Мысли вслух на Деян 13:1-41

Символично второе имя лжепророка Елимы, препятствовавшего Варнаве и Савлу проповедовать Христа римскому проконсулу, — Вариисус, буквально сын Иисуса. Как будто само имя говорит о претензии волхва вытеснить собой Христа, если не в мироздании, то хотя бы во внимании Сергия Павла. Елима ведёт себя подобно антихристу, ведь греческое анти означает не только против, но и вместо, а цель антихриста — поставить себя на место Христа.

Савл, противодействуя волхву, временно ослепляет его, и мы вспоминаем, как и сам Савл ослеп в тот момент, когда Христос открылся ему. Для Савла временная слепота стала знаком наступающего прозрения и призывом к покаянию, и не того ли он хотел и для Елимы?

Покаялся ли Елима и каким был его дальнейший путь, Лука не упоминает, как не говорит он и о судьбе Симона Волхва. Но уверовал Сергий Павел, и перед нами - первый случай апостольской проповеди, обращённой к высокопоставленному римскому чиновнику, и первый же опыт оказался успешным. (И нет ли взаимосвязи между новым именем Савла — Павел — и именем проконсула? Не знак ли это установившегося между ними духовного единства?).

Проповедь апостолов продолжается в Антиохии Писидийской, и уже Павел, как совсем недавно преследуемый им Стефан, раскрывает иудеям смысл ветхозаветной истории как пути ко Христу. Теперь Павел готов претерпеть то, что выпало Стефану.

В этой истории очень важно понять, что Елима — не враг апостолам, и что у апостолов нет никакой власти как-либо наказывать своих оппонентов или инакомыслящих. А важно это потому, что мы весьма склонны ради богоугодного дела отыскивать себе врагов и, если у нас есть возможность, как следует их наказывать. Что же тогда произошло? Как мы помним, слепота в Писании очень часто выражает сознательное или несознательное противление Богу. Помните, как Господь говорил о «слепом, который ведет слепого»? Особенно знаменательно слышать слова о слепоте от Павла, который сам прошел через опыт ослепления, когда был гонителем Церкви и Христа. Именно этот эпизод с Павлом дает нам понять, что ослепление Елимы — не столько наказание, сколько Божье действие, ставящее человека в совершенно особое положение, в положение необходимости выбора (всегда, тем не менее, свободного) — между светом и тьмой, между враждой к Богу и верой.

Сегодняшнее чтение, на первый взгляд, может вызвать недоумение. Вера, как известно, дело сугубо добровольное, а в Царство никто никогда никого насильно не тащил; в чём же тогда смысл того, что произошло с упомянутым в рассказе магом (ст. 6 – 12)? Внешне всё выглядит так, как будто маг был наказан за своё неверие. Но, даже если понимать происшедшее именно так, придётся признать, что исправлению наказываемого оно не послужило: ослепший маг искал помощи, почти наверное был поражён и испуган, но о его раскаянии евангелист не говорит ничего (ст. 11). Вероятно, увиденное стало толчком к обращению для проконсула (ст. 12). Но едва ли он обратился из страха, скорее можно предположить, что проконсул разглядел в происшествии действие силы Божией, которое и убедило его в истинности того, что говорил Павел (ст. 7). Но что же всё-таки произошло с магом? Как это ни покажется парадоксальным на первый взгляд, он, вероятно, тоже соприкоснулся с Царством. Ведь оно было рядом, оно уже распространялось и действовало в мире, так, что соприкоснуться с ним мог каждый, даже тот, кому Царство не нужно и кто готов ему противиться. Конечно, при таком сопротивлении увидеть Царство невозможно. Но ведь сопротивление Царству тоже оказывается своего рода отношением к нему, которое не проходит для человека бесследно. Для принимающего Царство оно становится полнотой Божией любви, для отвергающего обращается в непреодолимую силу. Речь в данном случае, как видно, не идёт о наказании за неверие; здесь перед нами скорее опыт человека, претендующего на такую силу, которую можно получить лишь от Бога, но при этом к Богу не обращающегося. И потому при встрече с силой Божией (а Царство может быть явлено в нашем мире не только как любовь, но и как сила) он слепнет, слепнет буквально, как может ослепнуть человек в непроницаемой тьме. Упомянутый в сегодняшнем рассказе маг действительно оказался в Царстве, но он не увидел его и не мог увидеть. И потому, оказавшись в Царстве, он просто не увидел ничего: перед его взором оказалась непроницаемая тьма, закрывшая от него всё, что он мог видеть прежде. Но это, конечно же, не наказание. Это всего лишь опыт Царства, пережитый человеком, не знающим Царства и не желающим его знать. Опыт, в котором не виноват никто, кроме него самого.

