Мысли вслух на Лев 11:45

Закон о чистой и нечистой пище всегда был одним из важнейших препятствий для смешения израильтян с окружающими народами. Вероятно, это удерживало их от отступничества, так как общие трапезы должны были совершаться на языческих религиозных праздниках или просто сопровождаться молитвенными обращениями к языческим богам. Для нас важнее то, что эта отделенность от остального мира была не просто сектантством или горделивой замкнутостью, а выражением полной принадлежности Богу — святости, то есть, реализацией заповеди «Будьте святы, как Я свят». Как это касается нас? Ведь мы больше не призваны к замкнутости, скорее, наоборот — к любви ко всем, даже к врагам и инакомыслящим. Очевидно, для нас требование ритуальной чистоты превращается в призвание к чистоте сердца, души и тела, к осознанию полной принадлежности Богу, к святости в новом, последнем смысле.

Вопрос о чистой (кошерной) и нечистой (некошерной) пище как в яхвизме, так и в иудаизме являлся и является одним из центральных. Значительная часть иудейских религиозных предписаний связана именно с пищевыми запретами, составляющими основу того, что в иудаизме называется кашрутом — сводом норм и правил ритуальной чистоты. На первый взгляд перечень чистых и нечистых животных с духовной точки зрения — сугубая формальность. На самом деле, однако, тут отражена некая особенность дохристианского мира, которую человеку, желавшему освятиться и вести соответствующий образ жизни, игнорировать было нельзя.

Речь идёт об объективной опасности для человека некоторых проявлений падшего мира — проявлений чисто природных, естественных. Казалось бы, странно: это ведь Божий мир, Божье творение, которое Бог Сам оценивает как «вполне хорошее». После грехопадения, однако, в него вошло то зло, которое особенно ярко и безнаказанно проявляло себя до прихода Христа.

Тут возможно было всё, что угодно, и человеку приходилось соблюдать особую осторожность. То, что можно было бы назвать метафизическим ландшафтом, не всегда было безобидным: сказки и предания о «дурных» местах не совсем беспочвенны, и если теперь мы можем ничего такого не бояться, то лишь потому, что после прихода Христа мир в значительной мере уже стал другим — хотя ещё и не совсем. В прежние же времена даже с пищей надо было быть осторожным — и не только в гигиеническом или диетическом смысле.

Пища ведь — это физиология, в физиологическом смысле мы есть то, что мы едим. Освятить же через жертвоприношение надо было не только дух человека, но и его тело, природу, и освящалась она через жертвенную трапезу, через вкушение жертвенного мяса. Тут природа и дух, святость и физиология соприкасались слишком тесно, чтобы можно было игнорировать всё, связанное с пищей, которой питается человек.

Между тем в опыте людей было немало такого, что не стоило игнорировать: к примеру, особенности воздействия тех или иных видов мяса, да и пищи вообще, на физическое и даже психическое состояние человека. Во времена, когда падшая природа довлела человеку, а Божье присутствие лишь ослабляло её воздействие, но не пересиливало его, физиология была для духовной жизни куда важнее, чем сейчас — отсюда и нормы, связанные с чистой и нечистой пищей. И если сегодня мы можем ни о чём таком не думать, то это заслуга не наша, а Того, Кто принёс в мир Царство.