Мысли вслух на Откр 21:4

Слова Иоанна о том, что Бог «отрёт всякую слезу», можно понимать в том смысле, что теперь, когда мир полностью преображён и злу в нём нет места, плакать верным уже не о чем: ведь теперь, в полноте Царства, им уже не грозят никакие потери и никакие расставания с теми, кто им близок и дорог. Но здесь всё же, наверное, ещё не вся правда. Ведь любая утопия, даже самая лучезарная и сияющая, любой проект самого замечательного, самого справедливого общества никогда не отвечал на вопрос о том, как быть с теми, кто до торжества этой самой утопии не дожил и не доживёт.

На практике борцы за «светлое будущее» довольно часто оказывались бескорыстными энтузиастами, нередко готовыми отдать не только все силы, но и жизнь на осуществление того, чего им самим при жизни увидеть ни в коем случае не пришлось бы. Но ведь такой энтузиазм как раз и свидетельствует о том, что обладавшие им люди черпали силы и вдохновение отнюдь не из того «светлого будущего», которого ещё не существовало, а из какого-то иного источника.

Когда речь идёт о Царстве, проблема, на первый взгляд, решается всеобщим воскресением: ведь при этом каждый получает возможность приобщиться к Царству, которому был верен по жизни. И всё же: ведь пролитые слёзы обратно не вернуть, что было, то было, прошлое зло остаётся реальным настолько, насколько для нас вообще реально наше прошлое. Как же быть с этим? Ответом тут, как ни странно на первый взгляд, может быть то прощение и освобождение раскаявшегося грешника от любого греха, в том числе и греха, совершённого сознательно, которое в Царстве даётся каждому.

Прежде, до прихода в мир Христа, раскаяться можно было во всяком грехе, а вот очиститься от него, избавиться от последствий совершённого можно было лишь в том случае, если грех не был добровольным, если воля согрешившего не подпитывала духовно греховный поступок. А в ином случае последствия греха довлели над совершившим его человеком на протяжении всей его жизни, да и после смерти совершённое им зло никуда не исчезало, сказываясь порой на тех людях, которые были связаны с грешником, или на потомках как самого согрешившего, так и связанных с ним людей.

Изменить эту ситуацию можно было, лишь пересоздав мир заново. Или привнеся в него Царство, которое своим дыханием в состоянии его преобразить. Но ведь такое преображение, полностью освобождающее от власти любого греха, означает и то, что Христос в силах изменить не только будущее, но и прошлое! Оно и неудивительно: ведь в Царстве, по-видимому, прошлое, настоящее и будущее соотносятся друг с другом не так линейно, как в непреображённом мире.

Но если так, то в день торжества Царства зла не останется не только в его вечном настоящем, но и в том прошлом, где злу ещё было место, пока Царство не раскрылось во всей полноте. Не останется потому, что и самого прошлого не останется: останется лишь та изнанка нового мира, куда вытесняется владевшее миром зло, та внешняя тьма, о которой говорит Спаситель, Иоанну в видении открывающаяся как «яма, наполненная огнём», и вечное настоящее Царства, где не будет места никакому злу, к какому бы времени по меркам прежнего мира оно ни относилось.

Новая земля – это мечта человека в горе и печали. Когда все вокруг рушиться и мир представляется нам скопищем дурных и злых дел. Нет такого места, где бы мы могли укрыться от кошмара новостей. И тогда появляется проблема «другого глобуса», решать которую смешно. И, тем не менее, это жажда другой земли, другого неба, святого города, в котором все пойдет иначе, не буйство фантазии, не самообман. Любой человек, мечтая о другой земле, является иллюстрацией к словам Иисуса: «В доме Отца Моего обителей много…» (Ин 14:1-3). Даже если мы ничего не знаем о существовании библии, никогда не читали ее, слово Христово все равно действует в нас, воздыханиями неизреченными.

Книга откровения завершается описанием нового, преображённого мира, духовным центром которого становится небесный Иерусалим. Как видно, преображение природы и явление небесного Иерусалима оказываются двумя сторонами одного и того же духовного процесса, которым завершается первый этап истории Царства, целиком включающего в себя преображённый дыханием Божиим мир. По-видимому, речь идёт именно о первом этапе, за которым, вероятно, последует иной, новый, содержание и смысл которого пока остаются для нас тайной. Очевидно лишь, что жизнь с наступлением Царства отнюдь не останавливается в своём развитии, она только принимает некие новые формы, пока для нас мало понятные. Ясно одно: упомянутые Иоанном «новое небо» и «новая земля» предполагают полное обновление творения, качественное изменение самой природы нашего мира. Об этом же свидетельствует упоминание апостолом моря, которого «больше нет» (ст. 1).

Море в библейских книгах символизирует обычно хаос, а также силы, за ним стоящие и его породившие, силы, противостоящие Богу и стремящиеся разрушить созданный Богом мир. Неудивительно, что в новом, преображённом мире места этим силам больше нет. А центром нового мира оказывается Иерусалим, что и неудивительно: ведь именно с Иерусалимом и Храмом связано то Присутствие, которое сделало еврейский народ народом Божиим. Не случайно и в видениях Иоанна Престол нередко обретает черты и формы Храма или Скинии. Теперь же, после преображения, Престол становится духовным центром преображённого творения, его смыслом и средоточием. Символом этого средоточия и становится «новый Иерусалим, сходящий от Бога с неба» (ст. 2).

В новом мире, наконец, исполнилось то, что приоткрывалось в видениях великим пророкам Израиля: исчезла пропасть, прежде разделявшая Бога с Его народом, пропасть, связанная не столько с несопоставимостью Бога и человека, которая для Бога преодолима, сколько с греховностью человека, преодолеть которую может только он сам через раскаяние и обращение. И теперь, когда грех человека и зло мира исчезли, уже ничто не мешает той полноте богообщения, которой так желали праведники и свидетели Божии (ст. 3 – 4). Богообщение же это, как видно, включает в себя уже не только человека, но и всё творение, ставшее намного восприимчивее к духовным воздействиям. Прежде мир, пронизанный злом, едва на них реагировал; теперь он, очевидно, стал отзывчивее к воле Божией, а вместе с тем и более зависим от Его воздействия. «Творю всё новое» (ст. 5) относится, вероятно, не только к факту обновления и преображения творения, но и к самому его существованию: теперь ещё больше, чем прежде, оно определяется тем дыханием Божиим, которым пронизано Царство. Мир существует, постоянно обновляясь под воздействием своего Творца, и если прежде это было скрыто, то теперь именно явленная каждому духовная свежесть и новизна творения свидетельствуют о Боге не менее ярко, чем прежде свидетельствовала о Нём праведность верных. Так в новом, преображённом мире свидетельство человека сливается со свидетельством обновлённой действием дыхания Божия природы.