Как все просто, не правда ли? Дух Святой сказал — и всем все ясно. Почему же у нас всегда сомнения и неуверенность, постоянные поиски Божией воли и неслышание Его голоса?

На днях мне рассказали одну притчу. Некий человек пришел к своему духовному наставнику с вопросом: почему я столько лет ищу встречи с Богом, а она все не происходит? Тогда наставник завел его в воду и начал... топить. И когда тот уже почти захлебнулся, то вытащил его из воды и спросил: «Чего ты хотел больше всего там, под водой?» Ученик ответил: «Воздуха». «Так вот», — сказал учитель, — «когда ты будешь желать встречи, как воздуха, то она состоится».

Так ли мы сильно ищем воли Божией? Можем ли мы всегда сказать, как в этом стихе, что мы «служили Господу и постились»?

Вот чем замечательна жизнь после Пятидесятницы, вот чем замечательна книга Деяний: все события совершаются не просто по разумению и решению людей, но потому что Дух Святой явил Свою волю. Нам остается только вздохнуть о том, что у нас почему-то так не получается. Но разве только вздохнуть? Не стоит ли посмотреть внимательно, почему же у них получалось?

Во-первых, написано, что он служили Господу и постились. Это значит, что люди искали воли Божией, усердно молились о ней, даже постились для большего усердия в молитве. Для Бога это было знаком, что Его слово будет выслушано со всем вниманием, а не пропущено мимо ушей. Так ли мы готовимся к тому, чтобы Бог нам сказал что-то?

Во-вторых, сказано, что у Бога не остается бессильным никакое слово (Лк. 1:37). Значит, если Бог видит (а Он действительно видит!), что мы не собираемся Его слово принять с послушанием, то Он его нам и не даст (зачем метать бисер перед свиньями?). Следующий стих (Деян. 13:3) показывает, что в данном случае люди спешили исполнить Божию волю. Вот бы и нам так!

Действие Божьей силы, силы Царства может быть достаточно разнообразным. Прежде, во времена земного служения Спасителя, да и после Пятидесятницы до встречи с магом по имени Элима сила эта являла себя как исцеляющая, воскрешающая, вообще восстанавливающая повреждения, которые были нанесены миру тем злом, в котором он лежит. И вот теперь впервые она проявила себя, как может показаться, совершенно противоположным образом, лишив зрения человека, погружённого в греховную жизнь. Многие читатели так и воспринимают ослепление Элимы: как наказание за очень серьёзный грех, совершаемый им вполне сознательно. Остаётся лишь догадываться, почему в таком случае сразу после Воскресения не ослепла вся храмовая верхушка. Видно, дело обстоит не так просто и не сводится к одному лишь наказанию за грех.

Причина, вероятно, в другом: Элима действительно соприкоснулся с Царством, и соприкоснулся достаточно тесно, хотя, может быть, и ненадолго. Он ведь, судя по всему, был настоящим магом. Он действительно знал о существовании той силы, которая лежит в основе мироздания, и отчасти, вероятно, ею владел. А сила эта одна, и источник у неё один — Бог Израиля, одно из древних имён Которого Бог Силы. Конечно, ни одному магу она не даётся в полноте, хотя бы такой, которая доступна человеку. Оно и понятно: маг ведь всегда стремится заполучить её, так сказать, с чёрного хода, и не столько даже получить, сколько украсть.

И, поскольку Божья сила изливается в творение полной, и даже избыточной, мерой, иногда магу удаётся украдкой прикоснуться к ней и даже воспользоваться в своих целях, разумеется, не обращаясь при этом к Богу. Конечно, такое прикосновение возможно лишь с, образно говоря, изнанки Божьего мира, но маг соглашается и на это — лишь бы не встречаться лицом к лицу с Богом, Которого он обычно боится. И вот такой маг соприкасается с Царством. С полнотой его жизни и его силы. С присутствием Божьим.

А зрение его не привыкло к свету этого Присутствия, к свету Царства: он ведь привык к духовным сумеркам той изнанки мира, на которой провёл большую часть жизни. Неудивительно, что Элима ослеп: яркий свет с непривычки может ослепить. А дальше всё зависит от человека, от его отношения к новой реальности, вторгшейся в его жизнь. Дальнейшая судьба Элимы нам неизвестна, но у него, как и у любого другого, были все возможности прозреть, и духовно, и физически. А уж воспользовался ли Элима этими возможностями или нет — вопрос другой.

