Мысли вслух на Лк 2:41-51

Когда мы говорим об Иисусе Христе как о богочеловеке, мы нередко подразумеваем под этим нечто абстрактно-богословское. Что-такое, о чём говорили на Вселенских соборах, толкуя о двух природах или о двух волях во Христе. Между тем перед нами живая Личность, реальный Человек, который смотрит на мир так, как смотрит на него всякий человек.

Бог есть Бог, Он всегда равен Себе, Он всегда осознает и знает всё в полноте собственного существования. Знает Он и то, что говорили, скажут или могли бы сказать о Нём все богословы всех времён, народов и конфессий. Для Иисуса не могло быть ничего нового в том, что Он слышал от тех, с кем общался в Иерусалиме во время того знаменательного Песаха.

Он, оставаясь Человеком, был там, где избрал Себе место Его Отец — и полнота Отца была в Нём, потому, что полнота Отца явлена в Нём как в Сыне. По-человечески же Он вполне Человек — и общается с другими, как общаются люди между собой. Он может узнать о собеседнике всё, но узнаёт ровно столько, сколько Отец хочет Ему открыть. Он един с Отцом и может узнать всё обо всех и обо всём, может сделать это Божье знание также и Своим человеческим, но Он делает это ровно в той мере, в какой этого хочет Отец.

Он может узнать о мире всё — но в каждый момент времени узнаёт о нём по-человечески ровно столько, сколько Отец Ему открывает, при том, что как Бог Он знает о нём столько же, сколько знает Отец. Так Он и общается с учителями Торы в храмовых портиках. Они удивляются: перед ними подросток, ещё нигде не учившийся богословию. Откуда он может знать то, что знает? Иисус же открывает им ровно столько из Своего божественного знания, сколько велит Ему открыть Отец. Зачем? Для чего?

Почему вообще возникла нужда в этом проявлении свойственного Иисусу Божьего всеведения? Вряд ли мы узнаем ответ: тут очевидный замысел Отца, смысл которого мы если и поймём, то, скорее всего, лишь после возвращения Спасителя во славе. Ясно одно: Божье всеведение явилось тут через посредство человеческой природы Иисуса. Явилось как намёк тем, кто в состоянии уловить смысл намёка. Всё земное служение Спасителя было ещё впереди, до него оставалось ещё немало времени. И всё же кто-то мог уже задуматься над тем, Кто этот необычный подросток и откуда Он знает то, что знает.

Появление подростка-Иисуса среди учителей Торы и учёных раввинов произвело фурор. Он был совсем молод и, очевидно, не мог ещё нигде получить никакого образования, а рассуждал с известными в Иерусалиме знатоками Торы на равных. Родные же Иисуса, вместе с которыми Он пришёл в город на праздник, были между тем очень взволнованы и обеспокоены Его исчезновением.

Ничего странного тут не было: ведь Иерусалим, в отличие от тихого и провинциального Назарета, был столицей Иудеи, большим городом, в котором подросток из провинции мог легко потеряться. К тому же, Храм был в Иерусалиме особенным местом с особыми правилами поведения, которых, как думали родные Иисуса, мальчик мог и не знать. К тому же, Он отправился туда, куда в Его возрасте Ему, по традиционным меркам, ходить совсем бы не следовало.

Конечно, религиозное образование у евреев во все времена было вполне открытым, никакой сословности оно не предполагало, и в учениках даже у самых известных раввинов порой появлялись люди бедные, совсем не аристократического происхождения. Но известная иерархия имела место и здесь: пойти в ученики к какому-нибудь известному иерусалимскому учителю Торы можно было, лишь получив соответствующее начальное и среднее образование в местной иудейской религиозной школе — йешиве.

Вероятно, были такие йешивы и в Назарете, как они были всюду, где существовали еврейские общины и, соответственно, синагоги. Трудно сказать, учился ли в какой-нибудь йешиве Иисус: никаких упоминаний ни о чём подобном ни в одном из евангелий нет. Но во время того посещения Иерусалима Он в любом случае был ещё слишком молод, чтобы рассчитывать стать учеником кого-нибудь из известных иерусалимских учителей Торы. А Он между тем не просто слушал их, Он задавал им вопросы, притом такие вопросы, которые заставляли знатоков Торы удивляться и спрашивать друг друга, у кого же из них или из других учителей учился этот подросток, задающий такие вопросы.

