Иисуса, идущего рядом с ними (ст. 15–16). И лишь за трапезой, в момент, когда Он разломил хлеб и прочёл соответствующую иудейскую молитву, читающуюся во время хлебопреломления, апостолы узнали Его (ст. 30–31).

Ситуация, на первый взгляд, довольно странная: вначале ученики видят Иисуса совершенно явственно, но не могут понять, что это Он, а затем, узнав Его, почему-то вдруг теряют Учителя из виду. Между тем, здесь перед нами, возможно, описание реальности Царства, как она открывается человеку, пребывающему на границе между ним и ещё не преображённым миром. После пришествия Христа Царство уже не отделено от нас преградой, как это было раньше, и теперь каждый, живущий духовной жизнью, может иногда видеть пребывающих в Царстве, как апостолы видели воскресшего Иисуса.

Но увидеть и узнать — не одно и то же. Для узнавания необходимо не просто увидеть Царство извне, нужно войти в него, и с апостолами это происходит в момент хлебопреломления: так же, как когда-то на Тайной Вечери, они оказываются в Царстве, и тогда узнают Иисуса, преломляющего и благословляющего хлеб. Если бы они смогли удержать открывшуюся им полноту Царства, они, быть может, не потеряли бы из виду Учителя; но они ведь и до воскресения нередко видели Его не духовным, а одним лишь физическим зрением. Так и теперь: духовное зрение, столь необходимое для жизни в Царстве, прорезалось у них лишь на мгновение и вновь погасло, и тогда, продолжая пребывать в Царстве физически, они оказались в нём как бы слепыми: доступным для их восприятия осталось лишь то, в чём оставалось ещё непреображённое естество.

Если бы в Иисусе оставалась ещё прежняя, непреображённая человечность, они, возможно, не потеряли бы Его из виду. Но после воскресения её в Иисусе уже не было, и потому ученики уже не могли больше Его видеть. Казалось бы, после воскресения Иисуса всё в жизни апостолов должно было измениться. Но, чтобы такие изменения произошли, мало было одних лишь встреч с Воскресшим, апостолам нужно было ещё перемениться самим, а для этого требовалось время и особое действие духа Божия, которое было ещё впереди.

Читая евангельские рассказы о встречах и общении учеников с воскресшим Учителем, многие задумываются над тем, почему, узнав Его в момент преломления хлеба, апостолы тут же теряют Спасителя из виду. Казалось бы, только что, идя по дороге, они видели Его совершенно ясно, Он был рядом, и вот Его уже нет, и неизвестно, как и куда Он исчез. Между тем, близость Царства, входящего в мир, может многое тут объяснить.

Иисус ведь ещё до Своей смерти и Своего воскресения говорил о том, что Царство приблизилось, что оно теперь рядом, что оно уже входит в мир. И после Своего воскресения Он снова подтверждает эту мысль. Но теперь ситуация изменилась: после воскресения Иисус уже принадлежит Царству полностью, а в этом мире присутствует постольку, поскольку Царство в него вошло. Он уже не переходит границ Царства, не касается падшего мира — не физической природы как таковой, а той её части, которая с Царством ещё не соприкоснулась. А апостолы между тем ещё принадлежат именно падшему миру, притом принадлежат всецело — для них ситуация изменится только после Пятидесятницы, когда они соприкоснутся с Царством, почувствуют его дыхание, войдут в него.

Тогда они и научатся видеть Царство таким, какое оно есть, воспринимать его бесконечную глубину, в которой нет расстояний и где Христа поэтому встретить легко и просто — достаточно лишь позвать Его. Пока же, до Пятидесятницы, ученики видят лишь, так сказать, окраину Царства, ту его границу, которой оно соприкасается с непреображённым ещё миром. Сама граница прозрачна, её легко не заметить. И воскресший Спаситель, находящийся по другую её сторону, кажется, идёт по той же дороге, что и апостолы. Он и правда идёт по той же дороге, но Его часть дороги пролегает по ту сторону границы, разделяющей Царство и падший мир.

Ученики, разумеется, никакой границы не замечают: они уверены, что таинственный Незнакомец — обитатель их мира, а не житель Царства. И пока Он находится так же близко к границе со Своей стороны, как Его ученики — со своей, апостолы ничего не замечают. Но вот наступает момент хлебопреломления, и Иисус оказывается там, где Он в этот момент только и может быть: в центре Своего Царства, как положено Царю. От границы Царства Он уходит в его глубину.

И, естественно, становится невидимым для апостолов: ведь так далеко вглубь Царства они пока ещё заглянуть не могут. Им кажется, что Учитель исчез как раз в тот момент, когда они наконец догадались, Кто перед ними. На самом деле Иисус, конечно, никуда не исчезал: будь апостолы в состоянии видеть Царство таким, какое оно есть, они бы увидели там своего Учителя во славе. Но их время ещё не пришло. Пятидесятница была ещё впереди. А пока апостолам оставалось лишь удивляться и гадать, отчего это их Учитель так неожиданно появляется и так же неожиданно исчезает из виду.

Весть о Воскресении Иисуса составляет сердцевину апостольской проповеди, центр христианства. Сегодня евангелист показывает, какой невместимой, ошеломляющей она была для первых учеников. Лука описывает их сомнения и колебания для того, чтобы отразить опыт своей общины (местной церкви), но его рассказ вполне может относиться и к нам. Мы ведь тоже не раз слышали о Воскресении, не раз читали о нем в Евангелии, слышали на проповеди в церкви, сами рассказывали другим. Но, как двум Эммаусским путникам, нам очень трудно поверить в Воскресение, пока Сам Господь незаметно для нас не расширит наши сердца, не откроет для нас Своим Духом Писание, свидетельствующее о Его Воскресении. Воскресение — не абстрактная богословская концепция. Вера в него основана на личной встрече с Воскресшим — как встретили Его мироносицы, как узнали Его в преломлении хлеба двое учеников, как Он предстал перед всеми апостолами. Но она также основывается и на нашей встрече — пусть мы еще не узнали, Кто говорил с нами на дороге нашей жизни — но горение сердца и радость о Воскресшем Господе уже свидетельствует о том, что мы становимся причастниками Его славы.