Что такое христианство? Где его границы? Для многих сегодня христианство ассоциируется с последователями Христа, которые заявляют себя в качестве таковых, и с церковью (точнее — со множеством церквей, существующих в современном мире). Кто-то вспомнит о Церкви с большой буквы, о том теле Христовом, о котором говорил апостол Павел. Между тем Сам Иисус никогда не утверждал, что Он ограничит Своё общение только Своими последователями. Только христианами. Собственно, Он и не оставил в мире никаких христиан — Он оставил небольшую общину Своих учеников, которая впоследствии разрослась.

Потом, спустя некоторое время, небольшая тогда ещё группа этих самых учеников назвалась «христианами», или, выражаясь современным языком, «мессианистами». Затем это самоназвание усвоили все ученики Христа. Сам же Он ни о каких «христианах» не говорил. Он говорил о Своих последователях — о тех, у кого с Ним есть какие-то отношения. Именно какие-то — хотя бы минимальные. Опосредованные.

Хотя бы через тех, у кого отношения с Ним более осознанные и ответственные. Тут, конечно, мера полноты может быть разной. Есть ученики и последователи более близкие, есть ближайший круг учеников-апостолов, есть и среди апостолов наиболее близкие Ему люди. Есть те, кто Его знают лично — больше или меньше, лучше или хуже. Есть и такие, кто с Ним не знаком лично, но кого знает Он.

Знает хотя бы, например, потому, что кто-то из этих людей связан с кем-то из Его непосредственных учеников. Связан дружбой, сотрудничеством, когда-то оказанной услугой или помощью. Царство ведь, то, которое Он принёс в мир, — отношения в первую очередь. В идеале — личные отношения с Ним Самим как с Царём этого Царства, но для начала — хотя бы с кем-то из Его учеников. Цепочка отношений может опосредованно связывать человека с Царством и с его Царём.

Такие отношения — ещё не всё, но они могут стать началом пути. Если человек будет последователен, раньше или позже в его жизни наступит момент, когда надо будет не просто соприкоснуться с Царством и его жизнью, но и познакомиться с Царём, который этим Царством правит. Всему, однако, своё время. Важно одно: никакое соприкосновение с Царством — прямое или опосредованное — не проходит бесследно. Каждое из них — шанс, который может, если правильно им воспользоваться, стать шансом на спасение.

Сегодняшний евангельский отрывок может служить хорошей иллюстрацией того, что такое Церковь, что такое община верующих во Христа. В ее центре - ее Глава - Сам Христос. Рядом с Ним трудятся апостолы - основа будущей иерархии Церкви. Они помогают людям тем, что облегчают и упорядочивают получение Божьего дара каждому нуждающемуся. И нигде не сказано, что они тоже едят. Наверное, они тоже участвовали в этой трапезе, но в первую очередь они здесь для служения - в помощь и Христу, и людям. Людям, которых вокруг Него тысячи. И все так или иначе голодны, всем от Него, наверное, что-то нужно. Конечно, Христос может насытить их голод "из ничего". Ему - Богу, сотворившему небо и землю - не необходимы никакие наши хлеба и рыбки, у Него их больше, чем у нас. Но все же Он использует их, чтобы дать нам то, чего мы так жаждем. Он берет то, что есть у каждого из нас, и благодаря Ему оказывается, что наше совместное богатство больше, чем просто все вместе взятое. Бог всегда готов сотворить для нас чудо, но мы не всегда готовы принять его. И Он ждет от нас нашего первого шага. Хоть и малого, а все же участия в деле нашего спасения - согласия.

В чём же всё-таки заключалась миссия Иоанна Крестителя? В том, чтобы напомнить еврейскому народу о Мессии? Но мессианские ожидания в те времена в Иудее и в Палестине вообще были весьма и весьма интенсивными, интенсивными настолько, что периодически то тут, то там вспыхивали мессианские восстания, возглавляемые очередным претендентом на мессианство.

Можно было бы сказать: в том, чтобы приготовить народ к появлению Мессии. Да, но в каком смысле? Напомнить о заповедях, о нормах и правилах духовной жизни? С этим очень неплохо справлялись лидеры фарисейского движения, что признавал даже Сам Иисус, советуя исполнять все советы фарисейских учителей. Главный смысл проповеди Иоанна, был, как видно, в другом, хотя, конечно, о необходимости соблюдения заповедей он не уставал напоминать так же, как всякий подлинный пророк. Но центром его проповеди был всё же призыв к обращению. Конечно, и тут в словах Иоанна не было бы ничего нового и оригинального, если бы они были обращены к язычникам.

Но они были обращены отнюдь не к язычникам, а к самим евреям. И не каким-нибудь отступникам, забывшим Бога своих отцов, а к людям верующим и глубоко религиозным. Иоанн понял то, чему никак не могли и не хотели поверить фарисеи, приходившие к нему, чтобы совершить то омовение, к которому призывал пророк: ему открылось, что готовых достойно встретить и принять Мессию нет, нет даже в народе Божием. Даже человеку глубоко религиозному для этого нужно, по сути, новое обращение: ведь на пороге Царства его, по словам самого Иоанна, встретит Мессия и омоет «духом Божиим и огнём».

