Мысли вслух на Иов 29:1-25

Продолжая свою речь, Иов вспоминает ту праведную жизнь, которую он вёл прежде (ст. 2 – 25). На первый взгляд может показаться, что он лишь хвалит себя, выставляя напоказ свою праведность. Но дело не в самовосхвалении, и даже не в том контрасте, который представляет собой эта прежняя жизнь по сравнению с тем положением, в котором оказался Иов после того, как его постигли бедствия, попущенные Богом. Перечисляя сделанные им добрые дела, Иов даёт своего рода отчёт Богу, как бы подводя итог своей прежней жизни. Он не может не понимать, что эта прежняя, правильная, добродетельная и благочестивая жизнь кончилась. Подводя итог, Иов как бы говорит Богу: я сделал всё, что мог и должен был сделать праведник, следующий за Тобой. Я исполнил всё, что возможно человеку, мне не в чем себя упрекнуть, никто не скажет обо мне ничего плохого. Я не только не сделал никому никакого зла, я творил добро полной мерой, столько, сколько позволяли мне мои силы и обстоятельства. Как видно, Иов совершенно искренен в своих словах. Это не похвальба, это подготовка к суду, к той тяжбе с Богом, о которой не раз говорил сам Иов.

Можно было бы сказать, что, перечисляя всё, сделанное им в прошлой жизни, Иов представляет на суд своё дело, то досье, где содержатся все касающиеся его материалы, свидетельствующие о праведности тяжущегося. Такая позиция неудивительна: ни в допленный, ни в послепленный период праведники не считали нужным ни скрывать своей праведности, ни стесняться её. Конечно, выпячивать свою праведность, как это делал евангельский фарисей, считалось для настоящего праведника делом малопристойным. Но если уж дошло до суда, праведнику нечего скрывать, он не будет лжесвидетельствовать о себе, называя себя грешником там, где он не видит греха. И Иов тоже представляет Богу аргументы своей праведности. Он тем более имеет на это моральное право, что речь идёт не о словах, а о делах, притом о таких делах, за которые Иова могли бы поблагодарить многие из тех, кому он помог. Не сказать об этом перед лицом Божиим, не ответить на прозвучавшие только что обвинения в нечестии означало бы с такими обвинениями согласиться. Но Иов не согласен на ложь, он считает свои поступки поступками праведника, и он прямо говорит об этом Богу.

Иов вспоминает свои прежние, лучшие дни. Теперь, когда они прошли, такие воспоминания человека, у которого ничего больше не осталось, кажутся вполне естественными. Но только ли это воспоминания? Конечно, Иову теперь действительно не оставалось ничего больше, как вспоминать о былом благополучии. Но вспоминает-то он не только о том, как хорошо ему жилось прежде. В первую очередь Иов вспоминает то, что сам он считает своей праведностью.

Вспоминает все добрые дела, которые делал, когда сам жил ещё вполне благополучно. По-видимому, Иов, как многие религиозные люди всех времён, исповедовал простой и понятный принцип: живи для Бога, и тогда Бог даст тебе возможность жить хорошо. Причём «для Бога» в этом случае означает в соответствии с религиозными нормами и правилами. И вовсе не обязательно речь идёт о каком-то религиозном формализме или лицемерии: Иов, например, действительно сделал много хорошего, следуя Торе, как он её понимал. И вспоминает он именно это: ведь в добрых делах и заключается во многом та его праведность, о которой говорит Иов и которую он готов представить Богу.

Благополучная жизнь для него не просто награда за праведность, а необходимое её условие: в том положении, в каком Иов оказался теперь, он уже не в состоянии сделать ни одного из тех добрых дел, какие делал прежде, в дни своего благополучия. Следование Торе, как её понимал Иов, оправдывало в его глазах собственное благополучие, и он был уверен, что оно было оправдано и в глазах Бога. На деле же всё оказывалось не так просто. И дело тут не в том, в чём обвинял Иова сатана, не в корыстности его праведности, а в ее зависимости от внешних условий.

Если Тора такова, что ей можно следовать лишь при условии даже относительного благополучия, значит, это ещё не истинная Тора. Истинная Тора не определяется никакими внешними условиями, и следование ей не зависит ни от каких внешних обстоятельств. Внутренняя Тора как раз такова, но Иов пока ещё не открыл её для себя в полной мере. Он, наверное, слышал о ней, но, вероятно, считал её лишь дополнением к Торе внешней, в основе которой лежало строгое соблюдение религиозных обязанностей и делание добрых дел. Но Богу этого, как видно, было мало.

Продолжение речи Иова, помещенное в 29-ю главу, объясняет читателю, что Иов имел в виду, говоря о премудрости как о страхе Господнем и удалении от зла. Иов отвергает выдвинутые против него друзьями обвинения в том, что он был немилосерден, стяжая богатство.

Когда Иов был благополучен, он пользовался уважением и довольством, старцы и властители чтили его как праведника. Милость Вседержителя была над шатром Иова, как выражается Синодальный перевод. Можно было бы понять его слова как указание на то, что Бог изливал на Иова богатство и устраивал его земное благополучие. Но следует обратиться к древним переводам; они говорят о более глубоких вещах. Славянский текст, близко стоящий здесь к Септуагинте, говорит: «егда Бог посещение творяше дому моему». Сама Септуагинта использует глагол episcopeo, (смотреть, посещать), от которого происходит современный термин «епископ»: Бог видел дом Иова и посещал его. Вульгата выражается еще более определенно: когда Бог втайне был в шатре Иова. Современный перевод А.С. Десницкого предлагает версию «когда дружба с Богом шатер мой осеняла».

Речь идет ни о чем меньшем, как о тайне присутствия Всемогущего в жизни человека. Это присутствие Библия называет славой Господней; блеск ее поражает глаза пророков. Это таинственное присутствие возможно лишь при условии праведности и посвященности Богу. В дни греха Слава Божья покидает людей, как было при разрушении Иерусалима, и дом человека оставляется пуст, как выразится Сам Господь.

Жизнь Иова была местом Присутствия, потому что была наполнена деятельной любовью к людям. Иов спасал страдальцев и помогал немощным, защищал беззащитных и судил по правде. Люди, говорит Иов, нуждались в его милосердии и ценили его. Вот почему в шатре Иова, как в Скинии Моисея, присутствовал Вседержитель. Можно ли было тогда укорить Иова в неправде или обличить его в грехе? И если Бог был с ним, то как могло произойти с Иовом то, что произошло?