Мысли вслух на Иов 25:1-6

Как бы отвечая на сомнения Иова, Билдад вновь напоминает ему, что пути Божии неисповедимы, а чистых перед Ним нет (ст. 1 – 6). Такой ответ, как нетрудно догадаться, лишь подливал масла в огонь сомнений и терзаний, мучавших Иова. Он хотел ответов, хотел той определённости, которая была у него прежде и которую теперь он утратил; ответ же Билдада лишь усиливал неопределённость. Конечно, человеку религиозному такая неопределённость нередко даже импонирует. Это неудивительно: ведь религиозное сознание всегда в известной степени абстрактно. Бог религии — это обычно не живой Бог, а схема, абстракция, умозрение. Религиозность родилась не из опыта откровения, а из умозрения, в основе её лежит не столько богообщение, сколько теология.

Конечно, и опыт откровения нередко облекался в религиозные формы, но он всё же всегда оставался в известном смысле чужд религии. Для человека, ищущего встречи с живым Богом, непостижимость Бога составляет главную проблему: ведь до тех пор, пока Бог Сам не перебросит мост через ту пропасть, которая отделяет Его от человека, никакое богообщение будет невозможно. Для человека же религиозного такая непостижимость проблемы отнюдь не составляет. Наоборот, она даже оставляет известный простор для размышлений о Боге, для предположений, догадок, богословских концепций. Религия, конечно, тоже предполагает отношения с Богом, но на безопасном расстоянии, с которого Бога разглядеть почти невозможно. Потому-то религиозность и предполагает известную умозрительность и условность образа Бога: религия редко выводит человека на прямое богообщение.

И религиозный человек поэтому внутренне готов смириться с тем, что он будет знать о Боге меньше, чем мог бы. В обмен на отказ от сближения с Богом религия даёт ему известные гарантии безопасности при условии соблюдения определённых норм и правил, которые позволят поддерживать отношения с Богом на безопасном расстоянии. Но в таком случае религиозному человеку, конечно, уже не приходится претендовать на знание путей Божиих. И Билдад, повторяя всем известные слова о неисповедимости путей Божиих, в сущности, предлагает Иову отказаться от богоискательства и ограничиться тем, что может дать ему религия.

Слова Билдада, обращённые к Иову, как нельзя лучше показывают духовное состояние друзей Иова. В сущности, им уже неважно, что говорить — лишь бы не оставить речи Иова без ответа. Потому, что оставить их без ответа — страшно. Для друзей Иова ответить ему — вопрос не только религиозного, но и, выражаясь современным языком, экзистенциального самосохранения. Этим самосохранением они и заняты, а до Иова им уже дела нет. Конечно, каждый в таком случае действует по-своему, в меру своих возможностей. Но если сказать по существу нечего, можно снова и снова повторять то, что уже говорилось не один раз.

Слова ведь теперь нужны уже не для поиска истины и даже не для общения, а для поддержания некого словесного процесса, некой динамики, из которой лучше не выпадать, потому, что, если из неё выпасть, придётся столкнуться лицом к лицу с той реальностью, с которой уже столкнулся Иов. И Билдад, как и двое других друзей Иова, снова и снова повторяет расхожие религиозные истины, когда-то бывшие откровением, а теперь ставшие общими местами популярной религиозной литературы. Прятаться от реальности за общими словами и банальностями — вещь довольно обычная, и религиозные люди в этом отношении ничем не отличаются от людей нерелигиозных.

Иову уже прятаться некуда, а его друзья никак не хотят этого понять. Они по-прежнему предлагают ему те религиозные банальности, которыми сами они столь успешно закрываются от реальности, открывшейся Иову. Но они не учли одного: к Иову эта реальность оказалась гораздо ближе, чем к ним. Или он оказался к ней гораздо ближе, чем его друзья.

От солнца можно закрыться зонтиком — пока ты на земле. А вот рядом с солнцем зонтик уже не поможет. Иов оказался слишком близко к тому злу, в котором лежит падший мир, и вместе с тем — к промыслу, этим миром управляющему. Тут общие слова религиозных книг не закроют от реальности. Иов уже догадался об этом, хотя ещё не понимает до конца, где оказался. А вот его друзья ничего не понимают и понимать не хотят — им так спокойнее, и они не хотят, чтобы их покой был нарушен.

Даже древний автор, руководствовавшийся иными литературными нормами, не стал вкладывать в уста отвечающего Иову Вилдада столь же пространную речь, как в предшествовавших случаях. Друзьям Иова просто нечего сказать по сравнению с тем, что они уже сказали. На вопль Иова о недостижимости Бога, на мучительные вопросы о царящей на земле несправедливости Вилдад говорит лишь о том, что Бог велик, а человек – червяк.

В своем ответе Вилдад снова напоминает предъявленное друзьями Иову обвинение в непочтительности к величию Божьему. В библейском мире не было римского закона об «оскорблении величества»; в сущности, речь идет именно о нем. Иов, как всякий человек, слишком мал, незначителен и по определению нечист, чтобы надеяться на диалог с Богом. Но если страдающий Иов не может жить без этого диалога, не может жить, если Бог не обратит на него внимания, то его друзья, напротив, могут и хотят оставаться вне диалога, вне непосредственной встречи с Богом.

Вилдад говорит, что человек не может быть правым пред Богом; это, конечно, бесспорно. Для него это означает, что Иов все равно окажется виноват, даже если Бог ответит ему и восстанет на суд с ним. Поэтому Вилдаду кажется более разумным оставаться в удалении от Бога. Молчание Всемогущего безопаснее, потому что кто знает, что Он скажет? Для Вилдада неправота человека пред Богом неизменна и неискоренима; Иов, напротив, просит Самого Бога быть его Искупителем и Заступником.