Пророку открылось то, что даже апостолы поняли не сразу: в Царстве всё начинается заново, с чистого листа. И лист этот нельзя марать. А фарисеи, люди глубоко религиозные и потому строго соблюдавшие все нормы и правила ритуальной чистоты, недоумевали: зачем этот странный пророк призывает к омовению каждого? Ведь они, к примеру, не язычники, и не совершали они никаких таких грехов, после которых нужно было бы им совершать очистительные ритуалы!

На всякий случай некоторые из них, конечно, всё же совершали омовение, к которому призывал их Иоанн, но смысла происходящего они всё равно не понимали, вызывая гневную отповедь пророка, обвинявшего их в лицемерии. Так ещё до прихода в мир Христа обозначилась та граница, разделяющая религию и Царство, которая впоследствии заставит многих фарисеев возненавидеть Того, Кто принёс в мир Царство. Граница, обозначившая собой путь к кресту.

В сегодняшнем чтении из Деяний Апостолов мы слышим слова апостола Павла о том, что Иерусалим не узнал своего Мессию. Сколько раз мы уже слышали это: что книжники, фарисеи, все иудеи были уверены в том, что ожидают пришествия Мессии с радостью и нетерпением. И вот Он пришёл — и был убит. Оказывается, они ждали совсем не Его. А какого Бога ждём мы? Действительно ли мы любим Бога Живого — или только своё представление о Нём?

На первый взгляд, здесь происходит зарождение новой религии — христианское благовестие, не будучи принято материнской средой, иудеями, выходит за ее пределы и обращается к язычникам. Формально, это действительно так, но сами проповедники во главе с Павлом явно так не считают (и это ясно следует из его проповеди). Дело, наверное в том, что христианство (не как религия, а как новый опыт жизни с Богом) коснулось прежде всего тех, кто искал не религиозной системы, а настоящей, вечной жизни, кто искал Христа и — наконец — получил Его присутствие в Духе. Кажется, это напрямую касается и нас — тех, кто еще не определился и тех, кто уже давно считает себя христианами.

Сегодняшнее чтение даёт нам возможность понять смысл того, что в Новом Завете называется спасением. Перед нами проповедь Павла в одной из антиохийских синагог (ст. 16 – 41), имевшая, как видно, большой успех, особенно у язычников (ст. 42). Такой интерес на первый взгляд кажется необъяснимым: ведь Павел, в сущности, всего лишь пересказывает слушателям о земном служении Спасителя то, что уже было тогда более-менее известно, по крайней мере, в еврейской среде, да и до язычников, близких к Синагоге, кое-какие слухи об иерусалимских событиях, несомненно, должны были дойти (ст. 23 – 37). Он, конечно, предваряет свой рассказ небольшим обзором священной истории (ст. 17 – 22), но и это едва ли было новостью для всякого, кто хоть немного был знаком с жизнью и традицией Синагоги. А между тем, в самой проповеди содержится и ключ к пониманию проявленного язычниками интереса: Павел прямо говорит о том, что грехи, которым нет оправдания по закону, данному Моисеем, могут быть прощены во имя Иисуса Христа (ст. 38 – 39). Для понимания сказанного важно помнить, что, в соответствии с Торой (Законом Моисея), прощён мог быть не любой грех, а лишь грех, совершённый невольно, по слабости или по незнанию. От последствий такого греха можно было очиститься, так, что, раскаявшись и попросив у Бога прощения за содеянное, невольный грешник мог надеяться, что отныне он свободен и от самого греха, и от всего, что сделанный им грех мог за собой повлечь. А вот очиститься от греха, совершённого сознательно и добровольно, было нельзя. Можно было раскаяться в содеянном и попросить прощения у Бога, и даже получить такое прощение, но очиститься от греха, избавиться от его последствий было в таком случае невозможно. А тут оказывалось, что прощён может быть любой грех, даже такой, который до сих пор не прощался. Неудивительно, что этот момент особенно заинтересовал язычников: они-то хорошо знали свою жизнь, прекрасно понимая, что с точки зрения Торы очиститься от греха им практически невозможно. И речь в данном случае идёт не о каком-то всепрощении или попустительстве греху. Наоборот, именно в свете Царства грех всякого, кто к нему приближается, становится виден отчётливо, как никогда. Речь о том, что у входящих в Царство появляется шанс начать всё сначала. С чистого листа. И написать на этом листе свою новую жизнь — жизнь, которая станет частью Царства. И путём спасения.