Всё это не могло не встревожить родных Иисуса. Конечно, участие в беседах маститых учителей само по себе не было нарушением закона и никак не наказывалось, но такое поведение вполне могло быть расценено, как недопустимая наглость выскочки, претендующего на то, на что он очевидно для всех не имеет никакого права. Само собой понятно, что родные Иисуса вовсе не хотели для Него такой репутации. Всё это, вместе взятое, и заставило их пережить несколько тревожных часов, завершившихся, однако, вполне благополучно для всех.

Двенадцатилетний Господь Иисус, оставшийся в Иерусалимском Храме, в ответ на скорбный вопрос Своей Пречистой Матери, говорит о Доме Своего Отца. Это Дом, в котором Ему надлежит пребывать. Может быть, мысль об этом послужила основой для откровения Книги Притчей: «Премудрость построила Себе дом...». Евангелист рисует сразу две картины: учителя и книжники удивляются премудрости Иисуса, а Его родители в смятении ищут Его по городу. Его ответ Матери похож на загадку: где же еще быть мальчику, как не дома у своего отца? Человек должен жить у себя дома. Уже тогда Господь начинает открывать людям Свое происхождение и призвание: Он — Божья Премудрость и Божий Сын.

Но есть еще один важный аспект этого события. Господь говорит о Доме, принадлежащем Его Небесному Отцу — собственно, именно это и называется в нашем языке словом «отечество». И читая о том, что Его отечество — небо, не следует ли задаться вопросом о том, где же находится наше отечество? Не территория, на которой живет родивший нас народ, а отечество в более глубоком смысле. Откуда мы и где дом, который мы могли бы назвать своей вечной обителью. Пытаясь найти ответ на этот вопрос, мы понимаем, что благодаря Воплощению Сына Божьего Его отечество становится и нашим, и через Него мы обретаем вечный Дом.

Хочется иногда заявить со стопроцентной уверенностью, что никто не любит подчиняться. И причины этого описаны в книге Бытия: Бог создал человека свободным, и человек воспользовался этой свободой, именно реализовав свое желание быть главенствующим, определяющим добро и зло, быть «как боги» (Быт. 3:5), а значит — никому не повиноваться.

Как часто у нас все кипит внутри, когда мы понимаем, что нужно подчиниться, несмотря даже на то, что в том, чему нужно подчиняться, есть резон и мы должны это сделать по статусу? А что происходит внутри, когда мы несогласны, да еще и подчиняться-то не очень обязаны? Как хочется сделать что-то совсем обратное, а если и нет, то обязательно раздражаться и негодовать! Но наш Учитель подает нам совсем другой пример.

Кстати, стоит обратить внимание на Его возраст: несмотря на то, что в двенадцать лет ребенок в Израиле переставал считаться таковым, перед нами все-таки двенадцатилетний мальчик… И в ситуации, когда Он несомненно прав (ну просто не сделал бы Он того, что было бы неправильным), Иисус подчиняется Своим родителям, да и не только именно в день, когда Его нашли в Храме, но и потом. И делает это потому, что Господь заповедал почитать отца и мать (Втор. 5:16). Слово Божие, воля Божия для Него — самое главное.

Жизнь Иисуса между Рождеством и Его выходом на проповедь для нас закрыта, но рассказ о хождении в Иерусалим даёт нам единственный проблеск в тумане. Почему же только этот эпизод из детства Спасителя включён евангелистом в повествование? Вряд ли только потому, что иных сведений к моменту составления текста не сохранилось, скорее, в силу важности именно этого эпизода для понимания дальнейших событий. Ведь перед нами свидетельство того, что уже в детстве Иисус сознавал Свою миссию.

Должно быть, в детстве Иисус был общительным, иначе трудно объяснить, почему первоначально Мария и Иосиф, полагавшие, что Он идёт вместе с родственниками и земляками, не проявили беспокойства по поводу Его отсутствия. Мы же можем сделать вывод, что уже в детстве Он умел общаться с самыми разными людьми, а беседа в храме предварила Его предстоящее учительство. О том же, что храм - дом Его Отца, свидетельствуют не только Его слова, но и то, как естественно Он держался в храме.

Но и на Его трехдневное отсутствие среди близких многие толкователи советуют смотреть как на прообраз Его отсутствия на земле после Голгофы...

Зачем Христос принял обрезание, в чем духовный смысл этого события? Вы, конечно, можете сказать, что Он был тогда маленьким. Но Он дал этому произойти, и значит, несмотря на то, что Он был маленьким, это событие имеет духовное содержание. Так в чем оно? Чтобы подтвердить, что «спасение от Иудеев» (Ин 4:22)? Или чтобы пройти весь путь своего смирения, ограничивая Себя не только человеческим обличьем, но и всей ограниченностью человеческой культуры? Безусловно и то, что Он знал, что по Нем грядет апостол Павел, который грозно обличит всех, кто не понимает всей ограниченности этого ритуала, как и всякого ритуала вообще. В одном только Послании к Римлянам он говорит об этом не раз (смотри 2, 3, 4 главы). Например, «ибо не тот Иудей, кто [таков] по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти» (Рим 2:28), или «обрезание ничто и необрезание ничто, но [все] в соблюдении заповедей Божиих» (1 Кор 7:19). Господь знал это и все-таки позволил Своему обрезанию произойти. В этом Его смирение перед Законом, который Он пришел исполнить (Мф 5:17) и именно это позволяет апостолу Павлу сказать: «в Нем вы и обрезаны обрезанием нерукотворенным, совлечением греховного тела плоти, обрезанием Христовым» (Кол 2:11).

Сегодняшний рассказ об Иисусе, оставшемся в иерусалимском Храме, напоминает слова из Книги Притчей ( 9:1): «Премудрость построила Себе дом...». Придя в Иерусалим на праздник Пасхи, Он остался в доме Своего Отца. Евангелист рисует сразу две картины: учителя народа, книжники удивляются премудрости Иисуса, а Его родители в смятении ищут Его по городу. Его ответ Матери похож на загадку: где же еще быть мальчику, как не дома у своего отца? Человек должен жить у себя дома. Уже тогда Господь начинает открывать людям Свое происхождение и призвание: Он — Божья Премудрость и Божий Сын, для тех, кто может понять это. А если кто-то не захочет этого понять? Ну что ж, тогда, если он все же захочет слушать Иисуса, ему придется всю жизнь разгадывать Его загадки...

Каждый человек знает, что когда-нибудь он умрет. Смерть — уникальный феномен: она совершенно очевидна и совершенно закрыта для тех, кто ее еще не пережил. Бог говорит с человеком, и сей остается жив. На основании же этого евангельского отрывка можно сказать, что человек, говорящий с Богом (не как-нибудь, а лицом к лицу), обретает и жизнь, и смерть. Жизнь, полную Его присутствия, света откровения для всех. И смерть, как исполнение обетования, как возможность полной и окончательной встречи.

Сегодняшнее чтение продолжает рассказ о свидетельствах, связанных с Рождеством. И если первыми свидетелями оказались пастухи, то теперь им на смену приходят праведники и пророки. Казалось бы, эти люди совсем не похожи на простых пастухов. Но есть нечто общее, что их объединяет: все они ждут Мессию и готовы Его принять таким, какой Он есть. Для пророка важнее всего полученное им от Бога откровение, он слышит Бога непосредственно, и для него не возникает вопроса о том, можно ли доверять тому, что он услышал.

Пророческий опыт прямого богообщения, конечно, всякий раз уникален, но при всей его уникальности ни у кого из тех, кому приходилось слышать голос Божий, не возникало вопросов, как говорят современные богословы, теологической верификации: любой пророк воспринимает полученное откровение как прямое указание к действию. И если Бог указывает на принесённого в Храм младенца как на Мессию, значит, этот младенец действительно Мессия, кто бы что ни говорил и какие бы сомнения ни высказывали на сей счёт учёные раввины и преподаватели Торы.

Праведность — феномен иного рода, но и праведнику нередко дано слышать Бога. И если порой его мистический слух не так обострён, как слух пророка, то привычка доверять Богу безоговорочно помогает праведнику удостовериться в подлинности полученного откровения. А с простыми пастухами этих людей роднит не только ожидание Мессии, но и отношение к Богу и к воле Божией. Можно было бы сказать, что, в отличие, к примеру, от тех же фарисеев, они мало религиозны. Конечно, все они члены Синагоги, но там они, как видно, не в первых рядах: есть там люди, чья активность делает их малозаметными, а иногда и вовсе незаметными.

В богословских и религиозно-политических спорах, столь частых в синагогах евангельских времён, они, как видно, или участвуют редко и неохотно, или не участвуют совсем. Ни к какой религиозной школе они не принадлежат и, быть может, даже не имеют того, что называется обычно религиозным мировоззрением. Они просто доверяют Богу, Который давно уже стал центром и смыслом их жизни, и живут, внимательно вслушиваясь в то, что Он им скажет. Или пасут свои стада, как вифлеемские пастухи. Конечно, по сравнению с учёными богословами они могут показаться людьми простыми и даже (как пастухи) невежественными. Но зато проблем с богословской интерпретацией того, что они услышали от Бога, у них не будет точно. И лишних сомнений в достоверности услышанного тоже. Потому-то и дано им увидеть Мессию раньше других. В том числе и тех, кто были уверены, что увидят Его первыми.